Дудник Николай Денисович

Я родился в Апреле 1918 года в селе Ивановское Самарской области, или как тогда говорили - губернии. Спасаясь от голода 1921 года, семья переехала в Крым. Мы жили в станице Григорьевской. Приходилось много помогать отцу, поскольку трудодни были скудные, на них прожить было невозможно. Рыли колодцы, перекрывали крыши татарам. После окончания 6 классов я поехал учиться в ФЗУ в город Симферополь. Там же в Симферополе я стал заниматься в авиамодельном кружке. У меня получалось, и на городских соревнованиях моя модель заняла 1-е место по продолжительности полёта. После этого успеха я принял решение, что обязательно стану лётчиком.

Летом я приезжал к родителям в деревню, где мы с отцом работали "на заработках". В 1932 году в Крыму наступил голод. Отец приехал ко мне в Симферополь опухшим. Пришлось бросить учёбу и пойти таксировщиком на элеватор. Выжила вся моя семья только потому, что на элеваторе я мог собирать с пола проросшее зерно. Вот эти крохи и не дали нам всем погибнуть в то страшное время.

После голода мы переехали в Керчь, я устроился счетоводом в "Крымбродтресте", поступил в вечернюю школу, а вместе с тем и в аэроклуб. Инструктором у меня был Л. В. Лисицын.

В Качинское лётное училище я поступил в Марте 1940 года, а выпустили меня, присвоив звание Младший лейтенант, уже в Ноябре. Нас 60 человек отличников направили под Москву на пополнение истребительных полков ПВО. Перед войной нас посадили в казармы. Это такая обида была !   Те, кого сержантами выпустили, знаки различия сняли и ходили просто с пустыми петлицами. Честно скажу - война для нас, молодых лётчиков, была спасением. Надо было воевать, чтобы продвигаться по службе. Поэтому рвались в бой. Если ты остался на земле, а твои товарищи ушли на боевой вылет, чувствуешь себя отвратительно. Конечно, были и такие, кто "болел". Ведь при интенсивных боевых вылетах лётчики начинали страдать поносами, а некоторые просто симулировали расстройство желудка. А ведь летом и осенью 1941 года доходило до 6 - 7 вылетов в день - это очень тяжело, практически предел. Так что воевать надо было. А так болтаться, чтобы только выжить: не знаю: зачем ?

В училище я прошёл программу И-16 и в полку я также принял И-16, но с более мощным мотором и пушечным вооружением. Поначалу летали только днём, к ночным полётам нас не готовили. Что говорить, даже к дневным боевым вылетам я был не готов. Мы умели только взлетать и садиться, да пилотировать в зоне. Боевого применения мы так и не прошли - война началась. Практически на войне учились, поэтому и потери несли.

Наш 27-й авиационный полк ПВО особого назначения до войны имел 2 - 3 комплекта личного состава. С началом войны на его основе были сразу же созданы 3 полка. 27-й ИАП остался в Клину, 177-й ИАП - в Дубровицах под Подольском, а нас, 178-й ИАП, посадили на полуторки, в кузова которых мы положили сено, и повезли под Серпухов на аэродром у деревни Липцы.

Первый бой я вёл прямо над аэродромом где-то в середине Июля. Пришёл одиночный немецкий разведчик. Никто не дежурил, вели себя ещё беспечно. Мы всё ещё считали, что война быстро закончится. Меня выпустили по тревоге, и я на глазах у всех опозорился. Облачность была плотная на высоте порядка 1500 метров. Я только к нему приближусь - он в облака. Я болтаюсь, жду, когда он из них выйдет. Он выскочит где - нибудь, я к нему, а он опять уходит. Я, конечно, пострелял по нему, но с большой дистанции не попадёшь. Вот так он и ушёл. Я тогда больше себя винил, но делом надо было командиру полка поднять ещё пару истребителей, рассредоточить их, и мы бы его сбили. Командиры были неопытные. Может, лётный опыт у них и был, а тактического, опыта управления у них не было никакого. Вообще с немецкими разведчиками воевать было сложно - если с первой атаки не сбил, то он тебе только хвост покажет, и ты его не догонишь.

