Прославленный балтийский ас, Герой Советского Союза Георгий Дмитриевич Костылев умер в 1960 году, к сожалению, так и не оставив при жизни своих записок.

Заметка "Наши бои" опубликована в книге "Рассказы летчиков" издания 1942 года.

Шёл первый год войны. В паре с лётчиком Пантелеем Шелестом мы вылетели на разведку северной части Ладожского озера. Ничего серьёзного не обнаружили. Так себе, мелочь, одиночные вражеские катера да биксиры.

Доложив в штаб результаты, я крикнул в микрофон: "Пантелей, за мной !"

Впереди в сиреневой дымке повис оранжевый диск солнца. Мы с Шелестом снизились и на бреющем пошли домой. Вскоре показалась башня маяка.

Глянул на карту - Стороженский. До нашего аэродрома рукой подать. И тут вспомнилось о дополнительном задании - на обратном пути произвести разведку приозёрного места Свирского участка фронта. "Там где - то противник новую батарею установил", - пояснил, выдавая задание, начальник штаба.

Напомнил о задании Шелесту.

- Мотор барахлит ! - доложил тревожно Пантелей.

Оглядываюсь назад. "Ястребок" товарища отстал. Спрашиваю ведомого:

- До аэродрома дотянешь ?

- А как же задание ?

- Возвращайся самостоятельно. Справлюсь !

Оставшись без Шелеста, доложил в штаб обстановку. Оглядываюсь. Голубое марево трепетало над огромной гладью Ладоги. Пересекаю реку - и я уже на вражеской стороне.

Немцы подо мной подозрительно молчат. Сохраняя высоту, иду вдоль линии фронта. Где же батарея, о которой говорил начштаба ?   Моё внимание вдруг привлекла гористая лесная опушка. "Там она !"   Подворачиваю. Пролетаю над самой опушкой. Враг огня не открывает.

- Неужели ошибся ? - говорю себе вслух.

Резко снижаюсь и почти на бреющем повторяю заход. Внизу будто только и ожидали этого. Вспыхнула вся опушка яркими языками выстрелов. Вокруг самолёта потянулись огневые нити трасс.

- Врёшь, не возьмёшь, - кричу я и включаю фотоаппарат...

Задача выполнена. Вражеская батарея у меня на плёнке. Ухожу за облака. Отвлёкся малость и даже не понял, что произошло. Откуда - то сзади, из - за хвоста, появились огненные струи. Они, как раскалённые стрелы, прошивали крылья и фюзеляж моего "ястребка". Это "Мессер !"

Почти инстинктивно выполняю крутой разворот. Жму на гашетку. Затрясся, будто по кочкам побежал, мой самолёт. И вот вражеский истребитель камнем полетел вниз, волоча за собой шлейф чёрного дыма.

ЛаГГ-3 Г. Д. Костылева, отважного защитника Ленинградского неба.

Но торжествовать было рано. Багряно - синие языки пламени подкрадывыались к моей кабине. Решение пришло мгновенно: открываю фонарь и вываливаюсь. Дергаю за кольцо. Стропы подхватывают меня, начинается снижение. Оглядываюсь кругом. В стороне дымится лес. Должно быть, там, где упал "Мессер", загораются деревья. Когда посмотрел вниз, сердце упало. Подо мной скользил купол парашюта грязно - зелёного цвета. Спускается мой "крестник". Если он первым приземлится, прощайся Жора, с жизнью...

Тороплюсь. Надо ускорить падение. Беру на себя часть стропов. Сразу же за немецким пилотом приземлился и я. Быстро освобождаюсь от лямок.

Где - то совсем близко зашелестел кустарник.

- Хальт ! - раздалась короткая, как собачий лай, команда. Прижимаюсь к земле. Вспотевшая рука нащупывает пистолет.

Выстрел. Над головой пропела пуля. Выхватываю из кобуры свой "ТТ". И, почти не целясь, спускаю курок раз, два, три...

Немец груздно падает, трещит кустарник. Потом наступает тишина.

Достаю папиросу, закуриваю. Грохот выстрела разорвал тишину. В правое плечо ударило чем - то тяжёлое. Рука неподвижно повисла.

Немец, очевидно, понял, что хитрость его удалась. Дикий смех разобрал его.

- Вот тебе, фашистская морда ! - вскинув левую руку с пистолетом, я нажимаю на курок.

