Кокорев Дмитрий Васильевич

Родился в 1918 году в деревне Юрьево, ныне Пителинского района Рязанской области. Окончил аэроклуб и военную авиационную школу пилотов.

22 июня 1941 года в 4 часа 15 минут командир звена 124-го истребительного авиационного полка  (9-я смешанная авиационная дивизия, Западный особый военный округ)  младший лейтенант Д. В. Кокорев в своём первом воздушном бою таранил вражеский самолёт - разведчик Do-215 в районе города Замбров  (Западная Украина). За этот бой награждён орденом Красного Знамени.

7 июля в составе полка перелетел под Москву. Затем воевал под Ленинградом. Летал на сопровождение бомбардировщиков. В воздушных боях сбил ещё 3 самолёта противника.

12 октября 1941 года вылетел на сопровождение бомбардировщиков, которым была поставлена задача разбомбить аэродром Сиверская. Удар был неожиданным и взлететь успел только один Me-109. Когда наши бомбардировщики уже повернули назад, Кокорев заметил, что замыкающий Пе-2 атакует Ме-109, и бросился ему наперерез. Он открыл огонь и сбил врага, но сам попал под огонь зениток и погиб.

Всего совершил более 100 боевых вылетов. В воздушных боях сбил 3 самолёта противника лично и 1 в группе с товарищами  (по другим источникам имел 5 побед).

Наступил рассвет 22 июня 1941 года. На пограничном аэродроме Высоко - Мазовецк не спали только лётчики дежурного звена и часовые. Проходил тот короткий промежуток времени, когда солнце ещё не взошло, но линия горизонта на востоке уже осветилась. С низин подымался парок. Скоро должны были запеть птицы. И вдруг раздался грохот взрывов, истошный вой сирен. Это случилось за 2,5 часа до заявления правителей фашистской Германии о начале вероломной войны.

Командир истребительного авиаполка майор Полунин объявил тревогу. Дежурное звено поднялось в небо и сразу вступило в бой. Остальные лётчики заняли места в кабинах, запустили моторы и прогревали их в ожидании приказа на вылет.

В числе первых пошёл на взлёт МиГ-3 Дмитрия Кокорева. Молодой командир звена, невысокий, крепко сколоченный, с упрямым ёжиком коротко остриженных волос, выделялся в полку как способный лётчик. Майор Полунин поручил ему отдельное задание: разведать обстановку в районе государственной границы, ставшей теперь линией боевого соприкосновения наших и вражеских войск.

В 4 часа 05 минут, когда младший лейтенант Кокорев возвращался с разведки, фашисты нанесли по аэродрому первый бомбовый удар. Против гитлеровцев поднялись в небо наши "МиГи". И разгорелся жестокий бой с численно превосходящим врагом.

Советские лётчики мешали пролёту фашистских самолётов в глубь страны. Поэтому против аэродрома Высоко - Мазовецк было направлено 120 немецких бомбардировщиков в сопровождении 60 истребителей. Лётчики полка дрались отважно. Было сбито 2 и подбито до 10 фашистских самолётов.

Но то, что увидел Кокорев на аэродроме сразу после вражеской бомбардировки, потрясло его. Постройки и бензосклад были объяты пламенем. Чёрный дым клубами стелился над лётным полем и высоким столбом уходил в небо. И только теперь, когда Кокорев видел разрушение своего аэродрома, до него полностью дошла мысль о том, что враг смертельно опасен, бесчеловечно жесток, омерзительно подл.

Вдруг лётчик заметил "Дорнье-215", уходящий от аэродрома. Видимо, это был разведчик, определявший результат первого налёта. На борту самолета отчетливо чернела фашистская свастика.

Ярость вскипела в сердце Дмитрия. Круто рванув "МиГ" в боевой разворот, он бросился в атаку. В горячке открыл огонь рано. Промазал !.. Зато фашистский стрелок полоснул метко. Кокорев видел, как рваная строчка разрывов прошила правую плоскость его самолёта.

