СОЛДАТ ПЯТИ ВОЙН

Часть 1. Начало моей службы в авиации.

Я родился в 1913 году. В Красную Армию пришёл в 1932 году по путёвке комсомола. Перед этим 2 года учился в кооперативном торговом училище (г. Семёнов, Горьковской области), был там председателем учкома, членом комсомольского бюро. За месяц до окончания учёбы прозвучал призыв: "Комсомолец - на самолёт!" Пятеро учащихся подали заявления об уходе в армию. Был с нами обстоятельный, тягостный разговор. Наслушались упрёков, что, мол, вас ценят, о вас заботятся, будущее сулит ясные перспективы, а вы вот так поступаете... Словом, выйдя из кабинета директора, мы чувствовали себя виноватыми. Это объясняется тем обстоятельством, что вся наша пятёрка была передовой группой училища и по успеваемости, и по организованности. Миша Струнин был секретарём комсомольской организации училища, братья Загудаевы, Вениамин и Гриша, вели газету-малотиражку (первый из них - редактор, второй - секретарь), Иван Колесников вёл спортивную секцию. Все мы были членами бюро комсомольской организации училища. И очевидно руководство училища питало надежду на то, что мы будем ему опорой в успешном завершении учебного года и экзаменов.

"Хотя в чём, собственно, была наша вина?" - думал каждый из нас.

Желание пойти в армию было моей мечтой с тех пор, как с фронта Гражданской войны возвратился мой старший брат Василий. Это желание возросло, когда в деревню из армии возвратился младший ефрейтор Рыбаков. Он рассказал о Фрунзе, о его смерти - большой утрате для Красной Армии и Советского государства. Несколько позднее, в 1925 году, проходя учёбу в районной школе-семилетке, возникло желание пойти в авиацию. До того я только один раз видел вблизи летательный аппарат: однажды в поле, недалеко от школы, приземлился самолёт и геликоптер (вероятно, автожир).

Лётчики вылезли из своих аппаратов и предстали перед нами как изваяния: в кожаных пальто, необычных кожаных перчатках-крагах, в шлемах с лётными очками. Они что-то с интересом обсуждали. Многие школьники побежали к ним, но близко подойти к крылатым машинам не решались.

Самостоятельную трудовую деятельность я начал с 15-летнего возраста. В 1928-1930 гг. в составе строительной бригады работал плотником (потом табельщиком) в Нижнем Новгороде на заводе "Красная Этна" (в Канавино), затем на строительстве авиационного завода № 21 (в предместье Красного Сормова). При строительстве завода № 21 жили в бараке, спецодежды не имели, питание - в общей столовой одноразовое. В остальное время питались - кто, где и как сумеет. И вот однажды возникла идея - создать "молодёжную коммуну". В то время подобные идеи были популярны. 14 молодых ребят, в их числе я и мой брат Михаил (старше меня на 3 года), организовались в молодёжную коммуну. Жили все в одном бараке. Заработок - в общую копилку, питание - общее ("с одного стола"). Закупку продуктов питания вёл завхоз, с ежедневным назначением бригады по приготовлению пищи.

Свободное от работы время (его было мало) занимались спортом, культурно-просветительскими мероприятиями, и, конечно, прогулками по близлежащей местности, чаще всего вдоль трассы Канавино - Сормово. Такие прогулки бывали небезопасны, наши ребята часто подвергались нападению сормовских хулиганов. Поэтому мы вынуждены были выходить за территорию строительства группами по 3-4 человека. При этом на прогулку они должны были выходить в приличном виде, особенно внимание обращалось на обувь (а хорошая обувь была не у всех коммунаров).

В этот период много говорилось и писалось о нашем земляке В.П. Чкалове, что, конечно, не могло не сказаться на пробуждении у меня мечты стать лётчиком. В 1930 году удалось поступить в аэроклуб, который располагался в районе Красное Сормово, и ближе познакомиться с авиацией. Однако, к великому моему сожалению, закончить аэроклуб не удалось. В скором времени я был отозван из бригады, занятой работой на строительстве завода № 21, в родную деревню Разгуляй. Это был период организации колхозов.

К 17 годам я освоил некоторые строительные и сельскохозяйственные специальности, счётно-бухгалтерское дело, а также кооперативно-торговые правила. Принимал участие в организации колхоза "Рассвет" в своей деревне Разгуляй и других ближайших селениях. Был членом правления колхоза, помощником счетовода колхоза. Некоторое время выполнял контроль за функционированием колхозно-общественной мельницы. К началу 1930-х годов жизнь моя уже вполне определилась. В колхозном строительстве и колхозном производстве я работал с энтузиазмом. Колхоз окреп - росло сельскохозяйственное производство (имелась свои мельница, маслозавод, картофельный завод, расширилась молочно-товарная ферма, увеличилось общественное поголовье скота, выросли удои, сбор шерсти и так далее). И тут новый поворот в моей жизни.

В один из ноябрьских дней 1930 года в правление колхоза "Рассвет" из райисполкома поступило распоряжение-разнарядка. В нём предписывалось выделить одного человека и отправить на учёбу в город Семёнов Нижегородской области в Кооперативно-торговое училище областного потребсоюза. Решение правления колхоза было единогласным - послать на учёбу меня. Вскоре я убыл в город. Там поступил в школу КТУ (кооперативно-торгового ученичества). Школа с двухгодичным обучением создавалась на базе семилетки и находилась под патронажем областной кооперативно-торговой сбытовой организации. Контингент учащихся состоял из молодёжи нескольких сельских районов, в основном из Красно-Баковского, Семёновского, Воскресенского, общим числом до 50 учащихся. К преподаванию различных дисциплин привлекались лучшие представители интеллигенции города - его школ, производственных учреждений и организаций. Учебный корпус училища состоял из единого комплекса зданий, вполне удовлетворявших его назначению. Директором школы был Морозов Павел Васильевич, видный мужчина средних лет. Он проявил себя как хороший администратор и замечательный педагог, был душой многих проводимых учащимися и комсомольцами школы мероприятий.

Проживали учащиеся в двух помещениях барачного типа (в одном - юноши, в другом - девушки), которые находились в разных районах города, что вызывало ряд неудобств и приводило к неприятностям. Общежитие девушек стало подвергаться нападениям хулиганов. Для пресечения их действий пришлось прибегнуть к организации дежурств ребят-учащихся. После всех оргмероприятий, проведённых дирекцией школы, началась плановая учёба. Изучали общеобразовательные предметы в объёме семилетней школы: математику, физику, русский язык, литературу, обществоведение. Из специальных предметов изучали материаловедение, бухгалтерский учёт, торгово-потребительские сбытовые операции и концепции и так далее. При этом должное внимание уделялось практическим занятиям, физкультуре и спорту.

В начале учебного процесса я был избран председателем ученического комитета школы (во второй год обучения был переизбран). Жизнь школы во всех её деталях проходила размеренно. Разработанные учебные программы, как специальные, так и общеобразовательные, выполнялись в полном объёме без сбоев. Учащиеся с энтузиазмом овладевали знаниями. Во второй половине 1931 года, по завершении теоретического курса первого года обучения, все учащиеся (некоторые - совместно с преподавателями) были направлены на производственную практику в районы и организации, из которых они были направлены на учёбу. А после практики отправились в отпуск. Я проходил практику в должности зампредседателя сельпо в деревне Козлово, Красно-Баковского уезда (район). Это сельпо обслуживало и наш колхоз "Рассвет". Вот тут-то воочию и пришлось столкнуться с теми трудностями, имевшимися в то время в системе торгово-потребительской и сбытовой кооперации на селе. Это были, к тому же, тяжёлые годы в вопросах обеспечения населения продовольствием и промышленными товарами.

Наступил 1931-1932 учебный год. Учащиеся возвратились с практики и отпусков. Возобновился учебный процесс второго, завершающего, учебного года. Программы выполнялись без особых потрясений. Спортивные мероприятия ребята нашего училища в большинстве своём проводили при городских клубах. Там также имели место, как это ныне называется, "разборки", стычки с городскими хулиганами. В большинстве случаев победа была на нашей стороне.

Настоящий спорт я стал осваивать с увлечением именно в этих клубах. Вспоминается инструктор физкультуры и спорта Силантьев. Он мастерски выполнял на различных снарядах различные упражнения и грамотно обучал наших ребят. Осваивался нами и футбол. Играли в тапочках, а иногда и босиком (бутсы отсутствовали), правила и судейство были примитивные. Игра часто сопровождалась травмами и потасовками. На одной такой игре я "приобрёл" травму правой ноги (трещину берцовой кости). Эта травма давала о себе знать долгое время, и чуть не стала преградой при моем поступлении в лётное училище.

Из того, "студенческого", периода в Семёнове возникают в памяти и другие моменты. В период учёбы в КТУ имелись трудности с питанием. Стипендии учащимся были маленькие (25-30 рублей), отчего сложно было организовать сносное питание. Правда подспорьем была поддержка продовольствием некоторых учащихся родителями. Эти посылки, как правило, делились между всеми членами коллектива. Помощь мне из дома не была щедрой, но всё же кое-что перепадало. Старший брат Михаил изредка приезжал в Семёнов на базар продать от колхоза подсолнечное масло и оставлял мне 1-2 литра этого продукта. Моему сносному питанию способствовало и то, что я получал повышенную стипендию. Она была назначена мне как лучшему по успеваемости в учёбе и за общественную работу. Кроме того, я получал оплату за побочную работу в леспромхозе в должности помощника старшего бухгалтера (3 вечера по 4 часа в неделю). За эту работу мне начислялась некоторая сумма в рублях. Но самое ценное - ещё и выдавалась карточка на бесплатное питание в столовой этой организации. Этой карточкой вместо меня пользовались столовой и некоторые ребята - наши учащиеся. Работа в леспромхозе мне была разрешена директором училища по просьбе главного бухгалтера леспромхоза, который вёл в училище предмет - "бухгалтерский учёт".

В середине сентября 1932 года все члены бюро комсомольской организации школы были приглашены в райком комсомола Семёнова. На его расширенном заседании секретарём райкома было зачитано письмо ЦК ВЛКСМ о добровольном (до призыва) вступлении комсомольцев в Красную Армию. Был зачитан призыв ЦК ВЛКСМ "Комсомол - на самолёт!" Секретарь райкома после зачтения обратился к присутствующим - откликнуться на призыв ЦК ВЛКСМ. Возвратившись из райкома в школу, на бюро своей комсомольской организации данный вопрос обсудили и решено было вынести его на общее собрание комсомольской организации (она включала 70% учащихся), конечно же согласовав его с директором школы.

На общем комсомольском собрании данный вопрос обсуждался бурно, эмоционально. Только после выступления директора школы эмоции стихли. В своём выступлении директор обратил внимание учащихся на то, что наступает период завершения учебного года и близится самый ответственный его этап - сдача экзаменов. Он отметил также, что стране нужны молодые грамотные и профессионально подготовленные кадры для кооперативного строительства.

После собрания в дружеских беседах мы много дебатировали по этим вопросам, высказывая свои "за" и "против". В итоге на подачу заявлений о досрочном поступлении в Красную Армию решились немногие, всего 5 человек: я и 4 моих приятеля - Миша Струнин, Иван Колесов и братья Загудаевы, Вениамин и Гриша. Эта "пятёрка отважных" являлась комсомольским ядром, передовой группой учащихся школы. Директор школы был огорчён, высказал свое недовольство, однако потом успокоился, смирился с этим фактом. К тому же мы ещё продолжали учёбу.

Только через 10 дней подавшие заявление о добровольном вступлении в ряды Красной Армии были вызваны на медицинскую комиссию при райвоенкомате. Вот тут-то и произошло неожиданное. Годным к службе в армии признали только меня. Остальных моих сверстников забраковали, они вернулись в школу и продолжили учёбу, дожидаясь следующего вызова в военкомат.

Школа продолжала жить своей размеренной жизнью, готовилась к экзаменационной сессии. Райвоенкомат меня не беспокоил, и я имел возможность и время экзаменоваться. Экзамены сдал успешно. По окончании КТУ было выдано свидетельство с правом занимать руководящие должности в торговле. Но, однако, по приобретённой специальности мне работать не довелось. Вскоре я был вызван в Красно-Баковский райвоенкомат, на призывной пункт. В райвоенкомате мне объявили, что я принят в Красную Армию и зачислен в полковую школу 50-го стрелкового полка 17-й стрелковой дивизии, дислоцированной в Нижнем Новгороде. При этом пояснили, что ввиду неготовности школы к приёму слушателей-курсантов непосредственное убытие к месту предстоящей службы откладывается на 2 месяца.

На мой вопрос, почему направлен в общевойсковую воинскую часть, а не в лётное училище, согласно с моим желанием, мне было разъяснено, что в настоящее время имеется прямое распоряжение Наркома обороны о том, что с этого (на то время - 1932) года в лётные училища принимаются только военнослужащие, прошедшие курс войсковой подготовки в объёме младшего командира, и спецнабора слушателей с высшим образованием. С объявленным назначением пришлось смириться. Отведённые 2 месяца - срок до отбытия в армию, я не стал тратить бесцельно, а решил поработать. К тому же такая возможность вскоре представилась. Предложили поработать в райкоме ВЛКСМ горолда Красные Баки (в орготделе). Секретарём райкома комсомола в то время был Кудряшев Александр Фёдорович. Он мне был знаком - принимал в 1930 году в комсомол, и по прежней его работе на селе, письмоносцем. Замечательный трудяга, эрудит, чуткий, обаятельный товарищ. В последующие годы службы в армии мне с ним приходилось встречаться не один раз.

В выходные дни навещал родных в деревне Разгуляй. Как бы впитывал в память все прелести и невзгоды родного сельского и семейного уклада перед убытием на долгие годы в армию. Двухмесячный "антракт" быстро пролетел. Поступил приказ убыть к месту службы в город Горький. Ехал в город, о котором слышал много, но, к сожалению, мало его знал. Однако величие города на великой реке Волге в моём сознании росло после многочисленных рассказов отца и старших братьев, неоднократно в течение многих лет бывавших в этом городе и его окрестностях, где они занимались плотницко-столярными работами на стройках; а отец даже бурлачил. Некоторые представления о "Нижнем" я получил, когда в 1928-1930 гг. работал на строительстве молочно-товарной фермы в пригороде Бор и авиазавода № 21, а также на заводе "Красная Этна".

В ноябре 1932 года я прибыл в Горький (Нижний Новгород был переименован в Горький в 1932 году) к месту своей службы, и без какой-либо паузы влился в армейскую жизнь. Вновь прошёл медосмотр на предмет пригодности к военной службе. Результат был дан положительный, однако комиссия отметила, что имеется ограничение для поступления в лётное училище: "наличие травмы и признаков трещины берцовой кости правой голени". Наступил период размеренной будничной курсантской жизни, которая проходила под неослабным оком командования полковой школы и вышестоящего командования. Начальник школы майор Малинин (впоследствии дослужился до генерала армии) - средних лет стройный, крепкий физически офицер, в меру строгий, знающий военное дело. Образцовый строевой командир. Он был пунктуален во всём. К выполнению учебной программы относился с рвением и тщательностью (в таком же духе действовали командиры рот и взводов).

Последовательно проводится распределение прибывших курсантов по отделениям, взводам и ротам. Всё в строгом порядке, размеренно, уверенно, спокойно. Предстоящий срок обучения в полковой школе - 6 месяцев. Вся военная подготовка велась с главной целью - своевременно и качественно отработать все задачи, предусмотренные программой обучения. Главным мотивом было: добиваться от курсантов, будущих младших командиров, организованности, настойчивости в освоении военного дела, строгого и чёткого исполнения требований воинской дисциплины, чтобы быть примером для солдат.

Непременным условием считалось: овладеть теорией и практикой тактической подготовки войскового подразделения до батальона включительно. Для этого последовательно проводились строевые занятия по отработке действий: одиночного бойца, отделения, взвода, роты, батальона. Проводились пешие (а зимой - и лыжные) походы с полной выкладкой, боевые стрельбы, многокилометровые марши с непременной отработкой спортивных элементов. Венцом всего обучения стало тактическое учение в Гороховецких лагерях и инспекторский смотр - стрельбы. Следует признать, воинская служба в полковой школе не была лёгкой. Но военный контингент курсантов школы переносил все тяготы; они воспринимались с пониманием. "Нытиков" не было. Тезис "тяжело в учении - легко в бою" я воспринимал с полным сознанием необходимости таких трудностей, и переносил их с достоинством.