Резкие выстрелы на миг оглушают меня. Силой отдачи рука с пистолетом высоко отскакивает вверх. Невыносимой болью отдаёт в правое, раненое плечо. Немец валится в кустарник и некоторое время лежит молча.

- Эй, Иван, сдавайс !   Всё равно капут ! - нагло кричит потом.

Жив, собака. Я приподнял голову. У ног лежит "ТТ". Затвор застыл в заднем положении - обойма полностью расстреляна. С трудом вставляю запасную. Сдернув с головы шлем, набил его мхом, травой и высунул из - за камня.

И тотчас - выстрелы. Шлем отбросило в сторону. "По снайперски бьёт, гад !"

Несколько раз успел нажать на курок и я. Немец замолк. Кончились патроны и у меня.

В глазах стало темнеть. Временами я терял сознание. В какой - то миг, придя в себя, увидел, как сверкнула синевой сталь ножа в руке у вражеского лётчика. Он с опаской, медленно шёл на меня.

Восемь... Семь... Шесть... Пять шагов разделяют нас...

Приближается конец. "Неужели гибель ?"   И вдруг я вспомнил про "сувенир". Обычный боевой патрон к пистолету. Подарил его мне Пантелей Шелест, когда вместе шли на аэродром.

- Возьми, Жора, сувенир, может пригодится, - сказал он, видимо, в шутку. Но подарок я тогда взял.

Быстро достаю из кармашка брюк пантелеевский "сувенир", вкладываю его в патронник пистолета. Когда щёлкнул затвор, немец вздрогнул, остановился не дыша.

Нажимаю на курок. Раздался сухой выстрел. Немец, приготовивший для меня нож, рухнул на землю.

...В сознание я пришёл в медсанбате. Меня подобрали в ту ночь наши пехотинцы - разведчики. Из госпиталя я возвратился в Новую Ладогу, к своим товарищам балтийцам - авиаторам, только через месяц. Раненая рука зажила и я снова стал летать над Ладогой.

Истребитель Ла-5Ф Г. Д. Костылева, отважного защитника Ленинградского неба.  Лето 1944 года.

В жестоких воздушных боях с неприятелем мы, советские лётчики, получили большой боевой опыт. В боях выковался облик лётчика - истребителя, безгранично преданного своему делу, обладающего сметкой, хитростью, непримиримостью к врагу.

Расскажу о себе. Получив новый самолёт, я прежде всего произвожу отладку гашеток и вооружения. Я всегда должен быть уверен в безукоризненной работе своих огневых средств.

Ещё одна деталь. "Рабочее место" - кабину самолёта - надо максимально приспособить для кругового обзора в воздухе. Нельзя забывать и такую "мелочь", как личная одежда. Она не должна затруднять твои движения.

С момента посадки лётчика в кабину и до заруливания самолёта на стоянку нужно вести непрерывное наблюдение за воздушным противником. Малейшее ослабление внимания, даже над своим аэродромом, может позволить врагу неожиданно атаковать зазевавшегося лётчика. В воздухе бывает так: кто первым увидит врага, тот и победит.

Патрулируя в районе К., после двух воздушных боёв с "Мессерами" и "Хейнкелями", мы с напарником считали, что противника в воздухе нет, и вдруг при подходе к аэродрому были атакованы снизу и сзади тремя "Мессерами". Благодаря отличной осмотрительности лётчика Суханова, мы вовремя заметили врага. Резко развернулись и, несмотря на отсутствие патронов, атаковали неприятеля, заставив его бежать.

У Ме-109, за исключением отдельных групп "охотников", только на ведущем самолёте находится опытный лётчик, ведомые пилоты - в большинстве молодняк, недавно пришедший из лётных школ. Достаточно чуть довернуть на них, как "храбрые" немецкие "асы" впадают в заметное замешательство.

В районе Л. мы неожиданно атаковали пару Ме-109. С первой атаки ведущий загорелся и стал падать. Ведомый так растерялся, что, занимая выгодную позицию, даже не пытался нас атаковать. Посмотрев на горящий самолёт своего шефа, дал полный газ и поспешил убраться восвояси.

Несколько советов, как сбивать вражеские бомбардировщики. Самолёт "Юнкерс-88" лучше атаковать спереди снизу под ракурсом 2 / 4, стремясь разбить моторы. Атака на встречных курсах по времени очень коротка, поэтому прицеливаться нужно исключительно точно. Помните, что атаку иногда повторить не удаётся. Атакуя Ju-88 сзади, огонь следует вести также по моторам, ибо стрельба по бронированному фюзеляжу приведёт к большой потере боеприпасов атакующего.