Do-215 на максимальной скорости уходил к границе. Кокорев вновь атаковал его. Юношески округлое лицо Дмитрия напряглось, он стиснул зубы. Глаза, не мигая, впились в чужую машину. 300, 200, 100 метров до врага !   Не обращая внимания на бешеную стрельбу фашистского стрелка, Дмитрий точно наложил перекрестье прицела на кабину вражеского лётчика. Огонь !   Но что это ?!   Пулемёты молчат... Раздумывать было некогда: прямо в упор по нему бил вражеский стрелок. И сознание лётчика молниеносно пронзила отчаянная мысль: "Уйдёт !"   Но тут же вспомнил слова присяги: "...а если понадобится, то и жизнь..."

И в то же мгновение, резко добавив газ, Дмитрий рывком кинул "МиГ" прямо на фашистский самолёт. Его остроносая машина, сблизившись с толстым фюзеляжем "Дорнье", рубанула винтом около хвостового оперения.

Этот таранный удар по вражескому самолёту произошел в 4 часа 15 минут на глазах пехотинцев и пограничников, оборонявших город Замбрув. И люди поняли величие подвига лётчика, идущего на таран. Он бьёт самолёт врага своей машиной, самим собой. Так солдат со связкой гранат бросается под бронированное брюхо танка.

Фюзеляж фашистского самолёта сломался пополам, и "Дорнье" рухнул вниз. Наш МиГ-3 сорвался в беспорядочное падение и, стремительно крутясь, сближался с землёй. Дмитрий потерял сознание.

Резкий свист воздушного потока. Холодная струя воздуха бьёт в лицо сквозь разбитый фонарь кабины. Лётчик пришёл в себя. Стёр кровь с лица. Заклиненный мотор молчал. Привычным движением ручки и педалей Кокорев вырвал машину из страшного вращения. Выбрал впереди поляну и сумел посадить самолёт.

В голове стоял какой-то гул. Дмитрий вспомнил всё. В мозгу пронеслась радостная мысль: "Он не ушёл..."   И вновь потерял сознание.

Товарищи подобрали Кокорева и привезли на аэродром. Лоб, переносица, губы Дмитрия были сильно побиты. Всё лицо изрезали стёкла очков. Голова была забинтована так, что виднелись только светлые кокоревские глаза.

Майор Полунин и комиссар полка Волков уже слышали о таране. Теперь Кокорев сам доложил обо всём. Командир полка, позднее первым в мире выполнивший высший пилотаж на реактивном самолёте, знал, что такое мужество. Но в авиации не любят многословного выражения чувств:

- Молодец ! - просто сказал Полунин, обнимая Дмитрия.

Глаза Кокорева засветились неукротимым блеском.

- Товарищ командир, - сказал он глухо. - Не отправляйте в госпиталь. В полку отлежусь...

- С нами останешься, - ответил Полунин.

А комиссар добавил:

- Иди, друг, отдохни. Слышишь ?

Все повернули головы на запад: грохот артиллерийской канонады усиливался. Война только начиналась...

"Катюша !   Пишу, пишу на бумаге твоё имя и не верю своему счастью, что у меня есть ты... Погода установилась солнечная. Дуют тёплые ветры. А ты далеко - далеко... Смотри, не делай ничего тяжёлого !   Поняла ?   Ведь ты скоро будешь мамой !   Как это красиво и гордо звучит, правда, Катюша ?

Это письмо Димы перечитывала Катя в тот день, 21 июня 1941 года, ещё не зная, что ждёт её и всю нашу страну завтра, и писала большое письмо о себе, о своём здоровье - туда, на границу, в маленький городок Высоко - Мазовец   (Высоке Мазовецке - по-польски), откуда заставил уехать её, ждущую ребенка, Дмитрий. Сказал, что очень не нравится происходящее по ту сторону...