В конце учебного года наша полковая школа на инспекторском смотре командующего Московским военным округом получила положительную оценку по всем разделам боевой подготовки курсантов, а по стрельбам - отличную. Мне это дало хороший стартовый импульс для поступления в лётное авиационное училище. Моё заявление на имя начальника полковой школы о желании поступить туда было рассмотрено, и вопрос решен положительно. Тут же я был командирован на медицинскую комиссию в город Иваново для определения пригодности к лётной службе. Комиссию я прошёл успешно. Ограничений для поступления в лётное училище не было. По существу, я получил путёвку в новую жизнь.

Здесь следует упомянуть об одном очень важном обстоятельстве. В период прохождения службы в полковой школе 50-го СП я смог повысить свой общеобразовательный уровень. Несмотря на большую нагрузку в военной учёбе в полковой школе, с разрешения начальника школы я поступил на вечерние курсы при Доме Красной Армии и закончил курс программы в объёме 9-летней школы. Занятия проходили в вечернее время и выходные дни. Это оказалось важным подспорьем при поступлении в лётное училище и успешной учёбе в нём.

В октябре 1933 года я убыл из Горького в Ленинград, в Теоретическое лётное училище (так называемую "терку") имени Ленинского комсомола. Там предстояло держать вступительные экзамены. Но вначале предстояло пройти "социальный отбор". Комиссия выясняла происхождение абитуриентов, как говорится, до пятого колена. Это и понятно: партия вела борьбу с чуждыми элементами, поэтому вопрос о социальной принадлежности будущих командиров, а следовательно, и курсантов, стоял очень остро. Однако в нашем наборе отсеянных по этому признаку было не очень много. Затем предстояло пройти строгие экзамены и фильтрацию медкомиссии. Их мы также прошли успешно. Поэтому абсолютное большинство прибывших кандидатов поступили в училище и были зачислены курсантами.

Началась планомерная учёба. Срок обучения - 2 года. После предстояло ещё 2 года учиться в военно-практической школе лётчиков. В соответствии с программой предстояло изучить аэродинамику, матчасть самолётов, двигателей, штурманское дело, военную географию, топографию, тактику и уставы. И, конечно, планировалось проводить целый комплекс спортивно-физических занятий. Мы понимали, что авиация стоит перед бурным, качественным скачком в своём развитии, и глубокая теоретическая подготовка лётчиков будет тем фундаментом, который послужит для повышения квалификации лётного состава.

С энтузиазмом и упорством мы стали осваивать основы теории авиации. Но вот в размеренный ритм теоретической учёбы, как смерч, неожиданно для нас ворвался "глас тревоги". Примерно через 1,5-2 месяца после начала учебного процесса, прервав размеренную учёбу по выбранной специальности, нам был объявлен приказ Наркома обороны, вызвавший разочарование и обиду: Военно-теоретическая школа лётчиков реорганизуется в авиационно-техническое училище № 7 для подготовки техников вооружения. Это был удар по вынашиваемой долгое время мечте - стать лётчиком. Предстояло решить сложную задачу, как поступить в подобной ситуации. Многие курсанты таким поворотом дела, как изменение профиля училища, были возмущены и не желали продолжать учёбу в нём.

Однако проведённая командованием и партийно-комсомольскими органами большая целенаправленная разъяснительная работа с курсантами снизила остроту проблемы. Эта работа строилась с упором на обстоятельства, обусловившие необходимость и целесообразность принятия такого решения, а именно: быстрый рост военной авиации, а значит, острая потребность в авиационных технических кадрах и необходимость расширения сети авиационных технических училищ. Эта работа сделала своё дело. Основной состав курсантов решил остаться во вновь создаваемом училище и закончить его. Но кто-то не пожелал отказаться от стремления освоить лётную профессию и покинул училище. Я, с большой внутренней борьбой, остался в нём, ибо состоял в комсомольском активе училища. Но естественно, его профиль - это было совсем не то, о чём я мечтал.

Курс обучения также был двухгодичным. Руководство вновь сформированного училища в основном также осталось прежним. Начальник училища - В.И. Игнатов. Начполитотдела - Россет. Начальник училища был известным в авиации специалистом, эрудированным воинским начальником, и пользовался у нас большим уважением. Говорил он ясно, убедительно, его выступления всегда производили на нас большое впечатление. В петлицах начальник училища носил 2 ромба, что соответствовало (с 1935 года) званию комдива. В училище было немало сильных, знающих свое дело преподавателей, влюблённых в авиацию, большинство из которых продолжило преподавание в переформированном училище. Роту, в которую я был зачислен, возглавлял командир роты капитан Дойдо, строевой армейский офицер, суровый педант. Старшиной роты был войсковой старшина Баженов, назначенный из числа курсантов нашего набора, требовательный, но уравновешенный. Оба они строевую службу и военный быт знали хорошо, военные законы блюли строго.

Особое почтение у нас, курсантов, вызывал начальник строевого отдела Сергей Николаевич Смелков, который носил в петлицах 3 "шпалы". Ходил он неторопливо, размеренно, офицерской поступью. Особо бдительно он следил за соблюдением курсантами ношения формы одежды и бережного к ней отношения. Так, к примеру: курсант нет-нет, да и ухитрится нарушить порядок и правила - в "гармошку" превращая хромовые сапоги, не в меру заламывать тулью фуражки, стремясь иногда одеть "модные" командирские бриджи. За любое подобное нарушение Смелков давал курсанту наряд вне очереди, причём его исполнение приходилось чаще всего на выходной день. Имели место случаи, когда курсанты с не подбитыми подошвами сапог, задержанные в городе, чаще всего вблизи училища на улице Красного Курсанта, Смелковым возвращались из увольнения. В этих случаях рекомендовалось курсанту доложить командиру роты, который и должен был наложить на них соответствующее взыскание.

Курсанты были осведомлены об изумительной памяти начальника строевого отдела. Такие случаи, как нарушение формы одежды или небрежное отношение к ней были редки, но памятны. К тому же подобные нарушения пресекались ещё до выхода курсанта из училища в город, на проходной или на спортивной площадке во дворе училища. Так, увольняемый в город курсант обычно проходил через тот или иной спортснаряд - должен был преодолеть его.

Учебный процесс в училище осуществлялся в основном занятиями в учебных классах, лабораториях и мастерских. Кроме того, проводились учения в поле, с дальними форсированными марш-бросками с полной солдатской выкладкой, с проведением стрельб. Были также марш-броски с лыжами и выкладкой, самолётами забрасывали на значительное удаление от Ленинграда на "выживаемость" - должны были возвратиться в училище, используя лыжи, или пешком.

Учебные классы и лаборатории размещались в разных зданиях, расположенных на значительном расстоянии одно от другого. Переход учебных групп из одного здания в другое во время перемен между занятиями проходил лёгким бегом (трусцой). Часто - в противогазах (отрабатывая нормы ГТО - комплекс спортивных норм "Готов к труду и обороне"). И вот, улица Красного Курсанта, вымощенная брусчаткой, во время учебного перерыва оглашалась ритмичным рокотом десятков пар сапог.

Наряду с занятиями по специальности значительное место отводилось физкультуре и спорту. В училище культивировались гимнастика, лёгкая и тяжёлая атлетика, бокс, борьба, лыжные виды спорта, парашютная подготовка. Требовалось поддерживать физическую готовность в соответствии с требованиями норм ГТО. Для проведения физкультурных занятий и спортивных мероприятий в училище имелась хорошая база - спортивный манеж, комплекс спортснарядов во дворе училища и плац для строевой подготовки ("Плац Смелкова", как он именовался курсантами). В нашей роте имелись хорошие спортсмены: боксёр Гулидов, гимнаст Труфанов, штангист Петухов, старшина Баженов.

В спорте у меня больших успехов не было, по своим результатам я находился где-то в середине. Но всегда любил спорт, он стал нормой моей жизни. Меня радовало ощущение физически здорового, полноценного человека.

Два года учёбы в Ленинградском училище позволили мне ближе познакомиться с городом, ощутить его историческое величие. Находясь здесь, я получил возможность познакомиться с его культурными ценностями и историческими памятниками. Посетил Эрмитаж, Исаакий, крейсер "Аврору", Смольный. Бывал в театрах города, Царском Селе, Гатчине и других центрах русской культуры. Принимал участие в военном параде войск ЛВО на Исторической площади (Дворцовой). Всё это по сей день не изгладилось в памяти. Учёба в Ленинградском училище также позволя- ла мне сравнительно близко видеть С.М. Кирова. Это обычно происходило во время каких-либо кампаний, имевших большое государственное и общественное значение. Совещания по этим вопросам проходили в Смольном или в Доме культуры. На них приглашался широкий состав участников, актив предприятий города, учреждений и военно-учебных заведений (я нередко включался в актив нашего училища). Совещание обычно проводил С.М. Киров. Очень чётко, без лишнего многословия, он объяснял суть момента и наши задачи в ходе проведения кампании, советовал, как лучше строить разъяснительную работу. Во всём, что он говорил, виделась мудрость и воля незаурядного руководителя.

В Ленинграде его уважали и любили. Поэтому смерть Кирова ленинградцами была воспринята с болью, как большая беда и невосполнимая потеря. Эти ощущения пережил и я в первые дни после убийства С.М. Кирова. Мне пришлось стоять в почётном карауле, выделенном из курсантов нашего училища, у его гроба, а также в период приезда в Ленинград в эти траурные дни И.В. Сталина. Кроме того, стоял в почётном карауле во время отправки гроба с телом С.М. Кирова на поезде, отправлявшегося с Московского вокзала. Гроб сопровождал в Москву И.В. Сталин.

После завершения двухгодичного курса обучения и сдачи экзаменов я в составе группы из 5 человек получил высокую оценку "отлично". Когда экзамены были уже позади, председатель Госкомиссии в присутствии кадровика беседовал со мной о дальнейшем моём назначении. "По существующему положению, - сказал он, - отличник может выбрать любое из имеющихся вакантных мест". Мне было предложено остаться в училище в должности преподавателя. Поблагодарив за такое доверие, я попросил направить меня в строевую часть. Только там, как я надеялся, у меня будет больше возможностей осуществить свою мечту - стать лётчиком.

Выпускной вечер. Нам зачитали приказ Наркома Обороны СССР. Всем выпускникам присвоили только что введенные воинские звания и указывались части, кому где служить. Мне было присвоено звание техник-лейтенант 2-го ранга, а служить предстояло в 107-й эскадрилье, базировавшейся в Брянске. Нам был предоставлен месячный отпуск, и я поехал в родную деревню Разгуляй - навестить мать, отца, родных, друзей и знакомых. Зашёл и в правление колхоза, откуда 4 года назад отправился в КТУ города Семёнова, а затем - в Ленинград, навстречу своей судьбе. Немногие из моих сверстников, которые остались в колхозе, радовались за меня, с интересом рассматривали мою авиационную форму, которая, похоже, всем нравилась. Было много расспросов об авиации. Много было всяких напутствий и пожеланий.

Следует отметить, что колхоз в эти годы крепчал, материально богател. Был построен маслобойный, картофелесушильный заводы, увеличились площадь молочной фермы и стадо. Отпуск пролетел быстро, и раньше всех это почувствовали мать и отец. Матушка, добрая, мудрая женщина, воспитывала большую семью и, конечно, каждый раз, когда кто-то из сыновей покидал родной кров, очень болезненно переживала это. Отец же, занимавшийся отхожим промыслом, часто отлучавшийся от семьи для обеспечения семейства, мой отъезд воспринял более уравновешенно. Но и он проронил слезу, пожелав удачи и доброй службы. С многочисленными напутствиями я и отправился исполнять свой воинский долг. Вслед за мной покидали кров родной старшие братья. Василий всей семьёй переезжал в Горький на автозавод, свое постоянное место работы. Иван - также на работу в "Нижнем". Быстрый рост промышленности в городе требовал рабочих рук.

За время непродолжительного отпуска всё же имели в моей жизни некоторые события, оставившие следы в моей памяти. Первый случай. Ехал из Ленинграда в Москву с однокурсником-москвичом, Иваном Ивановичем Петуховым. Он уговорил меня пару-тройку дней провести у него, пообещав хороший отдых и познакомить с Москвой. Я приглашение принял. Прибыв в Москву и выйдя из вагона, я решил привести себя в надлежащий порядок и почистить сапоги. Поставил ногу чистильщику на табуретку, на какой-то момент отвлёкся, вдруг слышу - сзади меня кому-то нанесён удар, и стоны. Повернувшись, вижу своего друга Ивана, который одной рукой держит за ворот молодого парня, другой отвешивает ему "оплеухи". Тут же подходит милиционер и спрашивает: "В чём дело?" Иван Иванович ему отвечает: "Вот с этим молодым нахалом провожу урок воспитания". Оказалось, когда я наклонился для чистки сапог (был я к тому же в костюме и плаще), парень залез ко мне в карман и вытащил портмоне. Вот тут-то Иван и перехватил руку воришки и ударил его. Милиционер задержал парня, проверил его документы и отпустил (тот оказался рабочим одного из рядом расположенных производственных помещений вокзала).

Мне Иван сказал: "Эту братию я хорошо знаю". Иван Иванович, здоровый парень, на вид - представительный, интеллигентный. До поступления в Ленинградское училище (как он сам об этом рассказывал) состоял в компании аферистов, выступал там в роли приличного джентльмена. Например: при поездке в поезде, на пароходе, в дальних авторейсах знакомился с выбранной дамой, отвлекал её внимание, а в это время его приятели-подручные занимались багажом или сумочкой попутчицы. Из этой темной компании, по его рассказу, увела его навсегда знакомая женщина-напарница, позже ставшая его женой. Эта дама заслуживала внимания - симпатичная, элегантная, привлекательная женщина. У них в гостях провёл я с удовольствием 2 дня своего отпуска.

Второй случай: продолжая путь домой к родным, ехал поездом Москва-Киров до станции Ветлужская в плацкартном вагоне. Расположился на нижней полке, не раздеваясь, чемодан - под сиденье (новенький, с подарками для родни). Где-то в пути, от станции Семенов до Ветлужской, ноги начали болеть (надел сапоги новые, хромовые, в обтяжку), и решил освободиться от сапог, но снял их наполовину, и, конечно, крепко вздремнул. Когда проснулся, чемодана уже не было. Обращаюсь к проводникам (их в вагоне было двое), заявил о пропаже. Они говорят, что ничего не видели и рекомендуют выйти на остановке, заявить дежурному по станции о происшедшем. И, может быть, просмотреть всех выходящих из поезда. Вот в этот момент в моём подсознании что-то сработало, возникло подозрение на проводников. Внимательно окинув взором затемнённое купе проводников, я увидел свой чемодан среди вещей проводников, и твёрдо потребовал возвратить чемодан на прежнее место. Что они и выполнили. Затевать скандал с начальником бригады поезда не стал - состав уже подходил к станции Ветлужская.

Эти примеры подсказали мне, что жизнь - сложная штука, и на её пути надо быть готовым ко многим неприятностям. В декабре 1935 года прибыл в Брянск для прохождения службы. Здесь размещался большой и известный в то время авиационный гарнизон: 83-я авиационная бригада, состоящая из двух истребительных авиационных эскадрилий; одна из них - 107-я АЭ (самолёты И-16), в которой мне и предстояло служить. Доложив командованию бригады о прибытии, тут же был направлен в авиаэскадрилью на должность старшего техника отряда по вооружению. Командиром авиационного отряда был известный в то время капитан А. Николаев. Он ознакомился с моими документами, поспрашивал об учёбе в Ленинграде, о моём здоровье и семейном положении. Сказал: "Добро. Без промедления приступайте к работе. Вы очень ко времени прибыли, так как поступило новое вооружение для наших истребителей".