Самолёт "Хейнкель-111", имея сильное пушечно - пулемётное вооружение в носу, при атаках в лоб доворачивается на атакующего истребителя.

Атаковать "Юнкерс-86", "Юнкерс-87", "Хеншель-126" надо теми же способами, и сбить их легче ввиду меньших скоростей.

Корректировщик "Хеншель-126", избегая поражения, обычно пикирует на свои войска, подставляя атакующего под зенитный огонь.

Бить бомбардировщика следует до полной уверенности в его гибели. Он будет метаться, пускать струйки дыма, выбрасывать из кабин "барахло". Не верь этому, пока он не воткнётся в землю !

Истребитель - сейчас это любимейшее слово в нашем языке. Есть истребители - танкисты, есть истребители - снайперы. Истреблять немцев - это самое важное дело. Я счастлив, что я лётчик - истребитель, и не променял бы свою специальность ни на какую другую. Чтобы стать хорошим лётчиком - истребителем, нужно иметь особый характер, который лучше всего определить словам "дерзкий". Воспитывая молодых лётчиков, я стараюсь прежде всего привить им дерзость. Каберов, Сухов - вот лётчики с подлинным характером истребителя. Таким же был и мой погибший друг Багрянцев.

1. На штурмовку.

В первых числах Июля 1941 года мне много приходилось летать на разведку и штурмовку наступающих немецких танковых колонн. На первую штурмовку полетел я с майором Новиковым и Сосединым. Впервые увидел я горящие деревни. Погода стояла удушливо жаркая, пылали подожжённые бомбами леса, густой дым застилал землю.

Мы нырнули в этот дым и пошли над шоссе. Тут впервые увидел я немецкие синевато - пепельные танки, их огромные автофургоны. В тот период войны немцы не маскировались, не то, что теперь. Меня взяло зло, я всё забыл и поливал, поливал, поливал из всех пулемётов.

Когда кончились патроны, я почувствовал желание спуститься совсем вниз, выпустить шасси и отрывать им головы колёсами самолёта.

2. Первый сбитый самолёт.

Во время одной из этих штурмовок я впервые сбил вражеский самолёт. С немецкими самолётами я встречался и раньше. Я уже однажды гонялся за ними в районе Кронштадта. Но тогда они были на страшной высоте - 8000 метров над землёй - и ушли прежде, чем я успел набрать высоту.

15 Июля пошли на штурмовку Новиков, Соседин и я. Когда подходили к немецким танкам, заметили в стороне "Мессершмитт-110".   [ Согласно докладу лётчиков этот Ме-110 нёс необычные опознавательные знаки: кресты сверху на плоскостях и красные звёзды - снизу. ]  Мы с Сосединым хотели было броситься к нему, но майор Новиков, помахав крыльями, приказал нам идти на штурмовку, чтобы прежде всего выполнить задание.

"Мессершмитт-110" скрылся. Мы отштурмовали и хотели уже было повернуть домой, как вдруг снова заметили его. "Мессершмитт-110" прятался от нас в дыму пожара.

Патроны у нас ещё оставались. Мы тоже нырнули в дым и выскочили прямо к "Мессершмитту". Нас стали обстреливать немецкие зенитки. Новиков принялся атаковать зенитки, а мы с Сосединым набросились на "Мессершмитт-110".

Соседин подошёл к нему сзади сбоку и убил стрелка - радиста. Я подобрался прямо к хвосту "Мессершмитта-110" и открыл стрельбу. Увидел, как мои трассирующие пули летят точно во вражеский самолёт. Это была моя первая стрельба не по учебному конусу, а по самолёту.

Соседин отошёл в сторону и теперь помогал Новикову подавлять немецкие зенитные точки. Я один взялся за "Мессершмитт" и стрелял не переставая. Мы неслись на высоте 400 метров. Я ожидал, что экипаж выбросится на парашютах. "Расстреляю их, пока они будут опускаться", - думал я. Они сбросили козырёк, чтобы легче было выпрыгнуть. Но тут вдруг "Мессершмитт" закачался, и я понял, что судьба его решена.

Снизившись до 50 метров, он стал разворачиваться к немецким танковым колоннам. "Нужно показать немцам, как он будет падать", - думал я.