Они писали друг другу каждый день. Кате это было легко - времени много, только когда родилась дочь и начались бессонные ночи, письма её стали не такими длинными. А Дмитрий мог сесть за письмо только в короткие минуты отдыха - после дежурных полётов, после занятий учебной стрельбой с молодыми лётчиками своего звена, после осмотра новых "МиГов", присланных весной в их часть. А ещё он, любящий ремесло - ведь и трактористом в колхозе был, и слесарил до самой армии, - вместе с техниками теперь у машин возился, помогал устранять неполадки.

В 22:00, как приучал её говорить Дмитрий, они "выходили на связь" - мысленно говорили друг с другом. Благо, время в Белоруссии и Ялте одно.

- Как ты там, Дима ? - вопрошала Катя, глядя в звёздное крымское небо. - Опять не поел толком, любимым компотом заменил обед ?   Ты ешь, для полётов нужны силы !

Казалось, она слышит, что отвечает он через тысячу вёрст: "Не беспокойся обо мне, я мужчина. О себе думай, о ребёнке. Ешь фрукты - для того и послал тебя на юг. А теперь - пора, спи спокойно, хороших тебе снов, моя милая !"

Совсем свежи в памяти обоих подробности первого знакомства. Девушка заплыла в море, за ней - незнакомый парень. Хотел макнуть в воду, в Ялте это называлось "напоить нарзаном". Девушка испугалась, вскрикнула. Он тоже встревожился, лицо растерянное, глаза голубые, виноватые.

- Простите !   Вы мне с первого взгляда в сердце запали, а я ухаживать не умею, неуклюжий такой.

Через неделю Дмитрий уезжал из санатория в часть, но прежде повидался с Катиной мамой.

- Мы должны пожениться, я забираю Катю с собой.

- Уж очень вы мало знакомы...

- Это на всю жизнь ! - сказал он так твёрдо, что мать поверила и согласилась.

Дмитрий в самом деле думал о ней в тот день, 21 июня 1941 года в 22:00. Он не успел отправить с почтальоншей очередное письмо в Ялту в ответ на Катино, а в воскресенье почта не работала, и Катя теперь не получит обычной весточки. Но зато его вчерашнее письмо уже по дороге в Ялту.

"Мои дорогие !   Докладываю вам с посадочной площадки на самой границе: по ночам на той стороне приглушенно шумят моторы, часто посверкивают фары. Что-то мерзкое затевают фашисты. Подлые, подлые звери: им нужна война !   Как вырвусь в небо, всегда думаю: что я должен сделать, когда будет бой ?

Письмо теперь в ночном поезде мчится к Ялте, и Дмитрий заглянул в палатку: там уже тихонько посапывали ребята его звена, завтра в 5:00 - дежурные полёты.

Но тревожный сигнал боевой тревоги разбудил их раньше. Едва всходило солнце, небо без облачка, синее - синее, как у Маяковского: "Надо мною небо - синий шёлк, никогда не было так хорошо !"

Они поспешили к машинам - боевые тревоги были часты в последнее время. По дороге перешучивались, потом, собравшись в кучки у машин, ждали команды, пока не услышали в небе тяжкий чужой гул... К их аэродрому с запада - а там ведь граница ! - шли самолёты. Один, два, три, четыре... двадцать семь !

Война !   Они, летавшие у границы, лучше всех были подготовлены к ней, и всё же... война ?   Они спрашивали друг друга глазами, надеясь, что это объяснится как-то по-другому.

- По машинам ! - раздалась команда.

Не дожидаясь, когда первые бомбы взметнут ввысь дремавшую землю, взмыли в небо остроносые "МиГи", дружно ринулись на врага и, увидев, что бомбы сброшены врагом куда попало и он уходит, стали возвращаться. Но среди них не было Дмитрия Кокорева. Кто-то видел, как он погнался за фашистским разведчиком, вертевшимся в стороне от бомбовозов и явно снимавшим и аэродром, и боевые позиции пограничных войск.