Позже, где-то в середине 1936 года, командир отряда капитан А. Николаев ушёл на новую работу - лётчиком-испытателем в НИИ ВВС. Когда формировалась эскадрилья добровольцев для отправки в Испанию, он настаивал, чтобы его тоже включили в эту группу, но отпущен с испытательной работы не был. Об этом он очень сожалел.

Разместиться предстояло в общежитии, подготовленном к приёму прибывавших в бригаду из училищ лётчиков и техников. Итак, влившись в боевой коллектив, с первых дней приступил с профессиональным интересом к своей непосредственной работе. На практике применяя полученные в училище знания, одновременно с этим осваивал новую авиационную технику - самолёты и их вооружение. Работа ладилась, я приобретал практические навыки.

С. А. Черных.

В авиационных подразделениях шла напряжённая лётная боевая учёба. Большое внимание уделялось, наряду с совершенствованием техники пилотирования, ведению воздушного боя, а также отработке воздушных и наземных стрельб из всех видов вооружения истребителей. Как правило, завершали все виды боевой подготовки различного масштаба учения и инспекции. В эскадрилье, наряду с боевой подготовкой, велась значительная спортивно-физкультурная работа, нацеленная на укрепление здоровья авиационного коллектива. Она также цементировала личный состав бригады, способствовала успешному выполнению лётно-боевой подготовки. Мне было поручено возглавить секцию французской борьбы, поскольку я ещё в Ленинградском училище получил некоторые навыки и познания в этом виде спорта. В эту секцию входили в основном лётчики: Черных, Акуленко, Путивко и другие - всего 10 человек. В проводимых бригадой соревнованиях по французской борьбе группа лётчиков 107-й АЭ показывала хорошие результаты; некоторые, в том числе и я, участвовали в окружных соревнованиях в Минске на первенстве БВО.

Тут нелишне вспомнить: различными видами спорта в авиационных гарнизонах истребительной авиации занимались преимущественно лётчики. С некоторыми из них я сдружился. Сложилась дружная четвёрка холостяков - лётчики-истребители Валя (Валериан) Яманов, Дима Комаров, Ваня Трошин и я, технарь-вооруженец. Вначале жили мы в одном общежитии при Доме Красной Армии. Затем - на частных квартирах, но по соседству друг с другом.

Впереди был нелёгкий 1936-й год. Этот год для нашей 107-й ИАЭ, как и для других частей авиабригады, был годом напряжённой боевой учёбы, которая проводилась форсированными темпами и завершилась рядом крупных учений и маневров. Летом (июль-август) наркомом обороны проводились крупные учения Белорусского военного округа. На учениях отрабатывалось взаимодействие всех родов войск. На этих учениях 107-я ИАЭ получила высокую оценку за выполнение поставленной ей задачи. В сентябре 107-я ИАЭ была привлечена на учения войск Московского военного округа. На этих учениях истребительная авиация, как правило, базировалась на грунтовых аэродромах и выполняла свои задачи с широким маневром. Действия лётного состава и на этих учениях были признаны успешными. Положительно оценивалась и работа технического состава, как необходимая составляющая успешного решения учебно-боевых задач.

Мысль стать лётчиком-истребителем не покидала меня. Мне нравилась смелость лётчиков, летавших на самолётах И-15 и И-16. Особо восхищало выполнение ими сложного и высшего пилотажа, проведение воздушных боёв и воздушных стрельб. В этот период в авиабригаде особенно славились лётным мастерством лётчики К. Колесников, А. Николаев, Замашанский, С. Черных, С. Денисов, И. Лакеев, В. Бочаров, А. Минаев, П. Путивко, Н. Баланов и многие другие. Так, например, К. Колесников уже в то время за успехи в боевой подготовке был награждён орденом Ленина и избран депутатом ВЦИК.

Обстановка в мире тем временем обострялась. В Испании 18 июля 1936 года начался военный мятеж. Япония вторглась в Северный Китай, Италия - в Эфиопию, произошла ремилитаризация Рейнской области Германии. Страна жила в напряжённом ожидании грядущих катаклизмов. В один из осенних дней в бригаде было объявлено построение. Проходило оно на аэродроме вблизи одного из ангаров, на стоянке самолётов 107-й АЭ. Комиссар бригады объявил: "Возможно, кому-то из вас придётся участвовать в боевых действиях за рубежом. Это большая честь, там придётся заниматься делом, которому мы учились. Нужны добровольцы". Затем было сказано: без разглашения всё спокойно обдумайте, и кто пожелает, к исходу следующего дня свои заявления представьте в штаб на имя командира бригады.

Этого мы ждали давно. Желающих поехать добровольно в "командировку" оказалось много - и лётчиков, и авиационных специалистов. Объяснений, куда требуются добровольцы, не требовались. У командования бригады основная проблема состояла не в том, чтобы набрать нужное число военнослужащих для отправки в Испанию, а в том, чтобы выбрать из всех, кто подал рапорты, наилучших. После оперативного всестороннего рассмотрения заявлений командование огласило фамилии тех, кому следовало готовиться к убытию за границу. Была отобрана группа лётчиков и авиаспециалистов для укомплектования эскадрильи (33 экипажа с самолётами). В состав группы входили экипажи из обоих истребительных эскадрилий авиабригады. Все они в той или иной степени были знакомы между собой. В эту группу вошёл и я. Сборы были недолгими, но нас поторапливали: очевидно, "там" обстановка была такой, что требовала нашего быстрого прибытия. Командование дало несколько дней на завершение уезжающими своих семейных и домашних дел и на подготовку к дальней поездке. Старшим был определён С. Тархов (командир 40-й ИАЭ), его помощником - комиссар АЭ К. Рябов (начштаба 107-й ИАЭ). Командиры отрядов: К. Колесников, В. Бочаров, С. Денисов. Остальной состав был также распределён по отрядам согласно штатному расписанию.

Сначала путь добровольцев лежал в Москву. Выезжали из Брянска небольшими группами. В Москве обзавелись гражданскими костюмами, необходимыми документами. На приёме у руководства ВВС получили деловые напутствия. Были ознакомлены с военно-политической обстановкой в районе предстоящей работы. В конце беседы руководство пожелало всем нам успехов в предстоящем деле. Главный смысл напутствия - выполнять боевую задачу с достоинством и честью, соблюдать честь советского воина и гражданина.

Из Москвы после получения документов мы отправились в Севастополь. Там на рейде уже стоял транспорт "Курск" с загруженными в трюм ящиками с истребителями И-16, боеприпасами, а также продовольствием (всё это, как оказалось, предназначалось для нашей группы добровольцев). Погрузка завершена, все портовые формальности соблюдены. По завершении погрузки вся наша группа добровольцев разместилась на "Курске". Теплоход вышел из Севастополя и пошёл курсом на Босфор. Поставки военных грузов в Испанию из советских портов через Средиземное море осуществлялись в обстановке открытого морского разбоя, который вели на торговых путях фашистский флот и авиация. Мы об этом также были проинформированы. Пройдя Босфор, "Курск" пришвартовался в порту Стамбул.

Когда наш транспорт с самолётами на борту и экипажами вошёл в порт, он подвергся тщательному таможенному досмотру. Турецкие таможенники спрашивали нас: "Почему у вас такой большой экипаж?" Мы отвечали: "Это грузчики". Этими "грузчиками" были лётчики-истребители и техники, следовавшие в Испанию, чтобы воевать на самолётах И-16, которые везли с собой на корабле. Как бы там ни было, но таможенный досмотр прошёл вполне благополучно, и "Курск" беспрепятственно проследовал в воды Средиземного моря. С помощью каких средств - дипломатических (по документам) или откупом удалось капитану "Курска" сравнительно беспрепятственно пройти таможенный контроль - знает только он, капитан. Конечно, это осуществилось не без участия советского представительства в Турции, а также не без благожелательного отношения турок, в том числе и сотрудников таможни, к событиям в Испании, а значит - и к доставке туда оружия и добровольцев. Известно сообщение немецкого посла в Турции: на "Курске" находится лишь невоенный груз, в том числе 3 не заслуживающих внимания самолёта.

Преодолев пролив Дарданеллы, корабль вышел в Мраморное море. Оставив позади остров Крит, входим в воды Средиземного моря. Шли курсом на африканское побережье. Всё вроде спокойно, ничто не предвещает опасности, только значительное волнение, а значит, качка, на которую немногие пассажиры реагируют болезненно. Лётчики её, правда, переносят легче - лечатся вином и лимоном. Качка резко возрастает. Некоторые пассажиры уже совсем позеленели. К вечеру несущиеся по небу облака становятся такими же свинцово-тёмными, как и волны, пытающиеся поглотить наш корабль.

В середине дня стало очевидным, что за нами на некотором отдалении (на расстоянии зрительной видимости) следуют 2 итальянских эсминца. Несколько часов длилось это преследование. Однако ближе к вечеру преследователи удалились и скрылись из виду. А ночью, когда "Курск" взял курс к испанским берегам, до нас донеслись звуки двух взрывов. Что это могло взорваться, оставалось только гадать. Но была дана команда подготовиться к применению спасательных средств. Однако всё обошлось. А вскоре в рассветной дымке показались берега Испании и порт назначения.

Наш транспорт прибыл в порт Картахена, однако под разгрузку не встал. В порту под разгрузкой уже стоял советский транспорт с танками, которые были видны даже на палубе под брезентом. К тому же на рейде порта сновали катера под флагами Великобритании и Комитета по невмешательству. "Курск" решено было направить в другой порт. Приняв на борт испанского лоцмана, корабль проследовал в порт Аликанте. Там нас ждали. Испанские докеры быстро выгрузили самолёты, и вместе с ними интернационалисты на автотранспорте добрались до аэродрома близ города Мурсия.

Итак, мы на испанской земле. При этом следует отметить: на всём пути нашего следования от порта Аликанте до аэродрома Мурсия, на всех перекрёстках дорог, нас встречали и приветствовали группы испанцев: "Россия привет, Франко капут!" (они работали на полях и выходили на дорогу, поднимая в приветствии сжатый кулак или орудие своего труда - лопату, мотыгу). В самом городе Мурсия мало промышленных предприятий, немного и исторических памятников. Гордость города - старый кафедральный собор, построенный в стиле барокко. Мурсия - это центр исторически сложившегося района на юго-западе Испании. Его пересекают с востока на запад небольшие горные отроги, являющиеся продолжением андалузских горных хребтов. К северу простирается Лиманчское плоскогорье с засушливым климатом. В южной части района - ещё одна равнина, бедная водой. Поэтому возле городов Мурсия, Мула, Лорка - большие заливные луга. Основным источником для орошения служат воды бассейна реки Сегура. Экономика района в основном сельскохозяйственная.

Когда 18 июля 1936 года в Испании произошёл франкистский мятеж, в Мурсии также произошли отдельные его вспышки, которые были подавлены трудящимися. В дни нашего прибытия город жил мирной жизнью - единственным признаком военного времени было то, что на улицах редко встречались взрослые мужчины - они были в рядах защитников республики. Ничто не говорило о том, что идёт война...

Аэродром в окрестностях Алькантария, куда прибыли машины с разобранными самолётами в ящиках, представлял собой небольшое поле, окружённое оливковыми деревьями, с достаточно прочным грунтом, но пыльное. Разгрузка происходилабыстро. Для этого в помощь работникам аэродромной службы пришло местное население, в основном молодые парни и старики. Сразу же после разгрузки авиационные специалисты нашей группы добровольцев, совместно с техническим составом аэродромной службы, приступили к сборке самолётов и подготовке их к боевому применению. Работы велись форсированно, круглосуточно, с большим напряжением. В течение 2-х суток все самолёты были собраны и облетаны, оружие отлажено, пристреляно и подготовлено к боевому применению. Лётный состав был распределён по группам, отрядам и звеньям. Затем изучали район предстоящих боевых действий. Обо всём этом было доложено командованию ВВС Испании (старшему советнику при командующем ВВС Смушкевичу).

Лётчики и авиаспециалисты нашей группы были размещены в городе Мурсия в специально подготовленных помещениях. Однако горожане просили и требовали у администрации, организовывавших наш приём и устройство, поселить русских в их домах, под их заботу и уход.

На исходе дня 4 ноября 1936 года на аэродром Алькантария, близ города Мурсия, прибыл генерал Пумпур ("генерал Хозе") - лётчик-истребитель, советник командующего ВВС Испании по истребительной авиации. Он приказал в связи с готовностью авиационной группы к боевым действиям всему лётному составу быть готовым к перелёту на новый аэродром под Мадрид. Перелёт осуществлять поотрядно, с посадкой на прифронтовом аэродроме Алкала-де-Энарес. Головную группу возглавит лично. Было указано следующее: полёт по маршруту, подход к аэродрому посадки и посадка должны произойти скрытно. Прибытие в Испанию и появление на фронте новой группы истребителей должно стать неожиданностью для франкистов. Был сообщён запасной аэродром посадки и его характерные особенности. Передовая группа лётно-технического состава (я также был включен в неё) самолётом была направлена на аэродром посадки несколько раньше вылета группы истребителей. Остальной состав группы должен был убыть на автотранспорте вслед за вылетом истребителей.

В назначенный час все самолёты авиагруппы ушли в воздух и взяли курс на Мадрид. Это было в канун годовщины Октябрьской революции. Завтра советские лётчики появятся в небе Мадрида. К этому времени фашисты уже захватили пригород Мадрида - Карабанчель. Напряжённые бои шли на подступах к университетскому городку, в парке Каса-дель-Кампо, в районе стадиона и мостов через реку Монсанерес. Президент Асанья и правительство Л. Кабальера покинули Мадрид, передав всю власть в городе "хунте" обороны во главе с генералом Миаха, который не имел в своём подчинении ни авиации, ни войск, ни складов с боеприпасами. Франко и его генералы уже получили приветственные телеграммы в честь победы над республикой и с нетерпением ждали сообщения о вступлении частей иностранного легиона и марроканцев в столицу.

Именно в этот период прозвучал исторический призыв Долорес Ибаррури "Они не пройдут!" С появлением у республиканцев танков и авиации они усилили сопротивление, а местами даже переходили в контратаки. Попытки взять столицу с ходу провалились.

П. И. Пумпур.

Перелёт авиагруппы прошёл благополучно. Посадка на аэродром Алкала-де-Энарес произведена без происшествий. Все лётчики находились в хорошем, приподнятом настроении, готовые вступить в схватку с противником. После посадки лётный состав был собран в одном из аэродромных помещений, где Пумпур и Тархов провели разбор перелёта. Там же было указано, как расположить самолёты в границах аэродрома, как готовить их к боевым действиям.

На исходе дня на аэродром прибыли начальник авиации Испанской республики Идальго де Сиснерос и его советник по авиации генерал Смушкевич. Командующий приветствовал прибытие советских авиаторов в состав испанских ВВС, на помощь испанскому народу. Он поблагодарил также за успешный перелёт на прифронтовой аэродром. Затем здесь же генерал Смушкевич объявил предварительное решение на боевое использование авиации на ближайшие дни: незамедлительно готовиться к боевым действиям по защите Мадрида от франкистской авиации. Предусматривалось: начиная с утра 5-6 ноября (при условии лётной погоды) двумя вылетами авиагруппы нанести штурмовые удары по наземным войскам франкистов, сосредоточенных для наступления на Мадрид. Одновременно с этим быть готовыми к отражению действий авиации мятежников, действующей по войскам и объектам республики на поле боя.

Тут же поступила команда инженерно-техническому составу: готовить самолёты группы к боевым действиям в соответствии с предстоящими боевыми задачами. Готовность - к утру следующего дня. С этого часа весь личный состав авиагруппы: лётчики, авиаспециалисты (с приданными нам для помощи испанскими авиаспециалистами) непосредственно включались в работу по подготовке к боевым действиям в битве за Мадрид.

Поужинав накоротке в новой для нас прифронтовой обстановке (фужер вина с фруктами и бутерброд с ветчиной) приступили к работе. Под руководством командира истребительной авиагруппы С. Тархова (полковник Антонио), командиров отрядов И. Колесникова, В. Бочарова, С. Денисова лётный состав приступил к изучению обстановки на Мадридском фронте, исходя из боевой задачи ближайших дней. При этом особое внимание было уделено анализу обстановки в воздухе и обстановки на фронте, на подступах к Мадриду, а также тактике действий франкистской авиации на поле боя. Авиаспециалисты выполнили необходимый ремонт самолётов, отладку агрегатов, весь объём предполётной подготовки. Специалисты-вооруженцы, проведя подготовку вооружения к боевому применению, готовили повышенный боезапас. Это делалось в расчёте на многократные боевые вылеты с ведением воздушных боёв и штурмовок наземных целей.