Дал последнюю очередь из крупнокалиберного пулемёта. Видимо, убил лётчика. "Мессершмитт-110" повис носом, взорвался и рухнул на землю. Я сделал круг над местом его гибели, подстроился к своим и пошёл домой.

3. Как я защищал Клопицы.

Меня с моим звеном в Июле направили защищать один аэродром, где стояли наши бомбардировщики. Немцы находились уже совсем близко. Налетали на аэродром много раз в день. В моё звеню входили два молодых летчика - Сухов и Соседин. Кроме нас троих ни одного истребителя здесь не было.

Нас направили на неделю, потом обещали сменить. Перед Суховым и Сосединым я поставил две задачи: первая - за эту неделю враг не должен тронуть аэродром; вторая - за эту неделю мы должны сбить не меньше двух вражеских самолётов на каждого. Они дали мне слово выполнить обе эти задачи.

Однажды мы втроем атаковали над аэродромом 4 Ме-109. Несмотря на численное превосходство, они вызвали себе на помощь 6 Хе-113.   [ Немецкий истребитель Ме-109F в воздухе заметно отличался от предыдущей модели Ме-109E. Поэтому наши лётчики часто называли Ме-109F мифическим Не-113. ]  "Хейнкели-113" явились. Теперь против 3-х наших самолётов дрались 9 немецких. И всё же мы победили. Не понеся никаких потерь, мы сбили один "Мессершмитт" и один "Хейнкель", остальные удрали.

Немцы знали, что нас только трое, и стали за нами охотиться. Эта охота научила меня, что никогда не надо успокаиваться после победы. Помню такой случай: атаковали мы втроём 2 Ме-109. Один зажгли, другой подбили, и он еле ушёл. Только хотели мы повернуть домой, как вдруг видим - снова летят на нас "Мессершмитты". На этот раз целая четвёрка. Мы встретили их и опять победили: один Ме-109 был сбит, остальные ушли. Этот успех чрезвычайно поднял наш дух, мы возвращались в восторге, ликовали. Патронов у нас уже не было, оставалось только победоносно сесть на свой аэродром.

Случайно взглянул я на Сухова и вижу: он вертится, делает переворот за переворотом и вдруг понёсся от меня прочь. Значит, сзади кто-то есть. Я оглянулся, а в меня уже летит сзади полоса трассирующих пуль. Три Ме-109 наседают на нас, а у нас - ни одного патрона. Что делать ?   Если уходить, они нас уничтожат. Мы соединились, повернулись и пошли прямо на немцев - не имея патронов, имитировали атаку. И что же ?   У немцев нервы не выдержали, они повернули и ушли.

Я сделал вывод: когда нечем стрелять, ни в коем случае не следует выходить из боя, а наоборот, нужно действовать ещё нахальнее. Этот урок принёс пользу всем лётчикам нашего Гвардейского полка: расстреляв патроны, они из боя никогда не уходили.

Слово своё Сухов и Соседин сдержали - мы сбили 7 самолётов, то есть больше, чем по 2 на каждого.

4. О лётчике Багрянцеве.

М. И. Багрянцев.

Попав на Балтику молодым лётчиком, я оказался в звене у Старшего лейтенанта М. И. Багрянцева. С ним прошёл Финскую войну. Встречался с ним и в начале Великой Отечественной.

Мне нравился он, потому что у него был большой талант лётчика - истребителя. Он был человеком высокой дисциплины, приказ командира для него - закон. Никогда не спросит: сколько самолётов противника, а спросит: где ?

Был он из беспризорников, образования не получил, писал плохо, но авторитетом пользовался громадным, так как был человеком большой души, прекрасным бойцам и лётчиком.

Когда в Июле немцы подошли к Старой Руссе, туда, для усиления нашей авиации, перебросили нескольких лётчиков - балтийцев, в том числе Багрянцева с его звеном. В звено его в ту пару входили Халдеев и Михаил Фёдоров. Они наводили ужас на немцев. Багрянцев протаранил своим самолётом 2 "Юнкерса" и был за это награждён орденом Ленина.

Он сменил моё звено на аэродроме. Тремя самолётами, подобно мне, защищал он аэродром от беспрерывных нападений немецких бомбардировщиков. В это время в его звено входили Каберов и Алиев. В первые 3 дня боёв они сбили 6 самолётов.