Только к вечеру на аэродроме появился Кокорев. Пропылённый, усталый, он добирался на попутных более 100 километров.

- Что случилось ?   Где ты был ?   Где самолёт ?

Дмитрий козырнул командиру полка майору Полунину и доложил:

- Товарищ командир !   При преследовании фашистского разведчика у моего "МиГа" отказал пулемёт. Пришлось пойти на таран. Срезал винтом хвостовое оперение вражеского самолёта. Но и мой самолёт потерял управление, я сел у села Табенз, на крестьянском поле. Эх, плохо я таран провёл - свой "МиГ" загубил !

- Зато сам жив, машину посадил !   А фашиста нету !   Пусть знают наших ! - ободряли друзья.

Годы спустя один из его однополчан, Г. Бурков, побывал в Польше, разыскал людей, видевших тот памятный бой в первые минуты войны. В деревне Табенз у города Замброва крестьянин Адам Глыбовский, на поле которого сел самолёт Кокорева с покореженным винтом, показал знаменательное место. А сельские мальчишки, посовещавшись, слетали куда-то на мотоциклах и привезли кусок дюралевой обшивки "того самого МиГа".

Сворачивались "палатки, укладывались чехлы от самолётов - полк готовился к перелёту куда-то на северо - запад. Несколько коротких минут выдалось у Дмитрия, и он, привалившись спиной к шелестящей берёзке, перечитывал последнее письмо Кати, но ответить на него удалось лишь с нового места службы:

"Дорогая Катюша !   21-го получил от тебя последнее письмо, и ответа дать не пришлось... Когда я слушаю последние известия по радио, у меня от злости дрожат все мускулы и слёзы капают из глаз. Но недолго извергам этим гулять по нашим полям. Нет и не будет вовек силы, которая могла бы победить Красную Армию.

Он привык делиться с Катей всем сокровенным. Так они договорились ещё до свадьбы - не иметь тайн друг от друга. Но рассказать про таран он всё же не решился: жалел Катю и понимал, как она испугается за него, прошедшего рядом со смертью. Но он также понимал, что война - это война, и любой полёт может закончиться гибелью. Каждый день нёс смерть. Рядом гибли товарищи, ведь юным ребятам, недавно закончившим авиашколы, приходилось сражаться с обстрелянными в небе Европы фашистскими асами. И каждый раз бой был неравный: один наш против 3 - 5 врагов. Живым приходилось воевать за павших вчера. Надо приготовить Катю к возможной потере и дать ей силы перенести беду, если нагрянет, чтоб воспитать дочь. И он дописал сбоку листа - места уже не хватило:

"Крошить фашистов буду на мелкие части. Смерть им, нарушившим мир !

Слова про дочку вырвались сами собой. Не мог о этим примириться: жить, летать, воевать и не видеть дочку - его продолжение, его долгожданную радость. Какая она, какой носик, какая улыбка ?   Пытался представить по письмам Кати - и не мог. Жаль...

Бои под Ленинградом, куда перелетел их полк, становились всё тяжелее. По радио передали сообщение о том, что гитлеровцы задумали сровнять Ленинград с землёй, чтобы не пришлось кормить население... Шли и шли самолёты со свастикой, неся свой смертоносный груз, и наши истребители любой ценой должны были остановить их на подступах, не пропустить к городу Ленина.

А их было во много раз меньше, наших отважных "ястребков", боезапасы часто кончались тогда, когда недобитых врагов было ещё много. И тогда лётчики шли на таран. Об этом сообщало ленинградское радио, газеты, об этом поэты слагали стихи, рассказывали комиссары в полках. 8 июля 1941 года Михаилу Жукову, Степану Здоровцеву и Петру Харитонову за успешные воздушные тараны были присвоены звания Героев Советского Союза.

Пройдут годы. Донесения полков, сохранившиеся в архиве, помогут установить точное время подвигов. Среди лётчиков - героев первого дня войны одним из первых окажется имя Дмитрия Васильевича Кокорева...