И вот с рассвета 5 ноября, совершив 2 вылета по 30 самолётов в каждом, эскадрилья приступила к боевой работе. Она штурмовала с малых высот войска франкистов, нанеся им большой урон. Среди мятежников началась паника (особенно среди марокканской кавалерии). Воодушевлённые действиями истребителей, республиканские войска и жители Мадрида, при поддержке танков с советскими и испанскими экипажами, усилили натиск на противника. Наступление франкистов было сорвано.

В этот день авиагруппа, управляемая С. Тарховым, выполнила ещё более 80 самолёто-вылетов, отражая налёты франкистской авиации на Мадрид и на позиции республиканцев, вела ожесточённые воздушные бои, уничтожив при этом до 10 самолётов. На глазах многих жителей испанской столицы советские лётчики-истребители дали достойный бой франкистской авиации. Кончилось то время, когда враг безнаказанно вторгался в небо Мадрида.

С 6 по 9 ноября шли самые напряжённые бои за Мадрид - на земле и особенно в воздухе. Наши лётчики совершали по 4-5 боевых вылетов в день. Ежедневно приходилось вести воздушные бои, с большим напряжением моральных и физических сил. Советский военный атташе в Испании комбриг В.Е. Горев писал, что если бы в обороне Мадрида не участвовали группы истребителей и танков (возглавляемые П. Арманом), то удержать город вряд ли бы удалось.

С. Ф. Тархов.

13 ноября в бою 16 И-16 с 12 "Юнкерсами" и 25 "Хейнкелями" был сбит С. Тархов. Раненый лётчик выбросился на парашюте, был обстрелян с земли; приземлился вблизи линии фронта, он был доставлен в госпиталь, где от ран скончался. Это была тяжёлая потеря для нашей группы и для авиации Республики. Командование истребительной авиагруппой принял И. Колесников, отличный лётчик, волевой командир. В последующих боях за Мадрид он умело руководил авиагруппой во всех операциях 1936-1937 гг.

Закончив свой срок пребывания в Испании, К. Колесников готовился к убытию в СССР. К этому времени на аэродром Мурсии прибыла новая партия И-16. Республиканское правительство Негрина, находясь в Валенсии, пожелало увидеть демонстрационный пилотаж на И-16. К. Колесников вылетел с аэродрома Мурсия в Валенсию, исполнил там показательный полёт на И-16 и вылетел обратно. При подходе к аэродрому, на малой высоте выполнил несколько "бочек", во время которых задел крылом за цитрусовое дерево. Самолёт врезался в землю...

Появилась версия, что причиной катастрофы стала деформация консоли крыла, так как уже имелись подобные случаи на той же серии И-16 при облёте самолёта после сборки. Было принято решение провести тщательный контроль поступившей партии И-16. Обследование никаких дефектов не выявило. Все самолёты этой партии были облетаны и отправлены на пополнение авиации фронта.

На новый, 1937 год на аэродром Алкала-де-Энарес прибыл командующий Мадридским фронтом генерал Миаха и его начштаба полковник Рохо с группой артистов мадридских театров. Они от имени правительства Испанской республики и командования фронта поздравили нас с наступающим Новым годом, поблагодарили за успешную боевую работу, пожелали всем здоровья и успехов в последующих боевых делах.

Боевые задачи выполнялись из положения дежурства на аэродроме. Задача на вылет обычно поступала с главного КНП, развернутого в Мадриде на "Телефонике" (самом высоком здании города) и уточнялась с КП аэродрома. Обычно весь лётный состав постоянно находился на аэродроме вблизи своих самолётов. При этом некоторые экипажи несли боевое дежурство в кабинах самолётов с подключёнными стартерами. В особо напряжённые дни на фронте, при активном действии авиации франкистов, применялся способ боевых дежурств групп патрулирующих истребителей непосредственно в "зоне опасности".

Применение "патруля" позволяло своевременно вступать в бой с противником и отражать налёт. Но это способ требовал большого напряжения и расхода сил, поэтому применялся в крайних случаях. Для быстрой и полной оценки воздушной обстановки, на командно-наблюдательном пункте "Телефоника" было установлено дежурство лётчиков-истребителей. Это позволяло оперативно принимать решение на вылет истребителей и ввод их в бой. Некоторое время на КП несли дежурство лётчики группы - Беляков, Акуленко, Кузнецов.

Помнится, однако, что к дежурству на КНП лётчики относились без охоты, предпочитая им боевые вылеты. При этом, следует отметить, "Телефоник" подвергался артобстрелу франкистов. Целеуказание велось самым примитивным образом - ракетами с земли и полотнищами, обозначавшими направление на противника. Информация о воздушной обстановке на КП аэродрома передавалась по телефону и часто запаздывала (затрачивалось много времени с момента её получения до передачи экипажам), что не обеспечивало своевременный ввод в бой истребителей из положения дежурства на аэродроме.

На Мадридском фронте, одновременно с нашей авиагруппой, вела боевые действия истребительная группа П. Рычагова на самолётах И-15. Лётчики обеих групп, защищая Мадрид от ударов франкистской авиации, вели результативные воздушные бои. Когда приходилось отражать массированные налёты авиации франкистов, обе группы действовали одновременно, осуществляя распределение боя по маневру и высоте (И-15 - маневренный бой на горизонтали, И-16 - бой на вертикали). Крупномасштабный штурм Мадрида франкистами был сорван. Однако многочисленные попытки штурмовать город продолжались на отдельных направлениях. По-прежнему авиация франкистов продолжала попытки нанесения ударов по Мадриду и группировкам республиканских войск на Мадридском фронте.

В октябре-ноябре я был непосредственным участником боёв по защите Мадрида в должности старшего техника отряда по вооружению отряда. Аэродром Алкала-де-Энарес по существу являлся основным для нашей авиагруппы, откуда велась боевая работа. Только на непродолжительное время небольшими группами (6-9 самолётов) перелетали на полевые аэродромы для того, чтобы приблизить место базирования к району предстоящих боевых действий. Проживание личного состава группы также было организовано вблизи этих аэродромов. Для проживания в Алкала-де-Энарес было подготовлено помещение типа военного общежития. Обслуживала это здание специально созданная бригада, преимущественно молодые "сеньориты" под надзором немолодого властного "сеньора"-коменданта. Здесь же была организована столовая, где мы питались утром и вечером. Днём, как правило, обедали на аэродроме, в столовой, расположенной в полуподземном помещении. Лётчики пищу принимали преимущественно у самолётов, поскольку большинство их находилось в положении боевого дежурства, готовыми к вылету на боевое задание.

Был период, когда лётчики ужинали в двух местах. Во второй половине ноября над аэродромом и городом Алкала-де-Энарес ночью стали появляться одиночные бомбардировщики мятежников. Как показал анализ этих налётов, целью их бомбовых ударов являлись не столько самолёты на аэродроме, сколько места проживания наших лётчиков и авиаспециалистов. Эта мера воздействия на наших лётчиков франкистами, видимо, была предпринята в качестве мести за потери, которые понесла их авиация. При этом были задействованы силы "пятой колонны". В городе начали действовать сигнальщики, фонарями подсвечивавшие бомбардировщикам район нашего пребывания (обозначая светом фонарей его границы). Местными жителями и республиканской милицией эти сигнальщики выявлялись и уничтожались.

Впоследствии, для обеспечения безопасности лётчиков, было принято решение оборудовать укрытия типа полуподвальных бомбоубежищ в ряде помещений, где проживали наши люди. До момента готовности использования таких укрытий была предпринята и такая мера: в конце лётного дня лётчики, приняв в столовой лёгкий ужин, завершали его в другом месте. На автобусе выезжали за город, в горы Сьерра-де-Гвадорама, и там продолжали ужинать. В город, на ночлег, возвращались в 23.00: противник позже 23.00 не летал. Когда бомбоубежище было готово, ужин проходил в столовой. Затем "угрожаемые часы" проводили в оборудованных помещениях. После 23.00 отдыхали в спальных помещениях, а некоторые товарищи оставались в этих укрытиях до утра.

В декабре для нашей авиационной группы в центре Мадрида было подготовлено жильё при гостинице "Палас". Оно было оборудовано в нижних этажах гостиницы и полуподвальных кельях прилегающего монастыря. В Мадрид лётчики уезжали на ночь после боевого дня, утром с рассветом возвращались на аэродром и включались в боевую работу. Это разнообразило фронтовую жизнь. Мадрид, прифронтовой город, жил обычной жизнью. Работали магазины, казино, некоторые театры и другие учреждения культуры и быта. Функционировали они до полуночи, поэтому имелась возможность посещать некоторые заведения, производить необходимые закупки.

Проживание в Мадриде в ночное время считалось более безопасным, чем вблизи аэродрома, хотя город располагался ближе к линии фронта. Иная обстановка способствовала тому, что личный состав морально и физически отдыхал. Те из авиаспециалистов, кто вынужден был задерживаться на аэродроме на ночь, чтобы выполнить работы по подготовке самолётов к боевому вылету на следующий день, проживали преимущественно на аэродроме. Мне приходилось довольно часто отдыхать на аэродроме. Обуславливалось это большим объёмом работ по вооружению самолёта И-16. Однако это нисколько не тяготило, и даже создавало некую выгоду. Рядом с нашим аэродромным "жильём" имелся кинотеатр, в котором можно было скоротать свободные от работы ночные часы.

Нас, интернационалистов, часто спрашивают: как к советским добровольцам относилось население Испании? Как строились наши взаимоотношения с испанскими авиаспециалистами? С первых дней нашего пребывания на испанской земле мы ощутили дружелюбный, доброжелательный приём, чуткое, внимательное отношение. Проявлялся неподдельный интерес к Советскому Союзу, к гражданам Советской России, к их культуре и жизни СССР. Если говорить об авиаспециалистах, которые с нами работали, то можно сказать следующее: отношения были дружеские, на равных. К нам они относились с почтением. Наши советы по ходу совместной работы воспринимались серьёзно.

Вспоминается следующее. Для испанцев обеденные часы были почти священны. В работе они тоже были склонны к определённому спокойному ритму. Эти их свойства и привычки в ряде случаев не соответствовали требованиям момента боевой обстановки, особенно при оперативной подготовке авиационной техники к бою. Но мы их не упрекали, а терпеливо, личным примером учили: своевременное приведение техники в боевую готовность не должно зависеть от времени приёма пищи, а время, затрачиваемое на работу, должно быть возможно минимальным. Испанские товарищи быстро поняли наши уроки и сами решили поступиться некоторыми привычками в интересах дела. Они обогатились навыками работы в боевых условиях на новой для них авиационной технике. Так, например, работая моим напарником, техник по вооружению Мартин Лопес очень быстро освоил тонкости эксплуатации и боевого применения вооружения самолёта И-16, стал настоящим мастером, помогая в то же время испанским товарищам повысить квалификацию, плодотворно работать в боевых условиях, содержать в хорошем состоянии вооружение и готовить его к боевому применению.

Я, убывая в июле 1937 года из-под Мадрида на Северный фронт, с чистой совестью оставлял своего напарника вместо себя, и он с порученной работой справился. Он же, в свою очередь, в дар о совместной работе преподнёс мне прекрасный дорогой подарок: двухствольное маркированное ружье и пистолет "Стар". Бывая среди испанских товарищей в кинотеатре города Алкала, где постоянно бывали группы бойцов с фронта - "армеро"; они обязательно предлагали с ними выпить (при них всегда была фляжка с вином). А если в буфете захочешь выпить фужер "Сидро", то расплачиваясь, непременно услышишь: "За вас уже уплачено". Посещая Мадрид, мне поручалось доставить в Генеральный штаб старшему военному советнику донесение (пакет с бумагами). Так вот: на проходной Министерства обороны иногда было достаточно без предъявления пропуска сказать лишь два слова "Камарадо руссо" - и тебя пропускали.

Да, положительных примеров можно привести много. Ночью, в часы опасности, когда мы проводили время в полуподвальных укрытиях-бомбоубежищах, туда без особого стеснения заходили и многие "сеньориты" из обслуживающего нас персонала. Конечно, взаимные симпатии возникали. Нельзя исключать того, что возникало взаимное стремление сблизиться. Но оно сдерживалось именно общей благожелательной средой. И ещё один приметный случай. В один из дней симпатизировавшая мне девушка (её звали Антония) смущённо, но настойчиво уговаривала меня побывать у них дома - "мадре" желает познакомиться хотя бы с одним из советских добровольцев.

Поставив в известность свое начальство (К. Рябова), я согласился. Дело было во второй половине дня. Проходя мимо собора, моя попутчица вдруг берёт меня под руку, смеётся и говорит: так будет спокойнее. Поясняет: в Испании под руку могут ходить только очень близкие друг другу люди. Что ж, я согласился. Пришли в небольшой дом, в двухкомнатную квартиру. В квартире - одна пожилая женщина: "мадре". Одета по-домашнему скромно. Комнаты скромно обставлены. Моё появление приветствует сдержанно. Приглашает присесть. Она говорит, что сын с мужем "армеро" на фронте под Мадридом; пока живы. Антонио подходит к шкафу, открывает его, включает приёмник и настраивает на Москву. "Раскрывается", говорит, что они с "мадре" часто слушают Москву, что она комсомолка. "Мадре" приглашает к столу. На столе в вазе апельсины с мандаринами и початок кукурузы. Извиняются за скромность. Я благодарю за угощение, вынимаю из пакета банку ветчины и угощаю хозяйку квартиры.

Побеседовали часа 2-3. В ходе разговора Антония рассказала "мадре" о том, что она шла со мной под руку. "Мадре" покачала головой, насторожилась. Дочь засмеялась, рассказала какую-то шутку. Мать успокоилась, в ответ сказала, что была бы не прочь породниться с "Руссией". Но война, война! Я отблагодарил "мадре" за добрый приём, извинился за причинённые беспокойства и под руку с Антонией покинул квартиру.

Имел место и такой случай. Один из шофёров, обслуживающих нашу авиагруппу, возил меня в Мадрид на перевязку в госпиталь. После завершения процедуры предложил мне заехать к нему домой в семью (сам он мадридец, проживал в районе Университетского городка). При этом предупредил, что это очень близко к фронту, там часты обстрелы. Посещение его семьи он обговорил желанием его матери и сестры познакомиться с советскими добровольцами. Не желая обидеть шофёра отказом, я согласился.

В небольшой, но уютной двухкомнатной квартире нас встретили "мадре" лет 45-48 и сестра лет 25. Они были приветливы, доброжелательны. Заинтересованно побеседовали, скромно, по-фронтовому, перекусили, выпив по бокалу "Сидро", и, поблагодарив хозяев, убыли. А потом, примерно через месяц, в один из вечеров, мой шофёр передал мне просьбу своей сестры провести вечер в знакомой ей семье в центре Мадрида, где ещё будет "сеньорита", недавно приехавшая из Малаги. В один из согласованных по времени вечеров (мы ночевали в мадридском "Паласе") втроём отправились по указанному адресу, захватив с собой провиант (прежде всего ветчину) и напитки. Адресно эта улица была ближней от "Телефоника" и выходила на улицу Алкала; дом капитальный, 4-этажный, квартира трёхкомнатная на третьем этаже.

Встретили нас хозяйка (лет 45-ти) и три "синьорины" (лет 23-25). Симпатичные, прилично одетые, приветливые и доброжелательные. Не теряя времени, был накрыт стол. Началось знакомство. Одна из "сеньорит", дочь хозяйки, вторая - сестра шофёра, третья - "сеньорита Понти" - бежала из Малаги перед её захватом итальянцами. Бежала она с дочерью 4-х лет в Аликанте - там жил её "падре". Оставив дочь у "падре", сама прибыла в Мадрид к знакомым. Здесь, под Мадридом, её муж "армеро". Может быть, удастся, пока жив, повидаться? Трапеза затянулась, беседа велась по разным вопросам. Объяснялись, прибегая к испано-русско-французскому диалогу и с помощью "мимики". И вот тут, где-то около 23 часов, вслед за донесшимися звуками артиллерийской канонады раздался разрыв артснаряда в доме, где мы трапезничали. Два снаряда, из тех, что летели в сторону "Телефоника", попали в дом. Разрыв был в районе четвёртого этажа, квартиры третьего этажа не пострадали.