В одном из боёв - 11 Сентября - Багрянцев погиб. Это был грандиозный бой. Немцы шли на Ленинград волнами - в каждой волне по 45 бомбардировщиков. Только отгоним, - ещё 45, и так без конца. Бой шёл на всем пространстве от Лигово до Низино. Весь наш полк в полном составе принимал участие в этом бою. Разобраться в нем было очень трудно - в воздухе была каша из самолётов. Атакуешь один самолёт и сразу приходится атаковать второй, третий, четвёртый, так и не видя, что сталось с теми, кого атаковал раньше. С земли разобраться в этом бою было не легче.

Я сбил "Юнкерс-88". Когда я сел на аэродром, ко мне подбежал командир полка Герой Советского Союза Подполковник П. В. Кондратьев.

- Это ты ! - воскликнул он удивлённо.

- Я...

- А я думал, что тебя сбили. Помолчав, он прибавил: - Ну, значит, сбили Багрянцева. Я его самолёт принял за твой.

Он оказался прав: Михаил Иванович Багрянцев в этом бою погиб. А в Ленинград немецкие самолёты мы в тот день не пустили.

5. Сыплются потроха.

В начале войны я получил самолёт типа ЛаГГ-3. В списках полка он значился просто под номером "64", но я дал ему другое имя. Я назвал свою машину "Коломбиной". За красоту. А после того, как я сбил на ней 10-й вражеский самолёт, я переименовал её в "Сказку". На "Коломбине - Сказке" я дрался весь первый год войны.

21 Сентября летали мы над заливом невдалеке от Кронштадта. Нас было пятеро: Усаченко, Ткачёв, Руденко, Львов и я. Внезапно над Кронштадтом мы заметили разрывы зениток и пошли прямо к ним. Гляжу - "Юнкерс-88", а в стороне от него ещё два. Мы с Руденко решили атаковать тот, который шёл один, а остальные направились к тем двум.

Я открыл огонь по "Юнкерсу" метров с 400 и сразу разбил ему левый мотор. Он стал, снижаясь, удирать в сторону Финляндии. До Финляндии было недалеко, и я торопился. Мне хотелось сбить его на нашей стороне. Я подходил к нему всё ближе и стрелял. Руденко тоже стрелял. Верхнего стрелка мы убили. Но лётчик на "Юнкерсе" был опытный и повернул свой самолёт так, что мы попали под огонь нижнего стрелка. Одна пуля угодила в фюзеляж моего самолёта. Я решил уничтожить и нижнего стрелка. Дал очередь из пушки и всех пулемётов одновременно. И перебил крепления, на которых держалась люлька, где лежал нижний стрелок. Люлька оторвались от "Юнкерса" и вместе со стрелком упала в море.

Очевидно, я разворотил "Юнкерсу" пузо, так как из него посыпались все потроха: парашюты, ящики, резиновая шлюпка. Однако он упорно шёл к финскому берегу. Я продолжал стрелять. Не дойдя до берега метров 200, он внезапно сорвался и нырнул в воду. Мы с Руденко постреляли по воде, чтобы никто не выплыл, и пошли домой.

6. В облаках.

16 Октября вылетели мы шестёркой на охрану Кронштадта. Одним звеном командовал майор Никитин, другим - я. В моё звено входили лётчики: Ефимов, ныне Герой Советского Союза, и Львов. Погода была своеобразная - несколько слоев облачности, один слой над другим. Приходилось всё время просматривать промежутки между слоями.

И вот Никитин со своим звеном пробил первый слой облаков, и мы его потеряли из виду. Я решил их поискать и тоже пробил первый слой облаков. И только мы вышли из облаков, как видим - метрах в 400 от нас нам навстречу идёт "Юнкерс-88", словно в сказке. На ловца и зверь бежит. У нас троих руки всегда на гашетках пулемётов - такой уже инстинкт выработался. Я качнул крыльями, и все мы дали по залпу. 400 метров мы проскочили в несколько секунд и сразу же оказались позади "Юнкерса". Мы развернулись и зашли ему в хвост. Он сделал попытку уйти под облака. Но мы сразу же оказались ниже его и стали гнать его вверх, ко второму слою облачности. Тогда он попытался уйти во второй слой облаков, но мы его и туда не пустили. Ему оставалось идти только прямо. К этому времени мы уже подбили ему один мотор, и он еле ковылял. Он знал, что находится над заливом, и упорно шёл к берегу. До берега ему дойти удалось, но до территории, занятой немцами, он не дошёл. На высоте 500 метров сорвался в пике и врезался в землю.