И ещё один момент. Я когда свастику в жёлтом круге увидел, понимал, что это противник, но не мог избавиться от ощущения, что там такой же, как и я, лётчик сидит. Психологически я был не готов убивать. Правильный тогда лозунг был: "Чтобы победить, надо научиться ненавидеть". Пропаганда работала хорошо, и когда в Декабре я полетел на штурмовку, никаких сантиментов к немцам я уже не испытывал. Чем мне эта штурмовка запомнилась ?   Ведь я до этого даже на полигоне не штурмовал. Командир полка, опытный лётчик, когда провожал меня в вылет, мне подсказал, как надо действовать. Видимость была плохая - шёл снег, но я снега не боялся. Через него видно, вот туман - это действительно всё. В районе села Пятницы по дороге шла колонна машин с отступающими немцами. Какое удовольствие я получил, расстреливая эти машины !   Это такой азарт !   Как они бежали от дороги !

Всего из 426 боевых вылетов я выполнил на штурмовку 6, и только на И-16. Всего я сбил 3 самолёта противника лично и 3 в группе. Иногда мы прикрывали И-153, которые летали на штурмовку, но чаще сопровождали особо важные самолёты. Мы не знали, кто в них летел. При сопровождении их ни разу вести боёв не приходилось. В основном же в 1941 году нам ставились задачи по прикрытию войск или стратегических объектов.

Как я отношусь к И-16 ?   Для меня это был тот истребитель, на котором я учился летать и потому владел им неплохо. Конечно, воевал я на истребителе более поздней серии с мощным вооружением и мотором, но по пилотажным характеристикам он не отличался. То, что я умел на нём пилотировать, меня и спасло.

Прикрывали мы парой наземные войска. Ведомым у меня был Лейтенант Иващенко. Мы прибыли на "точку", заняли 3500 - 4000 метров, и вдруг я заметил группу, не менее 10, немецких истребителей. Они, зная, что мы прикрываем войска, в то время пользовались тактикой "прочёсывания" районов. Твою мать !   Что делать ?!   Уйти нельзя - скорость у И-16 меньше, чем у "Мессера", на вертикаль нельзя - собьют. Выхода нет. Начал я с ними крутиться. Я как ?   Он в хвост зайдет, я вижу, что сейчас огонь откроет, я газ убираю, он проскакивает, я стреляю. Не попадал, конечно, тут, пока будешь прицеливаться, тебя следующий срубит. Иващенко в воздухе нет, думаю, наверное, сбили. Но я решил с ними ковыряться, пока силы есть. Слава богу, физическая подготовка у меня была хорошая. В итоге они развернулись и ушли в сторону Можайска. Горючее на исходе. Я спикировал, прижался к реке Нара и на бреющем домой. Через железнодорожный мост перевалил, а там уже наш аэродром. С ходу сажусь - аэродром был укатан целиком. Сел и рулю к стоянке. Вылез и иду в землянку КП. Смотрю, стоит командир полка и Иващенко, мой ведомый, ругается: "Дудник полез в драку и сам погиб". Он, конечно, не думал, что я в этой каше жив останусь. Я подошёл: "Товарищ командир, прошу больше ведомым Лейтенанта Иващенко ко мне не назначать, а дать мне сержанта Василия Соколова".

Так вот благодаря тому, что я был на И-16, который на горизонтальном маневре превосходил "Мессершмитт", они не могли меня сбить. Если был бы я на "МиГе" или "ЛаГГе", меня бы сбили - ЛаГГ-3 так крутить не мог. На нём, конечно, можно на вертикаль идти, но против немецких лётчиков 1941 года это вряд ли бы помогло...

Правда, уже осенью пришлось пересесть на ЛаГГ-3. Сначала не нравилось на нём летать, но потом привык. Ведь на нём как ?   Взлетел, шасси убрал, а потом, прежде чем на высоту лезть, надо на бреющем по прямой идти, чтобы скорость набрать. На И-16 можно было сходу вверх идти, но недалеко - 6000 максимум, а потом мотор "пых - пых" и уже не тянет. Но в войну летали на 2000 - 4000. Это только разведчики высоко забирались.

Так вот, 28 Ноября под Серпуховом я на ЛаГГ-3 сбил немецкий самолёт - разведчик "Юнкерс". Какой точно, не скажу - в воздухе не определишь, но скорее всего "Юнкерс-86". Атаковал я его сзади сверху. Целился по кабине, но, видимо, в последний момент лётчик меня заметил и дал ногу вправо. Моя очередь вместо кабины пошла на плоскость, отбив оконцовку левой плоскости. Самолёт свалился в штопор, а с отбитой оконцовкой вывести машину из него невозможно. Я его сопроводил до самой земли  (никто из него не выпрыгнул), заметил место, где он упал, набрал высоту и пошёл домой. Интересно, что самолёт не сгорел. Доложил командиру полка, и тут же на место падения вылетел У-2 с инспектором дивизии по технике пилотирования Полковником Шолоховым. Население уже успело раздеть погибших, но документы были целые. Парашюты привезли - мы из шёлка сделали шейные платки, поскольку шею стирали - головой крутить много приходилось.