Боевая работа нашей истребительной группы велась с большой нагрузкой. А это означало, что авиационная техника также эксплуатировалась напряжённо, что, в свою очередь, требовало больших усилий от авиационных специалистов по поддержанию её в высокой степени боеготовности. Большая нагрузка лежала и на вооруженцах. Это обуславливалось прежде всего необходимостью быстро и надёжно готовить самолёты к каждому вылету. В каждом боевом вылете участвовал не один самолёт, а несколько. Причём часто они возвращались с полностью израсходованным боекомплектом. При подготовке каждого самолёта к следующему вылету надлежало не только пополнить боекомплект, но и произвести контроль вооружения на каждом самолёте, а при необходимости - и устранить выявленные неисправности. Эта работа велась круглосуточно, днём и ночью. Иногда вооруженцы подобную работу проводили полные 1-2 суток без сна и отдыха.

Вооруженцы работу на самолёте не прекращали даже в моменты налёта на аэродром авиации противника. Так, в один из дней, на самолётах, вернувшихся из боя, вооруженцы выполняли работы по отладке оружия. В это время аэродром подвергся удару авиации противника. Вооруженцы продолжали своё дело. Я в это время выполнял работу непосредственно в кабине самолёта и не покинул её, пока не завершил все необходимые работы по ремонту вооружения. Пулемётное вооружение И-16 - строгое и капризное. Поэтому его готовили к применению тщательно. Каждый случай отказа оружия анализировался, разбирался со всем составом специалистов-вооруженцев. Эти вопросы рассматривались и на разборах боевых полётов с лётным составом.

После опроса лётчика о работе оружия в бою подготовка вооружения к следующему вылету строилась в таком порядке:
1) проверялось крепление всех агрегатов, относящихся к вооружению, неисправности устранялись;
2) тщательно осматривался механизм регулировки синхронности стрельбы пулемётов и доводился по норме до контрольных меток;
3) если имелись отказы оружия в бою, мы тщательно выявляли их причины. Были случаи обрыва лент пулемётов из-за деформации патронного ящика, вызванной или большим темпом стрельбы, или попаданием в боекомплект бракованного металлического звена, вследствие чего происходило выпадение патрона. Поэтому большое внимание обращалось на подготовку боезапаса: калибровку лент, патронов, промывку их от лишней смазки;
4) снимались пулемёты, тщательно осматривались, неисправности устранялись; оружие приводилось в надлежащую готовность к боевому применению. Если пулемёт претерпел температурный перегрев (в случае стрельбы длинными очередями), то проводили тщательный осмотр-контроль и в случае выхода из строя ствола пулемёта браковали оружие, меняли ствол.

Интенсивные боевые действия авиационной группы на И-16, вооружённых ШКАСами, были бы невозможны как без достаточного запаса боеприпасов, подготовленного заблаговременно, так и без квалифицированного обслуживания авиатехники наземными специалистами. Но не только зарядка самолёта патронными лентами входила в обязанности специалистов-вооруженцев. Велась напряжённая работа по поддержанию вооружения самолёта в исправном боеготовом состоянии. Эта работа велась круглосуточно, с полной отдачей сил, знаний и опыта.

Самолёты И-16 и его вооружение в боевых условиях применялись впервые! Поэтому проявлялось много того, о чём мы ещё не знали. Многоразовые за одни сутки (до 4-5 раз) вылеты лётчика на одном и том же самолёте сопровождались, как правило, ведением воздушного боя или штурмовыми ударами по наземным целям. При этом лётчик, а также и самолёт, повергались значительным перегрузкам. И вот лётчик возвратился с поля боя, произвёл посадку. Самолёт должен быть подготовлен к следующему боевому вылету. Нужно было тщательно готовить как непосредственно оружие, то есть пулемёт, так и систему управления огнём, прицел, боеприпасы. Всё это делалось с целью избежать отказов оружия, разного рода задержек в стрельбе.

С первых дней боевых действий авиагруппы специалистам по вооружению виделись характер, условия и объём предстоящей работы:
1) большой расход боекомплекта самолёта за каждый боевой вылет предопределил необходимость иметь в большом количестве заблаговременно подготовленный боезапас. А создавая такой запас, следует исходить из такого расчёта: потребное количество на каждый самолёт, на группу самолётов для одного вылета, на дневной вылет и на какой-то конкретный период. Готовился боезапас оружейниками круглосуточно, соблюдая качество патрона и металлических звеньев. Для набивки патронов (десятки тысяч штук) в звенья ленты применялись специальные станки - приспособления. В собранном виде ленты с патронами укладывались в боекомплекты.
2) Имели место отказы оружия и разного рода задержки. Это случалось по ряду причин, например, из-за разрыва патронной ленты или её перекоса в патронном ящике (что вызывало заклинение патрона в приёмнике); появление вибрации, вызываемой стрельбой длинными очередями, что, в свою очередь, обуславливало работу всего комплекса оружия в тяжёлом температурном режиме. Из-за перегрева некоторые детали пулемёта выходили из строя, чаще всего ствол, который от перегрева деформировался, в результате чего пуля вылетала из ствола с уменьшенной начальной скоростью. Вследствие этого были случаи прострела лопастей винта самолёта. Это обстоятельство обуславливало необходимость постоянного напоминания лётчикам о соблюдении "щадящего" режима ведения огня. При этом оговаривался и другой важнейший фактор - экономное расходование боеприпасов.

Обстановка на Мадридском фронте была сложной. В ряде случаев истребители нашей авиагруппы в воздухе находились постоянно. А так как самолётов в группе было мало, лётчики делали по 4-5 вылетов в день. Бывали случаи, когда лётчик, сев на аэродром после воздушного боя, сетовал, что пулемёт не работает. На поверку оказывалось, что боекомплект израсходован полностью. Тут не было сомнений - пулемёты работали в тяжёлых условиях. Мы их снимали и подвергали тщательному осмотру, проверяя на предмет годности к дальнейшей эксплуатации. В качестве меры по уменьшению случаев стрельбы длинными очередями применялась отработка с лётчиками на тренажере нормального режима стрельбы. Рекомендовалось вести стрельбу короткими очередями в пределах 10-20 выстрелов. Стрельба же более длинными очередями могла негативно отразиться на функционировании оружия в бою.

Хочется отметить, что к нам, вооруженцам, очень хорошо относились все лётчики. Они доброжелательно, с пониманием, воспринимали все наши советы и рекомендации о соблюдении правил применения оружия в бою, понимая, что истребитель без действующего оружия подобен птице - много вреда противнику не принесёт. Лётчики в ряде случаев непосредственно вместе с оружейниками готовили оружие перед боевым вылетом. Особенно это имело место в период многократных боевых вылетов, когда оружие требовало к себе большего внимания: требовалось удалять нагар с оружия, проводить загрузку боепитания и, конечно, регулировать систему управления оружием. Старшим группы оружейников был Буклин. Я обслуживал отряд С. Денисова. Но приходилось обслуживать вооружение во всей группе (в отрядах К. Колесникова и В. Бочарова, а затем и В. Ухова). Был востребован и выезжал в авиагруппу П. Рычагова, имевшую на вооружении самолёты И-15: ко мне, как к наиболее опытному специалисту, обратились за помощью при отладке регулировки механизмов синхронизации, поскольку имели место случаи прострела лопастей винта.

В. А. Яманов.

Вот как высказывается о работе специалистов-вооруженцев один из наших лётчиков-интернационалистов - Валериан Александрович Яманов (его воспоминания опубликованы в сборнике статей "Ленинградцы в Испании"):

"Один из таких мастеров, про которых в народе говорят "золотые руки", был оружейник Павел Заварухин. Он в совершенстве знал технику, кропотливо изучал ещё в мирных условиях все особенности её эксплуатации. И когда в конце 1936 года он приехал в Испанию, на него возложили обязанность обеспечить бесперебойную работу самолётного вооружения в боевых условиях. Заварухин работал с огоньком, с выдумкой. Анализируя боевой опыт, он ввёл немало новшеств в технику: в частности, с помощью некоторых приспособлений значительно упростил зарядку самолётов боеприпасами, процесс устранения задержек во время стрельбы из пулемётов, ремонт оружия в полевых условиях.

Уже после возвращения из Испании П. Ф. Заварухин приобрёл специальность лётчика. В годы Великой Отечественной войны он командовал лётным подразделением, затем закончил Военную академию, получил высокое звание..."

В авиационной группе советских добровольцев специалистов по вооружению было мало. Нам в помощь придали испанских товарищей. В ходе совместной работы их необходимо было учить и передавать опыт по эксплуатации вооружения. Приходилось выезжать в Мадрид в Генштаб к старшему советнику с донесениями, а также непосредственно на главный пункт управления, оповещения и наведения, расположенный на "Телефонике", для отработки вопросов взаимодействия с ПУ на аэродроме Алкала-де-Энарес. Там мне приходилось непосредственно наблюдать обстановку над Мадридом, видеть воздушные бои, как успешные для наших лётчиков, так и не очень успешные. Многоярусная карусель больших сил истребителей, ведущих бой как в вертикали, так и в горизонтали ("мечущийся шар") огненные трассы пулемётных очередей, шлейфы дыма от подбитых самолётов, купола парашютов - всё это представляло захватывающее зрелище. Меня постоянно будоражила мысль: ну почему я не лётчик? Быть я им должен. Понимал, как техник по вооружению я выполняю большую нужную работу, меня ценят. Но всё же только истребитель в боях с противником в состоянии наносить ему физический урон. Мы знали, что война в Испании - не последняя. И я ждал срока возвращения на Родину, с надеждой переучиться на лётчика.

Но в период смены лётного состава авиагруппы вновь прибывшими лётчиками, в это же время к убытию в Советский Союз готовились и авиаспециалисты, замену которым они сами и подготовили из испанских товарищей. Однако меня уговорили остаться, чтобы ввести в курс дела прибывший состав, и командировали на Северный фронт, на аэродром Сантандер (близ Бильбао). Для усиления фронта из-под Мадрида на него решено было перебросить группу (эскадрилью) в составе 10 экипажей, в которую вошли лётчики Ухов, Евсеев, Демидов, Козырев, Кузнецов, Жунда, Бураков, Николаенко, Ожередов (?). В конце января 1937 года очередным объектом наступления франкистов стал порт Малага. На этом направлении наступали в основном итальянцы. Оборону Малаги держали разрозненные, слабо подготовленные к боевым действиям отряды милиции и группы бойцов из населения города. Под Малагу на полевой аэродром близ Альмерия направили группу (6 истребителей И-16) под руководством С. Денисова. В группу авиационных специалистов включили и меня. Прибыв туда, мы сразу же приступили к боевому дежурству. В то время, когда авиация противника бездействовала, мы совершенствовали боевую выучку: лётчики отрабатывали стрельбу по наземным целям, для чего на окраине аэродрома был оборудован "полигон".

Основной задачей группы стало прикрытие с воздуха транспортов с грузами для Испанской республики, прибывавшими в порт Малага, и, конечно же, самого города. В боях за Малагу авиация мятежников действовала небольшими группами, поэтому её налёты успешно отражались нашими истребителями. 8 февраля 1937 года Малага пала. Руководители обороны Малаги необоснованно, безответственно сдали город. Малага стала основной базой снабжения интервентов. Наша истребительная группа перелетела в Алкала-де-Энарес. Не успела закончиться борьба за Малагу, как франкисты в феврале предприняли новое наступление на Мадрид с юго-запада, в районе реки Хирама, чтобы перерезать единственное шоссе (Мадрид - Валенсия), связывавшее столицу государства со страной. Здесь развернулось ожесточённое сражение на земле и в воздухе. Первоначально противнику удалось достичь некоторых успехов, но контрнаступление интербригад, поддержанное активными действиями авиации и танковых частей, спасло валенсийскую трассу.

11 февраля произошёл воздушный бой с участием большого количества самолётов. Это было захватывающее зрелище, возбуждающее и мрачное. Пересекающие друг друга огненные трассы, дымящие подбитые самолёты, и среди этого "клубка" - парашютисты, покидающие горящие самолёты. 17 февраля вновь произошёл крупный воздушный бой: 15 "юнкерсов" под прикрытием 30 истребителей были атакованы 50 республиканскими истребителями. В преддверии и в ходе этих крупных воздушных боёв была установлена прямая устойчивая связь ЦКП и ПН, расположенных на "Телефонике", непосредственно с аэродромами истребителей республиканцев (группы Тархова и Бочарова). Более чётко, чем раньше, велось наблюдение за воздушным пространством, за появлением самолётов противника в воздухе и полётом их к линии фронта - к Мадриду. Обнаружение самолётов на дальних подступах позволяло своевременно вызывать истребителей, несущих боевое дежурство на аэродроме, и вводить их в бой. Хорошо было организовано взаимодействие различных типов истребителей (И-15 и И-16) как в период ввода в бой, так и в ходе боя.

Возникшее на мадридском фронте некоторое затишье позволило командованию ВВС республики (и нашим советникам) предоставить нашей истребительной авиационной группе (части её лётного состава и техникам) кратковременный отдых с выездом в Валенсию. Выделенная группа выехала на легковых машинах, преимущественно модели "испано-сюиза" - тех, которые были закреплены за определёнными лицами, группами лётчиков и инженерно-техническими работниками для обслуживания их в период боевой работы на аэродроме и в местах проживания.

В одной из машин ехали втроём: я и два старших техника - Феодосий Ткаченко ("кум" - так его именовали в коллективе) и Сергей Веригин. Эта машина была закреплена за нами на период отдыха. Шофёрами были испанские товарищи. При этом, следует заметить, шофёры-испанцы обычно любят быструю езду. Валенсийское шоссе же изобилует множеством резких изгибов, частых поворотов, крутыми спусками и подъёмами. Поэтому езда по ней на большой скорости сопряжена с определённым риском, от водителя машины требуется большое внимание и искусство вождения. А пассажиры чувствуют себя в некотором напряжении, не совсем комфортно. В пути мы видели много разбитых и оставленных без присмотра машин на обочине дороги и под откосом. Это, видимо, и был результат безрассудного шофёрского лихачества. Но наш переезд из Мадрида в Валенсию прошёл без происшествий.

В Валенсии нас разместили в одном из богатых поместий. Расположено оно было на северо-западном взгорье в пригороде Валенсии и значительно возвышалось над городом. С этого места город, его окрестности были хорошо видны даже без бинокля. Хорошо просматривалось морское побережье, порт, городские пляжи. Город жил сравнительно мирной жизнью. Дыхание войны чувствовалось приглушённо. О войне напоминали прежде всего повозки и тележки беженцев, забитые нехитрым скарбом и вливающиеся в город с юга (видимо, из Малаги); многолюдье, с большим количеством "милиционес" (ведь здесь находилось правительство Ларго Кабальеро и многие министерства). Но работали магазины, базары, кабаре и все другие "организмы" города - как в городе невоенном. Здесь началась наша временная мирная жизнь. Отдыхали по-разному: ходили, ездили в город, наблюдали его жизнь. Можно сказать, превратились временно в простых обывателей. В магазинах делали мелкие покупки, вечером ходили в казино. А один день посвятили корриде. Побывали и на городском пляже, но искупаться не решились, хотя народу на пляже и в море было много, и о войне ничего не напоминало. Но ощущение войны не покидало нас.

К нам, русским, советским добровольцам, население относилось очень дружелюбно. Очень часто встречали приветственным "символом" - поднятой рукой, согнутой в локте, со сжатым кулаком и криками "Вива Руссия!". Обычно мы с Серёжей Веригиным выезжали в город на закреплённой за нами автомашине без шофера (не ездил с нами в город и наш коллега Ткаченко), и оставляли машину в центре города около автомастерских. Так вот: рабочие мастерских нашу машину завели в гараж, выполнили на ней некоторые мелкие работы, дозаправили горючим, почистили салон. По существу, проделали большую работу. Когда мы пришли, чтобы забрать машину, рабочие сказали нам, что в любое время, когда мы будем в городе, машину можно оставлять у них. Нами предложенные деньги за обслуживание они принять отказались, при этом заявили, что они рады в чём-то оказать нам свою помощь. И ещё выразили благодарность "русие" добровольцам, помогающим защищать Испанскую республику, рискуя своей жизнью.