- Не завидно, Дима ? - спросил Кокорева товарищ. - О твоём таране в первый день войны, кроме нас, никто не знает и стихов не складывает.

- Есть немного, - признался Дмитрий, но уверенно добавил: - И всё же мы не за награды воюем !

Пётр Харитонов вскоре вторично таранил врага, но приземлился не в пределах видимости однополчан, и они посчитали, что он погиб. Ленинградское радио передало уже эту печальную весть, когда в студии объявился живой и невредимый Харитонов. Приглашённый к микрофону, он обратился к ленинградцам:

- Смысл жизни мы, лётчики, видим в смертельной битве с фашизмом, в его истреблении... Когда советские лётчики стали таранить фашистских стервятников, гитлеровский обер-брехун Геббельс заявил по радио, что таран - выдумка большевиков, что тарана как рассчитанного, продуманного метода воздушного боя не существует. Что же ответить Геббельсу ?!   "Рождённый ползать летать не может !"   Но если бы Геббельсу удалось подняться в небо, он бы узнал, что такое советский таран, как это успели узнать на своей шкуре сотни фашистских лётчиков. Мне самому довелось дважды таранить врага. Надо будет, пойду на третий...

На подступах к Ленинграду было совершено около 40 таранов. 10 июля сообщалось о двух таранах, совершенных в одном бою Николаем Терёхиным - он сбил двух "Хейнкелей" с полной бомбовой загрузкой !

Но шли и шли к Ленинграду машины со свастикой...

Дмитрий Кокорев научился летать расчётливо, тратить патроны с хладнокровием, вести бой до той роковой минуты, когда в баках остаются последние капли горючего. Приземлившись и заправившись, устремлялся опять в небо. В основном он сопровождал группы советских бомбардировщиков. Имел к началу октября 100 боевых вылетов, несколько сбитых самолётов, был награждён орденом Красного Знамени. Ещё с мирной весны 1941-го года он был кандидатом в члены партии, а здесь, под Ленинградом, его приняли в ряды коммунистов досрочно. Кандидатский стаж сократили "за доблесть и самоотверженность", как записано в решении партийного собрания.

В те октябрьские дни он еле нашёл минутку, чтоб написать Катюше в родное Юрьево на Рязанщине, в Петелинском районе, - на свою родину, куда Катя переехала с дочкой к его матери Евдокии Ивановне:

"Здравствуйте, мои дорогие Катюша и Мусенька !   Извините, что долго не писал. Не имел возможности: совсем нету времени. Сейчас нахожусь под Ленинградом и буду драться до последней капли крови за этот знаменитый город. За меня, Катюша, не беспокойся: если теперь погибну, то уж недаром.

Как-то, когда он сел на последних каплях горючего, авиатехник проворчал:

- Мотор еле тянет, а ты опять хочешь лезть в бой ?   Дай отлажу. Или смерти ищешь ?

- Да нет, - вздохнув, ответил Дмитрий. - Жить очень хочется !   За жизнь и воюем насмерть.

Эти поразительные слова запомнились однополчанам.

Но что такое его жизнь перед жизнью Родины ?   Он часто думал об этом, думал спокойно и немножко печально: трудно быть уверенным в том, что останешься жить, находясь в мясорубке войны. В воздушных боях погибли герои таранов Михаил Жуков и Степан Здоровцев. А сколько не вернётся домой солдат в серых шинелях !   С высоты полёта они казались маленькими тёмными точками, медленно - медленно ползущими по полю под обстрелом артиллерии и вдруг замирающими на месте. И ему не рассмотреть, что там, на земле, случилось с той или иной тёмной точкой, легко ранили или... У него вскипала такая ярость, такая ненависть к врагу, что он, не жалел своей жизни, нет, не жалел !   Только бы уничтожить врага !