Когда мы вернулись домой и доложили о своей победе, нам сказали, что этот "Юнкерс" за несколько минут до встречи с нами был над нашим аэродромом и производил разведку. Все были очень довольны, что разведка его кончилась так неудачно.

7. Неожиданное подтверждение.

21 Января 1942 года мы с Львовым отправились на сопровождение и охрану наших штурмовых самолётов, которыми командовал капитан Челноков, ныне Герой Советского Союза. Наслаждением было наблюдать за работой наших славных штурмовиков. Мы любовались ими от всей души. Они неслись над самой землей, а мы несколько повыше.

Вдруг Львов заметил 2 Ме-109. Львов сцепился с одним из них и завертелся с ним, а второй "Мессершмитт" сделал попытку зайти мне в хвост. Но я развернулся и встретил его в лоб таким мощным огнём, что он ушёл в облака и более не возвращался.

"Мессершмитт", который сражался с Львовым, увидев, что товарищ бросил его, пошёл резко к земле, словно начал падать. Но я был недоверчив - немцы уже однажды меня так обманули. Как-то раз я атаковал Ме-109. Он перевернулся, вошёл в пике, притворись подбитым, дошел почти до самой земли и на высоте 100 метров удрал. Но этому обмануть меня не удалось. Я пикировал вслед за ним, а Львов вернулся к штурмовикам. Над землёй немец выровнялся и стал удирать на свою территорию. Я мчался вслед за ним, давая очередь за очередью. После четвёртой очереди он стал разваливаться на куски. Наконец он загорелся и упал в лес.

Одно огорчало меня - лес этот находился за линией фронта и победы моей никто не видел. Никто не мог подтвердить, что я действительно сбил и второй Ме-109. По моей просьбе запросили наши наземные части, находившиеся на этом участке фронта. Они ответили: "Да, видели, как советский истребитель гнался за "Мессершмиттом", но они ушли на вражескую территорию и скрылись за лесом". Так мне этот самолёт и не засчитали.

И вдруг через несколько дней совсем неожиданно пришло полное подтверждение. В штаб одной из наземных частей явился лётчик Чирков. Он протаранил "Хейнкель-111" над территорией противника и выпрыгнул из своего самолёта на парашюте. Пробираясь через фронт к своим, он проходил по тому самому лесу, где упал сбитый мною "Мессершмитт-109", и присутствовал при его падении.

8. Меня сбили.

К началу Февраля 1942 года за мной уже числилось уже 18 сбитых самолётов. Но 5 Февраля я замечтался, увлёкся разведкой и меня самого сбили. Я и не видел, как и откуда ко мне подошли. Я даже не обиделся - рассеянных учат.

В этот день я единственный раз вылетел не на своей "Сказке", а на самолёте товарища. И вот самолёт этот запылал. Захватив все данные разведки, я выпрыгнул на парашюте - высота была 3000 метров.

Я находился за линией фронта, над территорией, захваченной немцами. Но фронт был совсем недалеко, и ветер дул от немцев к нам. Весь мой расчёт строился на том, что ветер перенесёт меня через линию, фронта. Чтобы опускаться подольше и помедленнее, я постарался раскрыть свой парашют как можно раньше.

Я был ранен в левую руку и потому управлять парашютом не мог. Но я не особенно беспокоился - ветер сделает своё дело и отнесёт меня к своим. И вдруг, к своему изумлению, вижу: ветер несёт меня к немцам. Дело скверное. А мне, признаться, жить хочется. Но плен хуже всего. И я стал доставать пистолет, чтобы застрелиться в воздухе. И вдруг ветер переменился. Меня понесло к своим. На душе у меня радость. И я спрятал пистолет.

Но недолго я радовался. Ветер опять переменился и понёс меня к немцам.

Так менялся он 3 раза, и 3 раза я вынимал и прятал пистолет. И только когда я достиг 1500 метров, он окончательно установился. Меня понесло к сводим и вынесло на передовые позиции. Когда меня несло над окопами немцев, они стреляли в меня с земли, но не попали. Я упал в снег как раз позади наших окопов. Ко мне подбежал на лыжах боец и довольно недоверчиво оглядел меня. Но когда я заговорил по-русски, он отвёл меня к своему командиру, и там я был встречен хорошо.