Другой пример. В один из дней мы решили посетить очень популярное у испанцев казино. В нём выступала знаменитость города. Когда мы в нём появились, для нас освободили имеющуюся в зале ложу. Здесь можно было заказать вино или "Сидро". К нам сразу подошла "сеньорита" - девушка, обслуживающая через буфет, и быстро исполнила заказ. Зайдя в ложу вторично, сеньорита сказала, что она хочет познакомить нас с двумя молодыми особами, очень желающими встретиться с русскими. Мы пригласили их войти в ложу. Они зашли, но присесть отказались, пояснив, что поскольку здесь не работают, желательно познакомиться поближе в другом месте. Мы с Сергеем, быстро обсудив ситуацию, приняли их предложение и, захватив бутылку шампанского (хотя наши спутницы возражали), покинули казино. Время было вечернее, часов 8-9. Наши спутницы сказали, что пройти требуется недалеко, и указали на большой дом, как раз напротив казино, только на другой стороне площади. Одна из попутчиц сказала, что в этом доме живёт её тетушка, а сама она недавно сюда приехала из Малаги. Она предложила сначала пройти к тётушке нам вдвоём, а её подруга и Сергей подождут на скамеечке в сквере рядом с домом.

Подошли к дому, моя спутница постучала в окно. Хозяйка открыла окно, узнав, кто её беспокоит, попросила зайти в дом. В это время к нам подходят двое мужчин-испанцев в гражданской одежде (надо признаться, внутренне я немного струхнул, но старался держаться бодро, уверенно). Один из подошедших сказал: камарадо, не беспокойтесь, мы из "армеро" - охраны советских добровольцев, приоткрыл борт пиджака и показал охранную эмблему, и зашёл вместе с нами в квартиру. Он спросил у хозяйки, кем является зашедшая к ней сеньорита, проверил у сеньориты документы, сделал "салют" и ушёл. Через некоторое время пришёл и Серёжа со второй сеньоритой.

Хозяйка дома накрыла стол, сеньорита Кармен достала из шкафа бутылку вина и фрукты, а Сергей - бутылку шампанского "Сидро". Знакомство началось. Встречные вопросы, объяснения и весь разговор велись на многих языках: русском, испанском, английском, французском - кто как мог, а часто с жестикуляцией и мимикой. Хозяйка с интересом участвовала в беседе, но через час ушла в другую комнату. Мы продолжали беседу примерно до двух часов ночи, после чего ушли вместе с Сергеем, а подруги остались в доме. Вопрос о сексе не стоял, мы не были настроены на это, а наши "подруги" держались очень достойно и тоже повода к этому не давали, хотя, возможно, знакомство могло быть и более близким. Подруги рассказали, что у одной из них муж "армеро" находится под Мадридом, у второй там находится "милый друг". Условились, если обстоятельства позволят, через один вечер встретиться у сквера, прилегающего к дому, в котором мы находимся. Квартира, видимо, трёхкомнатная, комната, в которой мы сидели, была типа столовой, обставлена хорошо, но небогато.

Раз уж зашёл разговор на эту тему, изложу ещё один вспомнившийся эпизод. Наш отдых длился уже трое суток. Куда деться бедному солдату? На следующий вечер решили ещё раз посетить знакомое казино. Зажигательные танцы прекрасных танцовщиц хорошо снимают усталость и, конечно, бодрят. Пригласили нас в ту же ложу. За одним из столиков сидят лётчики из нашей авиагруппы, "трио": Акуленко, Шевцов и Путивко. С ними был и один испанец. Они вели себя весело, даже несколько развязно. К ним часто заходит обслуживающая буфет сеньорита, они заказывали музыку, танцы. Просят, чтобы "ведущая" актриса поднялась к ним в ложу. Но та деликатно отказывается.

Ближе к концу выступления-концерта из-за кулис вышла одна из актрис, подошла к нашему столику и попросила, чтобы мы вдвоём с Сергеем дождались конца выступлений и при выходе из-за кулисы и из казино Люсины (так звали ведущую актрису) подошли к ним и за ними последовали. Тут Сергей говорит мне: "Похоже, интрижка, не иначе. Наши лётчики могут на нас обидеться". Это, пожалуй, именно так - соглашаюсь я с Сергеем. Может быть, рискнём и на этот раз, тут наверняка нас охранники постерегут. Мы посланнице сказали: да!

Объявляется конец представления. Как было обговорено, на выходе из казино мы встречаемся с актрисами и идём с ними дальше. Это оказалось совсем близко - в 200-250 метрах от казино. Подошли к дому, "главная" спутница позвонила в дверь, её открыл привратник. Она ему сказала: "Это - со мной, гости". Он учтиво поклонился, и мы поднялись на 2-й этаж. Вошли в квартиру. Квартира - трёхкомнатная, богато обставлена (мы сразу решили: не иначе, как это забота богатого человека). Расположились в большой комнате - гостиной, и хозяйка пригласила всех к столу. Время на часах показывало 22.20. За разговорами на разные темы, пользуясь испано-русским словарем, время приближалось к половине второго ночи. Договорились встретиться очередным вечером. Оказалось, актрисы интересуются советской русской культурой - кино и театром. Они смотрели фильмы "Броненосец Потемкин", "Мы из Кронштадта" и другие...

Предоставленный нам в Валенсии отдых был недолгим. Уже на 5-6 сутки мы все, лётчики и техники, были отозваны на свою основную базу Алкала-де-Энарес, на Мадридский фронт. Хотя на фронте наблюдалось затишье, но воздушная разведка вскрыла выдвижение крупных сил вдоль Сарагосского шоссе к Сигуэнсе. Фашисты не отказались от попыток захватить Мадрид. Сосредоточив северо-восточнее столицы экспедиционный итальянский корпус, марокканские и испанские части, они в начале марта начали наступление на Гвадалахарском направлении. Воздушная разведка, проведённая лично Смушкевичем и Пумпуром подтвердила данные разведчиков-истребителей. По Гвадалахарскому шоссе двигались войска итальянского корпуса. Республиканская авиация получила приказ о готовности к боевым действиям против наступающих войск противника.

9 и 10 марта вся республиканская авиация находилась в полной боевой готовности. Стояла плохая погода: шёл дождь с мелким снегом при облачности высотой 50-100 метров, что осложняло выполнение боевых задач. Однако при малейшем улучшении погоды республиканская авиация наносила удары по итальянским войскам. Истребительная авиация в основном выполняла штурмовки колонн войск противника с малых высот, часто уничтожала авиацию противника при появлении её над полем боя. Республиканские самолёты "висели" над итальянскими войсками с рассвета до темноты. Когда одна группа заканчивала штурмовать, на смену ей сразу прилетала другая. Экипажи возвращались с поля боя для заправки и зарядки боеприпасами и снова уходили штурмовать колонны противника. Так продолжалось 3 дня. Лётчики сообщали: шоссе, по которому двигались колонны войск, были закупорены горящими танками, бронемашинами, грузовиками и другой военной техникой. Итальянский корпус понёс огромные потери от ударов авиации с воздуха. Затем подошедшие республиканские наземные части завершили разгром. Пленные, взятые в Трахуэнсе, рассказали об огромных потерях итальянского экспедиционного корпуса за последние дни, особенно от ударов авиации и танков. Настроение в итальянских войсках, по словам пленных, было подавленное.

Лётчики-истребители нашей группы в эти дни редко вылезали из самолётов. Аэродром Алкала-де-Энарес ближе других располагался к району боевых действий, благодаря чему лётчики могли выполнять максимально большое количество боевых вылетов. Расходовалось большое количество боеприпасов, их подготовка к применению требовала максимальных усилий от вооруженцев. Для полноты картины следует добавить, что ненастная погода в районе Гвадалахары настолько не подходила под понятие "лётной", что авиачасти, приданные итальянскому корпусу, вообще не появлялись в эти дни в районе боёв. Эта победа, достигнутая республиканцами в ходе Гвадалахарской битвы, ознаменовала собой начало перехода инициативы к республиканцам.

Март-апрель 1937 года знаменовало ещё одно событие: в Испанию прибыли из СССР новые группы лётчиков-добровольцев. Многие из них сразу включались в боевой состав нашей группы, заменяя убывающих в Советский Союз лётчиков. В числе прибывших были и мои близкие друзья по Брянской бригаде - В. Яманов, В. Комаров, Н. Козырев, которые не попали в первый "набор". Мы обрадовались встрече, дружески обнимались, делились впечатлениями о всём том, что происходило в Испании и в Советском Союзе за прошедшее время.

В числе других к отъезду в СССР готовились лётчики: Денисов, Черных, Поляков, Кузнецов, Акуленко. Оставались из состава первой группы добровольцев Шевцов, Лакеев, Минаев, С. Кузнецов, Путивко. Им поручалось, кроме участия в боевых действиях, возглавить формируемые эскадрильи, вводить в строй прибывший лётный состав, передавать ему боевой опыт. В это же время готовились к отъезду и авиационные специалисты, замену которым они сами и готовили. Нашими добровольцами из числа техсостава была проделана большая плодотворная работа по подготовке авиационных специалистов из испанских товарищей во время боёв по защите Мадрида.

К убытию в СССР был готов и я. Однако руководство (старший советник по ВВС Птухин и начштаба группы Рябов) предложило мне ещё на некоторое время остаться в Испании. Мотивировка: пока ещё не прибыл на замену квалифицированный специалист, а кроме того, необходимо отправить на Северный фронт (в Баскию), куда должны прибыть советские самолёты И-16, специалиста по вооружению. Я дал согласие на то, чтобы продолжить выполнять свой интернациональный долг. В последних числах марта я проводил в порту Аликанте отбывающую в СССР группу лётчиков и техников. До посадки на транспорт обменивались взаимными пожеланиями и напутствиями. Вспоминая это время, в моей памяти возник такой невероятный эпизод. Стояли мы с приятелем в сторонке, о чём-то вели заинтересованную беседу. Вдруг кто-то неожиданно подошёл ко мне сзади и прикрыл ладонями мои глаза. Я насторожился, обдумывая, кто же это мог быть. Чувствовал, что руки - женские, а кроме нашей переводчицы из знакомых быть некому!

Оборачиваюсь - удивлён! Передо мной, улыбаясь, стоит сеньорита. Она говорит: "Салют, Пабло! Я поеду с тобой в Руссию!" Я как-то растерялся, быстро соображаю, что же происходит. Наблюдая эту сцену, удивлены и мои товарищи. А потом сеньорита говорит, что приехала она в Аликанте из Мадрида. Здесь живет её "падре", у него живёт её дочурка. Она приехала их навестить, и очень желает познакомить с ними меня. Вот тут я "прозрел". Вспомнил первую и единственную встречу с Понти в Мадриде. Эта встреча была организована одним из шофёров-испанцев, работавшим в нашей авиагруппе. Об этой встрече я рассказывал выше. В Аликанте, по её словам, она оказалась по доброй воле, а приехала с одним из тех шофёров, который привёз в порт убывающих в СССР добровольцев и сопровождавших их товарищей, пока остающихся в Испании. Обдумав ситуацию, я дал согласие навестить её "падре" - конечно, если позволит обстановка и только после убытия наших товарищей на транспорте из порта.

После Гвадалахарской операции наступило некоторое затишье. Республиканским командованием проводилось доформирование частей и соединений регулярной армии. Воспользовавшись тем, что республиканцы не проводили активных действий на фронте, интервенты перебросили в Испанию новые силы.

В апреле 1937 года началось наступление на важнейшем в экономическом и стратегическом отношении районе - на Севере. В наступлении участвовали и войска союзников Франко, в том числе 100-тысячная группировка итальянцев. Войска противника поддерживали крупные силы авиации и флота. Таким ходом событий республиканское руководство было сильно обеспокоено. Республиканское командование приняло решение перебросить в помощь Северу с Мадридского фронта несколько подразделений истребительной авиации. На аэродроме Алкала-де-Энарес была сформирована эскадрилья истребителей на самолётах И-16. В её состав вошли Ухов, Евсеев, Козырев, Демидов, Кузнецов, Жунда. Для обеспечения боевой работы истребительной авиации на Северном фронте из состава авиационных специалистов нашей группы определили двух человек: Шестернева - инженером по эксплуатации, и меня - инженером по вооружению самолётов.

Эскадрилья истребителей, возглавляемая В. Уховым, с аэродрома Алкала-де-Энарес должна была совершить перелёт на аэродром Сантандер - в один этап на высоте 4500-5000 метров через территорию, занятую франкистами. Нам с Шестерневым надлежало убыть в Сантандер на транспортном самолёте за двое суток до вылета эскадрильи истребителей, имея задачей встретить и принять эскадрилью на аэродроме Сантандер, а в последующем обеспечивать боевую работу истребительной авиации на Северном фронте. Как и полагалось, мы с Шестерневым, попрощавшись с боевыми друзьями и коллегами, вылетели в Барселону на самолёте Си-47. С собой я взял двухствольное ружьё и револьвер "Стар", подаренные мне моим коллегой - испанским техником по вооружению Мартином Лопец. Перелёт прошёл успешно, посадку произвели на аэродроме близ Барселоны. Здесь нам для перелёта на аэродром Сантандер подготовили другой самолёт, тоже Си-47, с испанским экипажем. На борту транспортного самолёта никакого оборонительного оружия не было.

Наш вылет в Сантандер откладывался на следующий день. Это дало нам возможность использовать время, остававшееся до вылета, для знакомства с Барселоной. Разместили нас в гостинице в центре города. Барселону называют жемчужиной Средиземного моря. Она действительно прекрасна. Величественны и красивы её здания, набережные, бульвары, стоящие на рейде корабли. Красивы и люди, живущие в Барселоне. В городе многолюдно, толпы возбуждённых людей. Немало молодых людей с дамами за столиками уличных кафе, спокойно попивают вино и кофе. Наивная восторженность военных, прогуливающихся по городу с винтовками. Людей с винтовками можно было видеть и в ресторане, и в театре. Мы долго не могли заснуть, погасили свет, распахнули окно - с моря повеяло прохладой. С улицы доносились оживлённые голоса, смех, музыка. По всей Барселоне разбросаны яркие огоньки, хотя по приказу город должен быть затемнен. Изредка ночью раздавались редкие недалёкие выстрелы. Это были отголоски подавленного путча анархистов и троцкистов.

На аэродром мы прибыли к середине дня, так как вылет в Сантандер намечался во второй половине дня. Познакомились с лётным экипажем, самолётом и маршрутом полёта, который был проложен на карте у лётчика. Самолёт предназначался только для нас, двоих пассажиров. Экипаж - лётчик, механик и радист. Вылетели с расчётом на исходе дня быть в Сантандере. Летели вблизи фронта, но пересекли границу Андорра - Франция. При выходе в Бискайский залив, откуда взяли курс на Сантандер, наш самолёт пытались перехватить 2 истребителя. Наш пилот, во избежание встречи с ними, стал уходить в сторону океана. Истребители прекратили преследование, развернулись и скрылись в южном направлении. Лётчик изложил возможные сложности при следовании на аэродром Сантандер, и было принято решение возвращаться в Каталонию. На обратном маршруте мы произвели посадку на аэродроме Ларида, который находился в 30-40 км от фронта, где велись упорные сражения сторон.

Переночевав в одной из гостиниц города, на исходе дня мы вылетели в Сантандер. Полёт проходил прежним маршрутом, появление истребителей франкистов не наблюдалось. Перелёт завершился успешно. Уже в сумерках произвели посадку на аэродроме Сантандер. Там нас встречал Арженухин с переводчицей. Он доставил нас в дом на окраине Сантандера, где должны были проживать прибывающие лётчики эскадрильи. Ознакомил с обстановкой в городе и на фронте и определил объём работы на следующий день. Первоочередной задачей являлось: снять кроки полевого аэродрома, куда должна перебазироваться эскадрилья сразу же после посадки на аэродром Сантандер. Затем следовать на аэродром Сантандер, где встретить перелетающие с Алкала-де-Энарес самолёты, так как они должны были прибыть туда в тот же день.