12 октября разведка донесла, что на аэродроме в Сиверской обнаружено большое скопление "Юнкерсов". Погода стояла нелётная - обычная октябрьская в Ленинграде. Фашисты по такой погоде не летали и не ждали наших самолётов. Группа их 6 пикирующих бомбардировщиков Пе-2 в сопровождении 13 МиГ-3, появившихся над Сиверской, были полной неожиданностью для врага. С малой высоты точно в цель - в ряды фашистских бомбовозов легли зажигательные бомбы "пешек", истребители добивали их пулемётным огнём и реактивными снарядами. В воздух успел взлететь лишь один "Мессер", но "пешки", отбомбившись, уже уходили. Только один наш Пе-2 задержался, и за ним сразу же устремился "Мессер". Мгновение отделяло экипаж бомбардировщика от гибели над чужим аэродромом, когда наперерез врагу пошёл истребитель Кокорева.

Фашист, забыв о лёгкой добыче, развернулся, чтобы отразить атаку "ястребка", но было поздно: огненные трассы "МиГа" прошили его насквозь, и он, загоревшись, врезался в ряд своих же самолётов. И тогда, оправившись от внезапности, открыла шквальный огонь фашистская зенитная артиллерия. В поле её обстрела был лишь МиГ-3 Дмитрия Кокорева... Горящей свечой он падал вниз, на родную землю, занятую врагом...

Как бы упреждая "похоронку", готовя семью к страшному удару, почта кружным путём, через Урал, принесла на Рязанщину строчки его последнего письма. "Если со мной что случится, то помни, Катюша, помни, родная девочка, - тебя, доченьку и Родину я любил больше жизни".

31 декабря 1941 года, пока Муся спала в старенькой колыбельке, качавшей ещё Дмитрия, семья Кокоревых наряжала маленькую ёлку самодельными игрушками. Тихо вошёл почтальон и вместо знакомого треугольника, какие Дмитрий присылал с фронта, протянул квадратный конверт... "Младший лейтенант Кокорев Дмитрий Васильевич 12 октября 1941 года пропал без вести..."

Выпал из Катиных рук белый, с намалёванным лицом клоун, сделанный из пустого яйца.

- Долго я ждала Диму, - печально и тихо рассказывает Екатерина Гордеевна.

Она живёт с дочерью Марией в Ялте. Закончила институт, работала директором торгового центра, была депутатом горсовета. Вышла на пенсию. Рассказывая, надолго умолкает, вспомнив что-то. Вытирает слёзы и продолжает:

- Даже когда из газет узнала о подвиге и гибели Димы, сердце не поверило. Нет-нет да и шевельнётся упрямая мысль - жив !   Придёт !   Он просил не менять фамилии дочери, если с ним что случится, а я и свою не сменила. Внук Вовка, когда рос, любил о деде расспрашивать, и сам становился всё больше и больше на деда похож.

Дима погиб в 23 года - теперь внук старше деда... Он закончил военное училище, часто ездит со мной на родину Кокоревых, в Юрьево. Недавно тоже там были. Обошли все Димины места - берег Мокши, где он рыбу ловил, поле, где на тракторе пахал подростком, школу.

Екатерина Гордеевна перебирает письма Дмитрия с фронта.

- Простите, что опять плачу. Уже полвека нет его на свете, а всегда казалось - с нами он. На его письмах Мария выросла, потом - Володя. Сердце Димы, доброе и честное, в этих письмах осталось.

Всплывшие в последние годы документы и факты позволяют утверждать, что реально первым советским лётчиком, совершившим таран в годы Великой Отечественной войны, был младший лейтенант Дмитрий Васильевич Кокорев из 124-го ИАП, который совершил свой подвиг в 4 часа 15 минут. Однако, в условиях неразберихи и хаоса первого дня войны этот  (и многие другие массовые подвиги)  не вызвал мощного резонанса. Тем более что сразу же на повестку встали совсем другие проблемы...

Итак, обстоятельства первого тарана таковы: в 4 часа 15 минут Кокорев вылетел в составе звена истребителей МиГ-3 на перехват большой группы немецких бомбардировщиков. В воздухе советские лётчики обнаружили 27 самолётов противника и атаковали их. В ходе атаки вражеские самолёты были отогнаны, но и весь боекомплект расстрелян.

При возвращении на свой аэродром они увидели горящие стоянки самолётов и уходящий на запад вражеский самолёт, опознанный советскими лётчиками как Do-215. Кокорев бросился вслед за ним. Сблизившись с ним, он пошёл в атаку, но боеприпасы были на исходе и сбить врага не удалось. Тогда лётчик принял решение таранить. Подойдя вплотную к противнику, он винтом своего истребителя разрушил стабилизатор вражеского самолёта. "Дорнье", перейдя в крутое пикирование, рухнул на землю. От удара Кокорев на короткое время потерял сознание, и только струя свежего воздуха сквозь разбитый фонарь привела его в чувство. Сбросив разбитые очки, он вывел самолёт в горизонтальный полёт и посадил его на фюзеляж на небольшой площадке в районе города Замбров. В документах полка этот случай отмечен следующим образом:

"22.06.1941 года в 4 часа немецкие захватчики произвели свой бандитский налёт на аэродром. Тут же по тревоге были подняты в воздух наши боевые машины. В этом первом бою были сбиты вражеские самолёты; один - заместителем командира полка капитаном Кругловым, а второй таранен командиром звена младшим лейтенантом Кокоревым в районе города Замбров. В 4 часа 15 минут утра, возвращаясь с разведки, Кокорев первым принял бой, и когда у него отказали пулемёты, а враг пытался уйти, Дмитрий на своём МиГ-3 врезался в хвост "Дорнье-215" и вогнал его в землю. После тарана Кокорев сумел приземлиться. Самолёт был разбит, поэтому он поджёг его и, ориентируясь по карте, пошёл на ближайшую дорогу. В этот же день он вернулся на аэродром".

Позже за этот подвиг был награждён орденом Красного Знамени. Сопоставляя немецкие данные, можно сделать вывод, что Кокорев сбил всё-таки не "Дорнье-215", которых на тот момент на фронте просто не было, а жертвой советского лётчика стал один из двух многоцелевых самолётов Ме-110  (S9+FM и S9+LM)  из состава II/SKG 210  (списанные, правда, немцами на зенитный огонь).

Попутно отметим, что автор тарана был обычным рядовым лётчиком, которых были тысячи в ВВС РККА. У него не было никакого боевого опыта, и за плечами была всего лишь лётная школа. К сожалению, войну этот, без сомнения, выдающийся лётчик не пережил: после летнего разгрома вместе с полком эвакуировался под Москву, оттуда после переформирования подразделение было переброшено под Ленинград. Тут Кокорев проявил себя, сбив 3 самолёта врага.

12 октября 1941 года вылетел на сопровождение бомбардировщиков, которым была поставлена задача разбомбить аэродром "Сиверская". Поначалу всё складывалось как нельзя лучше, благодаря внезапности взлететь успел только один Mе-109. Когда наши бомбардировщики уже повернули назад, Кокорев заметил, что замыкающий Пе-2 атакует "Мессершмитт", и бросился ему наперерез. Он открыл огонь и сбил врага, но сам попал под огонь зениток и погиб. Всего на тот момент он совершил более 100 боевых вылетов и сбил 4 самолёта противника: 3 лично   (из них один тараном)  и 1 в группе из 8 лётчиков.

Дмитрию Васильевичу не было суждено увидеть свою дочь Марию   (родилась 20 мая в Ялте, в то время как отец нёс службу на аэродромах "Высоко - Мазовецка" и "Ломжа" близ Белостока), но она выжила в лихолетье войны, вышла замуж, и у неё родился сын, который, как и его дед, избрал военную карьеру и стал офицером ракетных войск.