Я вернулся в свой полк. В госпиталь я не ложился, рука зажила по ходу. Мне не терпелось отомстить немцам - за погубленный самолёт, за раненую руку, за порванную пулей новую гимнастёрку. Возможность скоро представилась.

9. Немецкие резервы.

В 10-х числах Марта нам было поручено прикрывать наши наступающие войска. Каждый вылет в этот район непременно сопровождался воздушным боем. В воздухе шла беспрерывная свалка - с утра до вечера. В эти бои немцы вынуждены были бросить свои резервы.

Резервы эти были очень плохо обучены.   [ Весьма точное наблюдение - накануне, 9 Марта 1942 года, немцы расформировали учебную группу своей 54-й истребительной эскадры. Последствия этой "реорганизации" учебного процесса и наблюдал Костылев. За этот период Костылевым были сбиты лично и в группе 2 Ме-109, 1 Ju-88 и 1 Hs-126. Немецкая же 54-я эскадра потеряла за Март 1942 года до 50 Ме-109. ]  В первом же бою я по почерку понял, что немецкие лётчики - зелень. Раньше это был хитрый, смекалистый воздушный боец, а сейчас немец стал не тот. Мы их обычно прижимали к земле. Летя над самыми вершинами леса, неопытный немецкий лётчик боялся делать резкие эволюции и повороты и, благодаря этому, никак не мог от нас уйти. Много мы их там сбивали. За 5 дней Ефимов, Сухов, Каберов и я сбили 11 самолётов. Не раз четвёркой дрались мы там со многими "Мессершмиттами" и не только не несли никаких потерь, но, бывало, пару из них сбивали.

10. Я получаю "Харрикейн".

Меня вызвал к себе Герой Советского Союза Гвардии полковник Кондратьев и сказал:

- Завтра отправляйтесь в город N изучать английский истребитель "Харрикейн".

Я летал на всех типах наших отечественных истребителей, а с иностранными был незнаком. "Харрикейны" я видел лишь на фотографиях и знал о них только то, что слово "харрикейн" значит "ураган". Хорошее название для истребителя.

Я без особого труда овладел техникой пилотирования на "Харрикейне". Труднее всего оказалось привыкнуть к английским мерам, которые были обозначены на всех приборах моей новой машины, - ко всем этим футам, галлонам и милям. Но и к ним я скоро привык. После нескольких испытаний над аэродромом я убедился, что "Харрикейн" обладает рядом достоинств, которые с успехом могут быть использованы в бою.

11. Первый бой на "Харрикейне".

И вот я снова на фронте. Мы отправились сопровождать штурмовики, которые должны были нанести удар по базам финского флота. Нас было шестеро. Над островами встретили мы группу финских истребителей "Фоккер Д-21" и вступили с ними в бой. "Фоккер Д-21" - не слишком скорый, но очень маневренный, увёртливый самолёт.

Интересно было испытать "Харрикейн" в бою с самолётами, обладающими такими свойствами. Мы разделились на два отряда - одно звено вело бой на виражах, другое на вертикалях. Бой был непродолжителен. Через несколько минут 2 "Фоккера" рухнули в воду, остальные удрали. После этого боя моя вера в "Харрикейны" укрепилась.

12. За Петю Чепелкина.

В одном из воздушных боёв погиб отважный лётчик моей эскадрильи Гвардии капитан Петя Чепелкин. Сбил его финский лётчик на итальянском самолёте "Капрони".  [ Возможно, наши лётчики называли так финский истребитель итальянского производства "Фиат". ]  Всё мы были потрясены его смертью и решили: за Петьку - дадим звону финнам.

Финский истребитель итальянского производства "Фиат".

Мы вылетели группой. Ведущим был я. Глядим, навстречу нам идёт шестёрка "Капрони". Как нарочно !

Погода была скверная - дождь, низкие облака. "Капрони" разделились - 2 пошли нам в лоб, а 4 поднялись, чтобы сверху зайти нам в хвосты.

Передним у нас шёл капитан Хаметов. Не меняя курса, он с первой очереди сбил первый из идущих нам навстречу "Капрони", и тот упал в воду. Второй "Капрони", ведомый упавшего, стал заходить на Хаметова, но на него сразу набросились Каберов и Евграфов. Всё это происходило низко, в 20 метрах от воды. Уходя от Каберова и Евграфова, "Капрони" вошёл в вираж. Я находился выше и наблюдал за ним. "Этот лётчик, видимо, хорошо владеет машиной, - подумал я, - если на такой ничтожной высоте рискнул войти в вираж". И вдруг вижу: "Капрони" зацепил крылом за воду, перевернулся, переломился и упал. Через мгновение на поверхности воды плавали только обломки...

Каберов в восторге кричит мне по радио:

- Гляди !   Напился, напился !

- Игорь, - отвечаю я, - это уже второй напился.

Через минуту я сбил 3-й "Капрони". Он пикировал сверху на один из наших самолётов, я налетел на него сбоку и со второй очереди зажёг. Он вспыхнул и упал.

Ещё минута - и рухнул 4-й "Капрони". Его сбил лётчик комиссар Косоруков. Остальные ушли. Игра закончилась со счётом 4 - 0 в нашу пользу. Так отомстили мы "Капрони" за Петю Чепелкина.

13. Штурмовка вражеского аэродрома.

Наша разведка обнаружила на одном из аэродромов в глубоком тылу противника значительное скопление самолётов. Зная, что самолёты эти предназначены для бомбёжки Ленинграда, командование приняло решение нанести по аэродрому штурмовой удар. Наносить удар по аэродрому отправилось несколько штурмовиков, а мы небольшой группой, которую вёл Гвардии майор Мясников, вылетели их сопровождать для защиты от неприятельских истребителей. Полёт этот был мне особенно любопытен, потому что год назад я сам садился на этот аэродром и хорошо его знал.

Мы перелетели линию фронта и увидели земли, захваченные фашистами. Когда в прошлом году я пролетал над этими самыми землями, здесь всюду чувствовался расцвет жизни - без конца тянулись засеянные рожью поля, цвели сады и огороды, паслись стада, бегали дети, уютный дымок тянулся из труб над крышами. Сейчас здесь запустение и смерть. Поля поросли бурьяном, чёрные пожарища вместо деревень. Мы появились над аэродромом внезапно. Немцы не ожидали, что мы осмелимся совершить налёт на такой далёкий тыловой аэродром, и зенитная артиллерия открыла огонь только после того, как наши штурмовики сделали первый заход. Благодаря внезапности удара немецкие истребители не успели взлететь. После нескольких атак наших штурмовиков внизу под нами было море огня и множество исковерканных самолётов.

На следующее утро Советское Информбюро сообщило: "Лётчики Краснознамённого Балтийского Флота на одном аэродроме противника уничтожили 58 самолётов". А наши техники с величайшим любопытством рассматривали две фотографии - аэродром до штурмовки и аэродром после штурмовки.

14. Морские охотники.

На один из участков Ленинградского фронта немцы пытались подтянуть резервы морем. Срыв этих операций был поручен группе штурмовиков под командованием знаменитого лётчика - штурмовика Карасёва. И перед нами снова поставили задачу: охранять наши штурмовики от вражеских истребителей.

Вечером перед закатом один из лётчиков - разведчиков доложил, что в квадрате N курс 180° движутся 3 больших немецких транспорта в охранении сторожевых кораблей. Мы вылетели на уничтожение этих транспортов - 4 штурмовика и 10 истребителей. Увидев нас, немецкие корабли заметались из стороны в сторону. Это был не маневр, это была паника.

Один из транспортов - самый крупный - был нагружен боеприпасами. Когда в него попала бомба, сброшенная Карасёвым, произошёл такой большой взрыв, какого я никогда прежде не видел. Столб воды и пламени поднялся на 200 метров. В вечерних сумерках он был виден с замечательной отчетливостью. Когда столб этот рухнул, большого транспорта в 3000 тонн на воде уже не было. Только несколько обломков плавало на поверхности моря. Я по радио поздравил Карасёва с чистой работой.

15. Я верю, мы победим !

Мать моя живёт на Балтике, в городе Ораниенбауме. Фронт проходит совсем близко, немцы обстреливают город, но уезжать она не хочет. Она хочет видеть, как сражается её сын. И я, вспоминая пристальный, требовательный взор матери, стараюсь сражаться как можно лучше.

Я получаю много писем. Мне часто пишут незнакомые люди. Строго, пристально и требовательно следят они за тем, как мы сражаемся, как я сражаюсь. И, чувствуя на себе их внимательный взор, я стараюсь сражаться как можно лучше.

Много было боёв, много боёв ещё будет. В этих боях мы научились ненавидеть врага. Мы научились прямо смотреть в лицо смерти. Мы научились побеждать. И мы победим !