Утром после завтрака отправились выполнять "наказ". Выполнив свою задачу на полевом аэродроме, убыли на аэродром Сантандер. Вскоре туда прибыл и В.Ф. Арженухин. Он был в штабе Северного фронта и там получил подтверждение о прилёте эскадрильи. И вот в небе на подходе к Сантандеру, идя со снижением, появляется группа самолётов: лидер - СБ, за ним - девятка (построение - клин звеньев) И-16. Аэродром готов к приему истребителей. Эскадрилья перестроилась в воздухе на подходе к аэродрому в строй "пеленг" и с ходу по одному произвела посадку. Лидер посадку не производил; помахав крыльями, ушёл обратно.

Все самолёты были встречены авиаспециалистами и отрулили в указанные для них места стоянки. Командир эскадрильи В. Ухов построил лётчиков у одного из самолётов и доложил подошедшему на стоянку Арженухину о выполнении перелёта эскадрильи с аэродрома Алкала-де-Энарес на аэродром Сантандер. В это время самолёты стали заправлять горючим, готовясь к дальнейшему перелёту. Арженухин поприветствовал лётчиков, поздравил с благополучным перелётом и пожелал успехов в предстоящей боевой работе в новых условиях на севере Испании. Потом кратко ознакомил с характерными особенностями полевого аэродрома и приказал быстро подготовить эскадрилью к перелёту на него. Примерно через 40-50 минут эскадрилья произвела посадку на новом аэродроме, расположенном среди садов в предместье Сантандера. А через 1-1,5 часа аэродром Сантандер подвергся бомбовому удару двумя "Юнкерсами" с большой высоты. Но истребителей на нём уже не было - бомбардировка была малоэффективной. Важнейшие аэродромные объекты также не пострадали.

Этот день закончился благополучно. Обустроив самолёты в местах их стоянок, лётчики познакомились с авиаспециалистами, которым предстояло обслуживать их самолёты. Проведя необходимые меры по приведению самолётов в боеготовое состояние для работы на следующий день, мы вместе с Шестерневым, ознакомившись с личным составом авиаспециалистов, выделенных для обслуживания эскадрильи, совместно определили план работы и порядок её исполнения. На исходе дня убыли к месту проживания и на ужин. В этот же вечер Арженухин обстоятельно ознакомил лётчиков с обстановкой на фронте и в самом городе Сантандер. Он особо подчеркнул, что обстановка на фронте сложная, мятежники ведут решительные атаки севернее и южнее Бильбао. В воздухе постоянно действуют фашистские самолёты. Нашей авиации здесь, по существу, нет. К тому же в узкой приморской полосе гористого Севера мало аэродромов, которые можно было бы использовать для маневра и при вынужденной посадке. "Вам придется выполнять свои боевые задачи в нелёгких условиях уже начиная с утра следующего дня. Будьте готовыми и малыми силами вступить в борьбу с многочисленным противником. При этом хочу Вам поведать, на следующей неделе должны прибыть на Север ещё несколько подразделений И-16 на пополнение".

Боевая работа эскадрильи началась на следующий день. Боевую задачу она получала непосредственно от Арженухина, который имел постоянную связь с командованием фронта. Боевые действия осуществлялись из положения дежурства на аэродроме в разной степени боевой готовности. Информация о воздушной обстановке на фронте и команда на вылет истребителей для перехвата воздушного противника обычно поступала с пункта оповещения и управления, развернутого в районе Бильбао. Лётчики вели напряжённую боевую работу, проводя по 4-5 вылетов в день. И, как правило, всегда вели бои с превосходящим по численности противником. К тому же имели место случаи вызова истребителей с опозданием, когда бомбардировщики противника были у цели или уже наносили удар. В такой ситуации Арженухин приказал мне съездить на ПУ в Бильбао, обговорить там эту проблему. Я, переводчица и один авиационный представитель группы ИА в Сантандере поехали в Бильбао.

Дорога Бильбао - Сантандер была забита беженцами. Чем ближе к Бильбао, тем больше людей. Когда мы прибыли в Бильбао, уже наступил вечер. В городе идут бои. С трудом нашли место расположения ПУиО - цель нашего приезда, притом только с помощью нашего шофёра-испанца, который хорошо знал город. Однако ничего радостного нас не ждало. Объект свертывал работу, перемещался в новый район ближе к Сантандеру, а в перспективе - и в Сантандер.

Разрушения в городе огромны, и его продолжают бомбить и разрушать артогнём. Из него хотят сделать вторую Гернику. Страшно было смотреть, как авиация и артиллерия уничтожали прекрасный город. Уже занят Лас-Аренас. Фашисты уже форсируют реку Нервин. Окраины города тоже заняты. Правительство эвакуировалось и оставило Хунту обороны в составе 3-х человек: Лерсаоло, Асанья и Астигарравия. Но и эта тройка готовится покинуть город. 17 июня Бильбао пал. Автономия басков была отменена приказом генерала Франко.

Возвращаясь в Сантандер, наша машина шла, медленно пробираясь через толпу беженцев. В Сантандер мы приехали поздним вечером. Странно было опять увидеть спокойный город и нашу "резиденцию". На следующий день боевая работа эскадрильи продолжилась. В этот же день на аэродром Сантандер с Южного фронта (из Каталонии) перелетела эскадрилья И-16 - ведущий Б. Смирнов, остальные лётчики испанцы, прошедшие обучение в Советском Союзе. Встречаем эскадрилью - Арженухин, и я с ним. И тут "случилось страшное". Только эскадрилья произвела посадку, разрулив по местам стоянок самолёты, а авиаспециалисты приступили к работе на них (в это время я тоже был у самолёта Бориса Смирнова), как группа фашистских бомбардировщиков из 3-х самолётов появилась над аэродромом и сбросила на него бомбы. Часть из них разорвалась непосредственно на стоянках самолётов, 2 самолёта были повреждены и 2 авиаспециалиста-испанца были ранены.

В. П. Ухов.

В это время эскадрилья В. Ухова вела бой с противником в воздушном пространстве над Бильбао, и оказать противодействие бомбардировщикам, наносящим удар по аэродрому Сантандер, не могла. В этой связи необходимо отметить, что полевой аэродром, на котором базировалась эскадрилья Ухова, не подвергался ударам бомбардировщиков. Правда, единожды был нанесён удар группы бомбардировщиков по пригородным садам, но вне нашего аэродрома. Видимо, он не был разведан противником, хотя многие разведывательные самолёты пытались это сделать.

С прилётом новой группы число наших истребителей на Северном фронте увеличилось незначительно, и количественное соотношение оставалось за мятежниками. Республиканским истребителям по-прежнему приходилось вести тяжёлые бои, требующие большого физического и психологического напряжения. На Северном фронте воздушные бои были как правило быстротечные, отдельными небольшими группами республиканских истребителей против немецких и итальянских самолётов.

После падения Бильбао и продвижения фашистов на Сантандер и другие города Басконии наша эскадрилья перебазировалась на аэродром, расположенный северо-западнее. Туда же автотранспортом отбыл я, вместе с Шестерневым, другими авиаспециалистами и некоторым аэродромным имуществом. До перелёта эскадрильи на новый аэродром была отправлена передовая группа, в которую входили я и Шестернев, для приёма эскадрильи. Арженухин выехал до этого туда же на легковушке. Правда, он знал аэродром хорошо, поскольку готовился тот не без его участия. Прибывавшую эскадрилью мы принимали вместе с Арженухиным.

Перелёт и посадка прошли благополучно. Аэродром располагался в узкой гористой полосе. С юга - горы, с севера - океан (Бискайский залив). Посадочная полоса - естественный твёрдый грунт. Для самолётов были подготовлены "ниши", вырубленные в каменистом взгорье (прочные надёжные укрытия от ударов с воздуха). В одной из таких ниш был оборудован и пункт управления эскадрильи. Для проживания личного состава эскадрильи был предоставлен и оборудован большой дом крупного поместья. Сад хорошо прикрывал аэродром с севера. Боевая работа эскадрильи после перебазирования на новый аэродром не прекращалась. И велась она в прежнем режиме, как и с Сантандерского аэродрома.

Поскольку новое базирование эскадрильи, в первый период после её прибытия, от главного района боёв за Бильбао было более удалённым, чем при действиях с сантандерского аэродрома, лётчикам пришлось вести боевые действия с ещё большей физической и психологической нагрузкой, ведя по 3-4 вылета в день и почти каждый вылет - с участием в воздушном бое. При этом аэродром стал подвергаться ударам авиации противника. Чаще всего налёты происходили, когда группа наших истребителей возвращалась из боя и производила посадку. Противовоздушной обороны аэродрома зенитными средствами не было. Для этой цели нашими оружейниками был приспособлен обычный пулемёт на треноге, который установили в районе захода истребителей на посадку.

Обед летчикам, как правило, доставляли на аэродром к самолётам, поскольку лётчики почти постоянно находились в готовности к вылету. Рано утром и вечером питались в помещении. Следует заметить, что продукты для питания нашей эскадрильи не поставлялись, а приобретались на рынке. На десерт часто шли яблоки и груши, взамен апельсинов и мандаринов, каковые преобладали на Центральном фронте. Пару раз с нашим завхозом-испанцем ходил на рынок Сантандера делать закупки продуктов для группы. После одного из таких "походов" однажды сходили искупаться в Бискайском заливе. Вода в нём была чистая с изумрудным оттенком и такая прозрачная, что было видно дно. Купание наше было кратковременным - не только из-за холодной воды, но и потому, что это была запретная зона, здесь располагалась база флота Испанской Республики.

Раз упомянул питание, то вспомнился и такой эпизод. Дом, где мы проживали - двухэтажный, под первым этажом - обширный полуподвал, в котором находились большие ёмкости для вина. Но они оказались порожними. Хозяин из дома сбежал, а куда же делось вино? Однажды под вечер один из наших лётчиков, Н. Козырев, прогуливаясь по саду, обнаружил большую яму, заваленную разным хламом. Любопытства ради решил проверить, что в ней есть. И вот он при помощи палки обнаружил там наличие стеклянной посуды, о чём доложил Ухову. Проверили: в яме под ветками деревьев и листвой находилось большое количество бутылок с содержимым и богатый столовый сервиз. Заведующий и ответственный за питание Лопес - испанский товарищ, решил использовать сервиз в хозяйстве. А содержимое бутылок Ухов решил продегустировать на предстоящем ужине.

Наступил час ужина, все приглашены к столу. Столы сервированы извлечённой из ямы посудой. Ухов торжественно объявляет: "Тамадой буду я. Дегустацию "приобретённого" напитка проведём первыми мы с камарадо Лопес - нашим завхозом. В случае чего - мы пострадаем за общество. Если всё будет нормально, через 40-50 минут поднимем тост за успешно проведённый сегодняшний боевой день". После дегустации содержимое бутылок было признано пригодным для употребления. Камарадо Лопес дал вину положительную оценку (а он знал в нём толк). Ухов разрешил всем наполнить бокалы. И с этого дня каждый, кто желал, мог выпить по фужеру напитка. Тут к месту следует упомянуть, что за ужином лётчики, да и технический состав, обычно по фужеру вина употребляли и на Центральном фронте.

На Северном фронте по совместительству мне приходилось исполнять и роль начальника штаба (принимал боевые приказы эскадрилье, давал команды на взлёт, принимал донесения лётчиков после возвращения с задания, оформлял боевые донесения эскадрильи для Арженухина). В один из дней Ухова вызвали в Валенсию, и он уехал. Эскадрилью принял и возглавил И. Евсеев. Она продолжала боевые действия в уменьшенном составе с ещё большим напряжением. Фашисты, овладев Бильбао, устремились на Сантандер. Усилилась блокада военными кораблями Бискайского залива.

Арженухин, прибыв к нам на аэродром, объявил, что лётчики эскадрильи должны передать самолёты лётчикам-испанцам. Лётчики нашей эскадрильи и инженерный состав должны быть готовыми покинуть Испанию и убыть в Советский Союз. Пока в составе вновь формируемой эскадрильи останутся 2 лётчика: С. Кузнецов и П. Ожередов. Их задача: ввести в боевой строй испанских лётчиков, передать им свой боевой опыт и помочь в организации боевого управления. Испанские лётчики прибыли, а нам предстояло убыть в СССР через сутки, когда транспорт с испанскими детьми уходил в Советский Союз. Однако время убытия было перенесено на поздний срок. Причиной этого послужило следующее: в день убытия поздно вечером транспорт был обстрелян с моря и подвергся бомбардировке с 2-х фашистских самолётов, получил повреждения; пострадали и дети. Выход корабля из данного порта исключался.

Через двое суток в порт прибыл другой транспорт, принял на борт группы испанских детей, и мы, собрав свой небогатый скарб, поспешили занять места на палубе вместе с ребятами. Вместе с нами убывала и переводчица Арженухина по имени "Хулия Ивановна". Транспорт снялся с якоря и взял курс через Бискай в порт Бордо (Франция). Покидали мы Испанию повзрослевшими, обогащёнными жизненными впечатлениями. Мы приобрели боевой опыт, новый критический взгляд на войну. Мы можем стать в некоторой степени учителями тем, кому предстоит вступить в горнило войны, поделиться опытом работы в условиях предвоенного положения и в ходе боевых действий на различных этапах войны, опытом работы инженерно-технического состава по обслуживанию авиации в полевых условиях, выразить свой взгляд на взаимоотношения лётного и технического состава.

Лично наблюдая воздушные бои наших истребителей с противником, отмечал удачные или неудачные маневры, ошибочные действия с той или другой стороны, характер и стойкость лётчиков в атаках. Присутствовал на некоторых разборах хода воздушных боёв, проводимых ведущими групп истребителей. Видел и оценивал состояние того или иного лётчика после проведённого воздушного боя, в ходе личного общения с ним узнавал его оценки состояния оружия, применяемого в бою. В этой связи я знал многих лётчиков и командиров, всесторонне взвешивал физическое и психологическое состояние каждого, оценивая и как бойца, и как человека.

Покидая Испанию, я понял, что моё место - в среде лётчиков-истребителей. Меня как техника - специалиста по вооружению самолётов ценили, уважали как руководители эскадрилий, звеньев, так и рядовые лётчики. Но я всё же понял, что в будущем предстоит борьба с авиацией сильного противника, а нанести ей физический урон в воздухе может только истребительная авиация. Лётчик-истребитель должен хорошо знать своё оружие, умело его применять, стремясь переиграть противника и добиться победы. Поэтому моё знание вооружения самолёта будет положительным моментом. Стремление стать лётчиком выросло до неотступного.

Мы уезжали с севера Испании в тот период, когда на Северном фронте ещё шла война. Немногочисленные республиканские войска вели тяжёлые оборонительные бои с численно превосходящими хорошо вооружёнными фашистскими войсками, рвущимися к побережью. Силы были слишком неравны. После падения Бильбао пал Сантандер, а затем и вся Биская и Астурия. Потеряв Север, республика лишилась крупных промышленных центров, источников тепла и сырья и важнейших стратегических позиций. Всё это получили теперь франкисты, высвободившие крупные силы для операций на других фронтах, поставив своей целью задушить республику при помощи блокады. Фашисты стали захватывать и топить торговые суда, идущие в республиканские порты. Морская блокада сказалась на масштабах советской помощи.

Число советских добровольцев было незначительным в сравнении с многочисленными формированиями регулярных частей германо-итальянских войск, вторгшихся на испанскую землю. Но небольшая численность "волонтёров свободы" из СССР возмещалась их энтузиазмом, их беззаветной преданностью долгу и высоким идеалам. Выполняя свой интернациональный долг, советские добровольцы покрыли себя неувядаемой славой. За подвиги, совершённые в боях при защите Испанской республики, 59 человек были удостоены звания Героя Советского Союза.