Истребитель ЛаГГ-3.  Такие машины состояли на вооружении 178-го ИАП ПВО.

После ЛаГГ-3 пересели на Ла-5. Правда, один раз я вылетел и на МиГ-3. Наш аэродром у деревни Липцы осенью 1941 года уже обстреливался немецкой артиллерией. Поэтому мы его использовали как аэродром подскока, на ночь улетая под Каширу на аэродром Крутышки. Это, кстати, был один из самых голодных периодов, поскольку в Липцах мы целый день питались только чаем с сухарями и сахаром, стоявшими в землянке в больших мешках. В Крутышках стоял полк на "МиГах". Пришли "Мессершмитты" и стали штурмовать аэродром. Я как раз был у самолёта МиГ-3. Они бы его всё равно повредили. Я на сиденье чехлы набросал и вылетел без парашюта. Собьют на взлёте ?   Да в такой момент об этом не думаешь. Думаешь о том, что убьют всё равно, надо постараться самому это сделать первым. Ничего, взлетел. Летать я на нём не умел, поэтому пилотировал осторожно, чтобы не свалиться в штопор. Сбить я никого не сбил, но самолёт сохранил, и общими усилиями немцев мы отогнали.

Когда мы пересели на Ла-5, то войны уже почти не было. Ночью мы на нём летали. Патрубки светились, но сильно это не мешало. К тому же я имел опыт ночных полётов на И-16.

Летом 1942 года налёты продолжались. Немцы в основном летали на Ярославль и Горький. При этом они проходили наш аэродром. В Июне подняли нас по тревоге. Взлетели командиры эскадрилий Григорьев и Тикунов, а я следом. Как я научился летать ночью ?   Сам. Взлетел в сумерках, а садился ночью, посадочные прожектора на аэродроме были. Если ты днём хорошо летаешь, то ты ночью сядешь, ну один раз Григорьев в землю воткнулся. Сам цел, а самолёт вдребезги, но это редко. Так вот. Ночь была светлая, по выхлопным патрубкам я заметил группу. Вцепился взглядом в огонек, а он уходит влево. Я прижался - и за ним. Они, оказывается, заметили наш аэродром, и часть самолётов решила отбомбиться по нему. Я открыл огонь, когда подошёл почти вплотную. Стрелки - по мне...

В общем, ковырялся я с этим бомбардировщиком, пока снаряды не кончились. Горючее на исходе, я захожу на аэродром, а с него красная ракета - запрещают посадку. А куда я пойду, когда горючего нет ?   Ракета, пока она летит к земле, неплохо её освещает, а пускали их часто, вот я по ним и зашёл. Толчок, сел, остановился. Ко мне прибежали: "Ты куда сел !   Аэродром разбомбили !"   Подошёл командир полка: "Самолёт до утра не трогать". Утром посмотрел - весь аэродром в воронках !   Как я в них не попал ?!   Это просто счастье...

Утром оказалось, что я сбил этого "Юнкерса", и он упал возле Тарусы, а Григорьев и Тикунов сбили ещё один самолёт, упавший возле Каширы. Причём сбил его кто-то один из них, а второй не сбил. А я кто ?   Лейтенант. Мне командир полка говорит: "Дудник, ты ещё только начинаешь летать, а эти двое никак не могут сбитый самолёт поделить. Один говорит, что он сбил, другой, что он. Ты отдай им свой самолёт". - "Ладно, пишите". Приписки ?   Нет !   Могли недописать, а приписать - нет. Те, кто вёл документацию, вели её халтурно.

Г. А. Григорьев.

Орден Красного Знамени я получил, уже когда у меня 3 самолёта сбитых было. У меня комэском и ведущим был Герой Советского Союза Г. А. Григорьев.  [ Григорьев Герасим Афанасьевич, капитан. Воевал в составе 163-го ИАП, 178-го ИАП и 28-го ИАП. Всего за время участия в боевых действиях выполнил 300 боевых вылетов, в воздушних боях сбил 12 самолётов лично и 5 в группе. Герой Советского Союза, награждён орденами Ленина  (дважды), Красного Знамени  (трижды), медалями. - Примечание М. Ю. Быкова. ]  Частенько наши групповые победы он записывал себе как личные. Я чувствовал, что ему хочется быть Героем. Но после войны я командиром дивизии стал, получил Генерала, а он спился и дуба дал...