Мы уезжали из Испании, но уносили её образ в своих сердцах. Как самое драгоценное, хранили память о национально-освободительной войне испанского народа, лелея мечту ещё раз ступить на её прекрасную землю, чтобы сказать: "Здравствуй, свободная Испания! Салют, Испания!"

Воспроизводя в памяти всё пережитое в Испании за год своего участия во всех операциях по защите Мадрида и боевых действиях на Северном фронте совместно с испанскими товарищами, осталось неизгладимое чувство дружбы и братства, восхищения стойкостью и мужеством испанского народа, любовь к испанскому народу и Испании.

Благополучно миновали Бискайский залив. Перед нами Франция, порт Бордо. Предстоит пройти таможенный досмотр - и в Париж. С собой у меня двуствольное ружьё - подарок от испанского коллеги, прекрасный многократно маркированный экземпляр. Как поступить с ним на таможне? Хулия Ивановна - переводчица, прибывшая с нами, хорошо владеющая французским языком, порекомендовала мне сдать ружьё в таможне на имя одного из сотрудников советского посольства в Париже (работающего по хозяйственной части). А по убытии из Франции ружьё будет передано на моё имя в таможню того порта, из которого мы будем уезжать в Советский Союз. Я согласился сдать ружьё. При этом следует признать, что предложение, высказанное переводчицей, я не проанализировал с точки зрения возможных негативных последствий, беспечно легко согласившись с ним.

Таможенный досмотр прошли без каких-либо эксцессов. В тот же день поездом мы отбыли в Париж. На перроне парижского вокзала нас встретили нужные люди, посадили в автомашины и отвезли в гостиницу в центре города. В этой гостинице мы прожили 6 суток, до момента отъезда в порт Гавр. Находясь в Париже, решили время даром не терять и по возможности познакомиться со столицей Франции, её культурой, повседневной жизнью. Днем походили по улицам города, посетили некоторые магазины, сделали кое-какие покупки на имеющиеся у нас остатки валюты (в долларах), которую нам дали по пути следования из пособия за работу на Северном фронте (так как реализовать их на Севере не было возможности). Посетили Лувр, побывали на Эйфелевой башне.

В это же время в Париже проходила Всемирная промышленная выставка, и прибыл Краснознамённый ансамбль Александрова. В один из дней мы посетили выставку - впечатления превосходные. Побыли у Стены коммунаров, посетили театры "Мулен Руж" и "Фоли Бержер". Советским посольством в Париже нам была предоставлена возможность побывать на первом концерте Краснознамённого ансамбля, проходившем в театре "Фоли Бержер". На это первое выступление были, видимо, приглашены первые лица культурного мира, дипкорпуса и знатной русской эмиграции. Концерт присутствующими был принят восторженно. В антракте после первого отделения публика, прогуливаясь в фойе, делилась впечатлениями между собой. Отзывы были положительные, порой слышались восклицания: "Молодцы русские!" и так далее. В заключительной части концерта многие номера вызывались на "бис". Финал был встречен бурными эмоциями. Зал минут 10-15 стоя приветствовал коллектив ансамбля. В театре "Мулен Руж" мы смотрели "Лебединое озеро". Представление было изумительно, восхитительна была сценка похищения одежды лебедей. Лебеди танцевали в абсолютно "обнаженном виде" в лёгкой дымке.

Вспоминается и такой парадокс. При входе на Международную выставку пред взором представали два величавых здания - справа германский павильон, увенчанный свастикой, слева, строго против германского, павильон Советского Союза, его увенчивал монумент Мухиной "Рабочий и колхозница". Серп и молот, которые они держали - символы советского государства, высились над германской символикой. Нам показалось, что это - своего рода противостояние. На этом часто сосредотачивалось внимание людей, идущих на выставку и к Эйфелевой башне.

Два других вечера мы провели в театре другого "направления". Выйдя из гостиницы, заметили, что на одной из остановок такси нас энергично приглашал один из шофёров. Когда мы сели в машину, то начали изъясняться с ним на французском, немецком и английском, объясняя, куда ехать. Он слушал, понимающе кивая головой, а потом сказал: "Может быть, мы договоримся быстрее на русском". Таксист объяснил, что сам он - русский, давно живёт в Париже. А сейчас русских из Советского Союза во Франции - значительно больше. Тут - и Международная выставка, и концерты ансамбля Александрова, да и добровольцы в Испанию здесь бывают проездом. Он нам предложил: "Самое прекрасное из увеселительных мест в Париже, чтобы было не скучно, это - театр-кабаре, где выступает цыганский ансамбль Полякова. Правда, вечерами он заполнен до некуда. Но если вы пожелаете, я подвезу и устрою". Мы между собой обговорили это предложение и дали согласие посмотреть цыганский ансамбль. Шофёр чеканно сказал: "Есть, ваша честь!" - развернул машину и покатил в нужном направлении.

Театр-кабаре действительно был полон посетителей. Публика за столиками была разнородна. При этом преобладали пары пожилых элегантных мужчин с молодыми резвыми барышнями или средних лет чопорными дамами. Наш шофёр с директором заведения договорился быстро. Быстро был развернут и накрыт дополнительный столик, рядом с ансамблем. Хозяин пригласил нас к столу. Обслуживали с большим тактом и вниманием. Нас воспринимали как членов ансамбля Александрова. Цыганским ансамблем руководил русский, П. Поляков. Были исполнены многие номера, которые исполнялись и в СССР. С нашего согласия к нам за столик подсадили двух девиц приятной наружности и в прекрасной "экипировке". Одна из них, 18 лет, оказалась русской, родившейся во Франции. Прекрасно поёт - исполняет русские и цыганские романсы. И как потом рассказала сама, это место работы выбрала после трудно пережитой большой нужды.

Вечер, проведённый в этом кабаре действительно не был скучным. А под конец, когда в основном посетители ушли, ансамбль исполнил для нас много других близких нам по духу и понятных песен и плясок. Много нас упрашивали что-либо исполнить (ведь мы, как они считали, были из ансамбля!), но мы деликатно отговаривались. Руководитель Поляков постоянно говорил о Советском Союзе с похвалой, сказал, что подал уже прошение о возвращении в СССР и надеется, что просьба будет удовлетворена. Поблагодарив хозяина и артистов цыганского ансамбля, мы покинули приветливое заведение.

Шофёр, с которым мы прибыли, оказался у кабаре, ожидая нас. Отвёз до той стоянки, где усадил нас в свой автомобиль, и мы распрощались. Следует добавить, что шофёр за время ожидания у кабаре платы не принял, и мы его отблагодарили. Одновременно с этим он предложил ("если господа изъявят желание") на следующий день куда-нибудь поехать отдохнуть. Я к вашим услугам." Тут же предложил посетить прекрасное место, где можно отобедать - ресторан "Ерофей Павлович". "Надеюсь, вы останетесь довольны". Решение принято - в следующий день едем в "Ерофей Павлович".

В ресторане посетителей было немного. Нас встретил старший распорядитель, предложил удобное место. Обслуживание не заставило себя ждать. Заказ исполнялся быстро, с почтением. Потом к нам подошёл старший распорядитель, принёс и поставил нам на стол 2 разного вида бутыли вина, и объявил: "Вас приветствует хозяин, желает хорошо отдохнуть". В конце обеда при расчёте за вино денег не взяли, обговорив, что "вас угощал хозяин". При этом было сказано, что хозяин приглашает нас в следующий вечер посетить ресторан. "У нас соберутся гости, будет Вертинский и другие". Мы, поблагодарив хозяина, не утвердительно, но пообещали прийти.

Весь вечер в ресторане играла на рояле и пела артистка Поли Негри (её голос мы слышали не раз и раньше, и позже, прослушивая пластинки). Я купил пластинки с Поли Негри, Вертинским и Лещенко, которые в то время в Советском Союзе не распространялись. Посещение "Ерофея Павловича" оставило хорошие воспоминания - о его устоявшихся традициях русского гостеприимства.

Помнится посещение ещё одного парижского театра-кабаре, так называемого "Сфинкс". Столики на 1-2 места обслуживаются из буфета молодыми приветливыми красивыми стройными девицами. Их туалет составляла узкая белая лента, идущая от шеи между открытых грудей, заканчивавшаяся небольшим лёгким передником, слегка прикрывающим "прелести". Когда девица нагибается или присаживается к посетителю, задняя часть открывается - по существу, "дева" предстает в первозданном виде. Эти "девушки" имеют в верхних этажах кабаре свои апартаменты и при желании могут составить "компанию" с клиентом. В этом театре-кабаре, как мне помнится, "погорел" один из советских добровольцев.

Наступил срок, и мы покинули Париж. Электричка Париж - Гавр быстро доставила нас к месту назначения. Её скорость впечатляла - впервые наблюдаем такую быстроту передвижения на железнодорожном транспорте. От Парижа до Гавра поезд сделал всего 2 остановки. В пути пробыли около 3,5 часов. И вот перед нами предстал город и огромный порт Гавр, большое количество кораблей на рейде и у причалов. Наш транспорт "Мария Ульянова", на котором нам предстояло отбыть, стоял у причала. Большое количество людей разных возрастов заходили на корабль и сходили обратно на берег. В чём причина? Мы замечаем на палубе самолёт АНТ-25. Это на нём Чкалов, Байдуков и Беляков совершили беспосадочный перелёт из СССР в Америку через Северный полюс - триумф века. (Самолёт выставлялся в советском павильоне Всемирной выставки.)

Перед посадкой на транспорт в Гаврском порту предстояло пройти таможенный досмотр. Всё прошло спокойно. Однако моя посылка - ружьё, в таможню не поступила. Я на всё махнул рукой - не велика потеря! Почувствовал, что те дела складываются не в мою пользу. Сказали, что посылку перешлют в Москву.

В установленное время погрузились на транспорт "Мария Ульянова", снялись с якоря, и наш корабль покинул порт, выйдя на просторы Атлантики. Миновали берега Англии, пролив Ла-Манш. Пройдя балтийские проливы, корабль вошёл в близкое нам Балтийское море и взял курс на Ленинград.

С момента вступления на советский корабль и на всём его пути следования мы чувствовали себя как дома. Всё родное, советское, в том числе питание, музыка, речь. На исходе дня прибыли в Ленинград. Город Ленина встречал нас бурно, торжественно. Но мы знали, что всё это относится не к нам, мы ещё "инкогнито". Торжественная встреча относилась к благополучному возвращению из дальнего плавания самолёта АНТ-25. Нас, добровольцев, тоже встретили - тепло, приветливо, но деловито. Всех посадили на машины и - на Московский вокзал, для следования в столицу. Ночь провели в пути. В Москве на вокзале нас также встречали "нужные люди" и без проволочек отправили в подмосковный дом отдыха Покровское-Стрешнево, где мы и должны были получить указания о нашем дальнейшем маршруте. Тут уж мы окунулись в познание всего того, что делается в Москве и за её пределами. О всём радостном и не очень.

В доме отдыха нам предстояло пробыть 3-4 дня, до дня приёма нас в Кремле и вручения правительственных наград, полученных в период нашего пребывания в Испании "за выполнение правительственного задания". Я был дважды награждён: орденом Красной Звезды и орденом Красного Знамени. Кроме того, находясь на отдыхе, мы ожидали и вызова в штаб ВВС РККА для получения назначения для дальнейшего прохождения службы. Однако в один из дней я был приглашен в военкомат НКО РККА, в его 8-е управление. Это управление размещалось в доме на Кропоткинской улице.

Повод, по которому я был вызван в столь высокую военную инстанцию, мне известен не был. Этот вызов меня озадачил. Да и друзья мои были в недоумении. Всплыли в памяти имевшие место репрессии в армии, но за собой какой-либо вины я не находил и отбросил мрачные сомнения. Друзья тоже меня подбадривали, проводили "до калитки", попрощались и пожелали "ни пуха, ни пера".

Прибыл по указанному адресу. Часовой, пропустив меня, направил в приёмную начальника управления на втором этаже. Здесь секретарь отметил моё прибытие. В приёмной находилось несколько человек в военной и гражданской одежде. Знакомых из всех присутствовавших была лишь одна женщина - переводчица "Хулия Ивановна", ехавшая с нами на пароходе из Испании до Франции. Все сосредоточенно ожидали приглашения. Поздоровавшись с Хулией Ивановной, осведомился, что привело её в столь "комфортное" учреждение. Она только развела руками. Через некоторое время я был приглашён в кабинет к начальнику. В кабинете, небольшом, но строго деловом, находился полковник. Я представился по-военному. Он предложил мне сесть, после чего состоялся малоприятный, но сдержанный разговор. А начался он с вопроса, который вывел меня из оцепенения от неизвестности причин вызова.

- Товарищ Заварухин, вы послали посылку в адрес военного атташе во Франции товарища Васильченко, когда ехали из Испании? Он получать её отказался. Кроме того, прислал на имя Наркома обороны товарища Ворошилова телеграмму такого содержания: "На моё имя поступила посылка от лица, едущего из Испании, я от неё отказался, ибо она компрометирует меня в дипломатических кругах."

Я ответил, что посылку - ружье действительно посылал я, но не на имя атташе, а на одного из сотрудников хозотдела посольства товарища Васильчикова. Сделал это по предложению нашей переводчицы Хулии Ивановны, ехавшей в одной с нами группе. Кстати, она как раз находится в приёмной.

Обговорив, как всё это было в действительности, признал себя виноватым за опрометчивый, недостаточно обдуманный шаг, но сделанный без какого-либо злого умысла. Полковник взял со стола бумагу, показал её мне. В ней действительно содержалось то, что полковник изложил устно. Кроме того, на документе имелась резолюция Ворошилова: "Разобраться и привлечь к ответственности". В заключение полковник сказал, что поскольку получатель посылку принимать отказался, её получать никто не вправе. По законам Франции, в такой ситуации посылка остаётся в распоряжении правительства. "Вам она возвращена не будет". Я высказал лёгкое сожаление, но без большого огорчения. Полковник не принял конкретного решения, сказав лишь, чтобы я вышел на время в приёмную и подождал там. Вслед за мной в кабинет полковника была приглашена переводчица Хулия Ивановна. О чём шла речь, мне неизвестно. Однако когда переводчица вышла от полковника, она была сильно возбуждена и расстроена. На мой вопрос она ответила, что разговор был не из приятных, но думается, что обойдётся без отрицательных последствий. Я был приглашён повторно. Полковник сказал, что всё стало с этим делом ясно. Последствий каких-либо не будет, и пожелал мне спокойно ждать вызова в Кремль.

Возвратясь из Наркомата обороны в свою обитель - дом отдыха, друзьями я был встречен приветствием "Вива, Пабло!". Очевидно, по моему виду решили, что моё посещение высокой воинской инстанции прошло благополучно. Я рассказал о состоявшемся разговоре с принявшим меня полковником и том вопросе, который был предметом беседы. Отметил при этом, что полковник был в меру строг и сдержан и достаточно внимателен ко мне. А это рождает надежду на благополучное в дальнейшем прохождение военной службы, без предвзятостей и издержек. Вечером за ужином приняли по фужеру "Столичной" за благополучный исход этого дела и по второму - за здоровье всех присутствующих.

На следующий день все мы были приглашены в штаб ВВС. Нас расспросили о "добровольческих" делах, предложили поделиться пожеланиями и высказать свои просьбы. Затем было объявлено, кто куда должен убыть для прохождения дальнейшей военной службы. Мне присвоили очередное воинское звание "техник-лейтенант 1-го ранга". Я должен был убыть в БВО, в свое авиасоединение - в 14-ю авиабригаду. Было сказано, что очередной отпуск будет предоставлен на месте, в своей части. Находясь в штабе ВВС, прозондировал, как обстоят дела с переучиванием на лётчика. Узнал, что этот вопрос скоро будет решать Военный Совет ВВС. Я воспрянул духом.

В очередной день мы были приглашены в Кремль. Награды вручал Михаил Иванович Калинин. Он поздравил всех награждённых, пожелал успехов в дальнейшей воинской службе, укреплении боеготовности РККА для защиты СССР. Вечером собрались за чаркой, поздравили друг друга с награждением. Вечер был долгим. А очередным днём убывали из Москвы кому куда было определено. На прощанье крепко обнялись. Когда состоится следующая встреча - неведомо!

(Воспоминания Павла Филипповича Заварухина.)