Я на войне за количеством сбитых не гонялся. Мне нужно было выполнить боевую задачу как положено и больше ничего. Награды меня не интересовали - такая каша была, столько летчиков гибло, а я буду за наградами гоняться ?

Я вот чувства страха не испытывал, хотя, может, я просто не помню - сколько времени прошло. Но что точно я помню, так то, что мы просили вылеты. Конечно, потери были большие, и жили мы одним днем. Уверенности, что ты будешь жить, не было. Было желание быть живым. К потерям поначалу болезненно относились, но потом попривыкли. Из тех, с кем я воевать начинал, к 1942 году человек 10 - 12 в полку оставалось. Причём до 1942 года пополнение в полк не приходило - лётчиков и так было больше, чем самолётов.

Сбивали ли меня ?   Да один раз на ЛаГГ-3. Прозевал атаку. "Мессер" попал по двигателю, разбил масло радиатор, меня окатило горячим маслом, но я всё-же посадил самолёт на аэродром Барыбино под Тулой.

Летал и стрелял хорошо, меня уважали, я не пил. Один только раз выпил перед вылетом 100 грамм, и меня чуть "Мессер" не сбил. Полёты закрывались поздно. Я до войны в жизни водку не пил. Я сам из Крыма, так там водку, кроме рыбаков, никто не пил. Все пили или вино или пиво. Так вот, пока нас привезли в деревню, где мы жили, пока пошли на ужин, выпили уже поздно. Утром проснулся, голова дурная. Я ничего не соображаю. Реакция уже не та. Надо было лететь, а там воздушный бой. Чудом живой остался. Я после этого водку комиссарам нашим отдавал. Они пожилые были, только этим и занимались.

Встречи с немецкими истребителями закончились в начале 1943 года, а последний раз воздушный бой я вёл с разведчиком, наверное, в конце 1943 - начале 1944 года. Разведчиков было очень трудно сбить. Если он тебя заметил, то сразу в пике, а на выходе выпускал воздушные тормоза, а преследующий истребитель врезался в землю. Такие случаи были.

В 1944 году я пытался уйти во фронтовую авиацию, чтобы отомстить за свою семью, расстрелянную немцами в Керчи. Но мне отказали, а дали 5 дней съездить в Керчь узнать судьбу родных. У меня сестра была разведчицей, которую оставили с радиостанцией в городе, но немцы её засекли. Взяли всю семью и всех соседей. Месяц её допрашивали, уговаривали перейти на сторону немцев, но она отказалась, после чего их всех расстреляли.

- Были ли какие то приметы ?

- Некоторые начинали войну в гимнастёрке и так и не стирали её до конца. Она грязная, блестит вся, а они так в ней и ходят. Некоторые не брились перед полётом. А у меня никаких суеверий не было.

- Закрывали ли фонарь кабины ?

- На И-16 были кабины открытые. На ЛаГГ-3 кабина была закрытая, но летали с приоткрытой, поскольку фонарь запотевал. Это ужас !   Война закончилась - у меня скулы чёрные были от постоянного обморожения. Были кротовые маски, но под них поддувало.

- Что можете сказать о радиооборудовании ?

- Радио на И-16 было, но оно не работало. Там была очень тонкая настройка, которая легко сбивалась. К тому же не было станций на аэродроме. На "Лавочкинах" стало получше.

- Кого сбить труднее ?

- Бомбардировщик. Скорость у него высокая, а если лётчик опытный, а они почти все были опытные, то сбить его было очень сложно.

- Что считалось боевым вылетом ?

- Вылет по тревоге на перехват самолётов противника. Бывало, что и на штурмовку.

- Когда начали летать парами ?

- Парами мы начали летать в 1941 году. Тут влияла не смена тактики, а нехватка самолётов. Только в начале 1942 года перешли на тактическую единицу пара.

- Зимой 1941 года, говорят, напряжение боёв спало и немцы практически не летали. Это так ?

- У нас напряжённость боёв не спадала. Поскольку мы прикрывали железнодорожный мост через Оку, на который немцы постоянно бросали свою бомбардировочную авиацию. В основном - пикировщики Ju-87. Если бы им удалось вывести из строя железнодорожный узел и мост, то Тулу бы сдали. Нам сказали, что если при тебе его повредят - расстрел. Погибло там много зимой. Максимов со своим самолётом прямо под лёд ушёл. Немцев было много, а нас мало. Но отстояли мост !

Список документально зафиксированных побед Н. Д. Дудника: