Письма военного лётчика Григория Сук

5-летний Гриша Сук.

Григорий Эдуардович Сук родился в 1896 году в имении Рассудово, под Москвой. Его отец - Эдуард Иванович Сук, потомственный почётный гражданин, учёный - лесовод, заведующий лесными дачами товарищества Воскресенской мануфактуры в Московской губернии, а мать - Любовь Осиповна, дочь врача - самородка Осипа Ларионовича Сорокина.

Детство Гриши и двух его братьев Бориса и Алексея прошло в имениях Рассудово, Бахрушине и Горки в районе Апрелевки, среди лесов и полей Подмосковья. Любовь Осиповна, окончившая Мариинское училище, имела специальность домашней учительницы и сама дала детям начальное воспитание.

Эдуард Иванович Сук.

Большое влияние на становление личности Гриши оказала среда, в которой он жил: дружная, обеспеченная семья, нежная забота матери, всецело отдававшей себя детям, сама атмосфера дома, где жили семейные традиций, где по вечерам и по праздникам собирались многочисленные родственники и гости, сослуживцы отца - лесоводы, агрономы, управляющие имениями, лесничие, инженеры - геодезисты. Постоянно вращаясь в их кругу, с ранних лет принимая участие в деловых и ознакомительных поездках отца по Московской губернии, Григорий глубоко проникся скромной красотой русской природы. На фронте, между боями он по памяти рисовал знакомые уголки Подмосковья. С детских лет основными увлечениями стали охота и живопись. В одном из писем с фронта он пишет матери:

"А я тут купил себе акварели и "мажу" в свободное время, а иногда и вою ночь напролёт..."

Несомненно, большое влияние на эстетическое воспитание Гриши оказал его дядя Вячеслав Иванович Сух, известный композитор, главный дирижёр Большого театра, а увлечением охотой он был обязан другому дяде по линии матери - Сергею Осиповичу Сорокину, управляющему подмосковными имениями графа Сергея Дмитриевича Шереметева - Михайловское, Вороново, Плесково и другие, соседствовавшие с Рассудовом.

Любовь Осиповна Сук.

Григорий Сук окончил гимназию перед самым началом войны. Он собирался стать архитектором. Но, как и многих молодых людей в России, его подхватила волна патриотизма, вызванного германской агрессией, он отправляется добровольцем в армию, добивается назначения в Гатчинскую авиационную школу. Рафинированный интеллигент, вчерашний гимназист, восторженный романтик попадает в дремучую армейскую рутину. Первые два его письма, написанные 30 Мая 1915 года, похожи на крик о помощи.

"Милая мамуся !   Попал я в Гатчину, в казармы, в самый сущий земной ад. Помещение ужасное. Общие нары, короткие, так что не хватает даже лечь, и, кроме того, страшная теснота и грязь, клопы. Терплю исключительно из - за попадания в Коломяги на аэродром... Вчера здесь угробился лётчик на "Моране"  ( вдребезги )... Милая мамочка, прошу тебя слёзно об одном: пахлопочи за меня как - нибудь. Хотя бы через директора Академии Реформатского. Он может замолвить хоть что - нибудь за меня Джунковскому  [ Джунковский Владимир Фёдорович - Генерал-Майор, товарищ министра внутренних дел в 1913 - 1915 гг. ], а тот может написать Ульянину  [ Ульянин Сергей Алексеевич - начальник Гатчинской авиационной школы, авиаконструктор, полковник ], попросить вспомнить обо мне и назначить поскорее в отряд летчиков".

Жизнь реальная оказалась далекой от того, что представлялось в юношеских мечтах. Но он всё же готов всё вытерпеть и добиться своего. 10 Июня он пишет матери:

"...Джунковскому я не знаю, как писать, да и, верно, напрасно к нему обращаться: вряд ли он захочет что - либо сделать... Вот ещё голодно, а то всё бы туда - сюда, ко вшам привык только весь искарябался, в особенности ноги, а бороться с ними нет возможности на общих нарах, уж очень тесно и грязно. В помещении, рассчитанном на 50 человек, сейчас находится 170".

Юношеский снобизм и иллюзорные надежды на протекцию со стороны товарища министра внутренних дел сменяет трезвый взгляд на обстоятельства и понимание, что всего надо добиваться своими силами. Тем более, что, как ни тяжела жизнь в старых Кирасирских казармах, но и она не стоит на месте.

Личный состав Гатчинской авиационной школы.  Фото 1917 года.

В начале Июля Гриша спешит поделиться с матерью:

"Можешь меня поздравить по случаю моего назначения лётчиком. Жду только отправления на корпусной аэродром. Наконец - то моя мечта осуществилась. Так вот, муся, пожелай же мне счастья и успеха и благослови на новом пути. Одно могу тебе обещать - летать я буду очень и очень осторожно..."

8 Июля Гриша пишет очередное письмо:

"...Назначен и хожу в моторный класс... я теперь совершенно самостоятельно работаю, исправляю поломки и смотрю за мотором. Чувствую себя великолепно, но устаю страшно, прямо до изнеможения. Питаю надежду, что буду назначен обучаться полётам на "Дюпердюссене", так как с ним уже теперь совершенно ознакомился. Я не могу теперь  ( после катастрофы ) смотреть без отвращения на "Фарман". Проклятая "коробка". Сегодня хоронили разбившихся лётчиков, совсем молоденькие".

27 Июля Гриша пишет такое письмо:

Курсант Григорий Сук.

"1 Сентября все мы обязаны сдать экзамены и будем сейчас же отправлены на позиции и отряды. Дадут нам туда аппараты "Вунзены"  ( очень хорошие и быстроходные ). На носу у них пулемёт стоит и мотор 130 л.с. "Солмсон".

Летаем мы утром, с 2 и до 6 - 8 часов и вечером, с 7 и до темноты. Инструктор меня очень хвалит, равно как и его помощник, но всё же летишь всегда с большой осторожностью, и приходится много работать рулями... Мамуся !   Вот хорошо бы было, если бы ты прислала или сама привезла мне мой лыжный костюм, а то наверху утром страшно холодно, и весь издрогнешь, пока, спустишься".

Из содержания писем, а главное по их тональности видно, что жизнь Григория заметно изменилась. Он освоился, почувствовал уверенность в своих силах, по рекомендаций родственников обзавёлся новыми знакомыми в Петрограде, неоднократно ездил в краткосрочный отпуск домой. Мать тоже приезжала в школу навестить его. Отношением к делу он сумел завоевать уважение среди лётчиков.

В письме от 19 Октября, он пишет:

"Совсем теперь хорошо мне живётся. По праздникам почти всегда хожу к Книдам  [ Книды - петербургские знакомые дяди автора писем, Вячеслава Ивановича Сук ], очень у них по - домашнему всё, и уютно, и барышни все такие милые, в особенности самая старшая, Очень уж хорошо она на рояле играет, прямо душа отходит, и все мои любимые. После казармы да моторной музыки, так просто прелесть. Вот удалось бы лишь на Рождество домой дунуть, и тогда больше ничего желать не буду, а там - в отряд, немцев сшибать, авось кого и сковырну. Уже назначен, как один из наиболее способных к обучению на "Моране" и скажу не хвастаясь, вполне заслуженно. Теперь уже чувствую себя гораздо свободнее, и вообще как - то все с уважением ко мне стали относиться, а у иных, конечно, и зависть есть.

Приезжай, мусик, и притаскивай дядю Серёжу  [ Дядя Серёжа - брат матери Гриши, Сергей Осипович Сорокин, управляющий подмосковными имениями графа С. Д. Шереметева ] обязательно. На праздники подвинчу как - нибудь и домой дёрну, поохочусь напоследок, а там в отряд... Не забудь про валенки, во что бы то ни стало нужно, без них немыслимо, совсем закоченеешь. У нас теперь главным инструктором "сам Жануар"   [ Жануар - французский офицер, инструктор авиационной школы ] он с офицерами поругался и теперь только нас будет учить".

Последние дна месяца перед выпуском проходят в напряжённой учёбе. Всё чаще задумывается Григорий об ответственности, которую сам принял на себя, став военным лётчиком. Всё чаще и его письмах домой появляется глубокая нежность к матери и братьям, забота о их благополучии, стремление поскорей начать помогать им материально. "Бога ради, не посылай ты мне денег, - пишет он матери 2 ноября, - "мне их совестно брать". Но тут же: "Послала ли мне валенки ?   Мёрзну !"

13 Ноября Григорий пишет следующее:

"Милая мамуся !   Здравствуй !   Пишу тебе по очень и очень важному делу. Назначен в отряд и в скором времени уезжаю. Постарайся приехать попрощаться и обязательно тащи с собой дядю Серёжу, пусть он хоть лопнет, а приедет. Ведь еду на позиции, из лётчиков гибнет больше половины, и, если он не сможет ехать, это будет небывалое свинство... За куртку, валяные сапоги и прочее большое спасибо. Куртка прелесть, претёплая. Постараюсь не посрамить Суков, а если и шею себе сверну, так это пустое. Посылаю два рисунка акварелью. Лучше не мог. Из отряда деньги, что папа мне послал, вышлю обратно, так как там труд лётчиков хорошо оплачивается, а летать как трус я совсем не намерен".

С отъездом на фронт пришлось повременить. Из - за погодных условий почти на 2 месяца были отложены полётные испытания. В этот период Гриша много рисует и даже устраивается художником в журнал "Лукоморье". Кроме того, он продолжает работу над давно задуманной картиной "Токовище", сетует на то, что у него нет масляных красок.

...Пришло известие о болезни матери. 13 Декабря Гриша пишет ей:

"Милая мамуся, очень мне грустно и больно, что ты больна, и никого - то около тебя нет, один только кот Мур. Бог даст, и я приеду на праздники и за тобой поухаживаю, никуда ходить не буду, а уж тебя развеселю. Напиши, мусик, тётечке, чтобы она приехала, тогда тебе будет с ней очень хорошо, а то у меня вся душа за тебя болит, ведь у меня только ты одна, что меня любишь на самом деле, и ты представить себе не можешь, как мне тяжело быть бессильным, тебя утешить и помочь тебе. А после войны, если жив останусь, то ведь вернусь я человеком самостоятельным и закалённым, и ты чтобы у меня жила непременно, всё для тебя отдам, ничего не пожалею".

На Рождество он пишет очередное письмо матери:

"К весне хотелось бы очень попасть на фронт, будут большие бои, решающие, и можно и должно пользу большую принести..."

13 Января 1916 года пишет следующее:

"Можешь меня поздравить, вчера в 1:35 минут дня полетел и выдержал экзамен, получил "лётчика", и на радостях проели 6 рублей 90 копеек в собрании, угостил обедом всю нашу "братву" из "первого класса". Лететь было трудно до чёрта, скверно работал мотор, страшный ветер вверху за облаками, земли под конец совсем не было видно и под конец совсем мотор сдал, и садился  ( планировал с 1300 метров ) неизвестно куда, ничего сквозь облака не было видно, но всё же попал на аэродром. Даже под конец "спиральку" крутнул. Покачали меня, с аппарата стащили, дьяволы. Морда моя вся заиндевела, похож был на "лешмана", ещё сегодня глаза болят, ну да зато теперь в полном смысле лётчик, а не г... какое - нибудь. Аэро - Сук".

Долгие месяцы учёбы и тренировочных полётов позади. Не стоит забывать, что в те годы авиация только зарождалась, аэропланы были далеки от совершенства. Недаром в некоторых письмах Гриши звучат тревожные нотки:

"У нас всё по - старому, изредка кое - кто убьётся, ждём своей очереди гробиться. А хорошо бы этак в праздники удрать домой и на охотку съездить, хорошей человеческой жизнью пожить".

Через 10 дней после успешной сдачи лётного испытания от Гриши пришло письмо, потрясшее Любовь Осиповну:

"У меня случилось маленькое несчастье. По какой причине, ещё не выяснена, не выровнялся аппарат. Начал падать носом вниз, развил бешеную скорость, но выровнять его я не смог, хотя руль на себя взял до отказа, разбил себе лицо, и всего немного помяло, но это пустяки..."

Направление на фронт было вновь отложено до выздоровления.

27 Января 1916 года умер Гришин отец - Эдуард Иванович. Получив отпуск, Гриша отправляется домой на похороны. Здесь у него состоялся трудный разговор с потрясённой гарем матерью, находившейся в постоянной тревоге за его жизнь. Позднее он напишет ей:

"...И потом, знаешь, муся, как ни хорошо было бы вместе жить нам в Москве, но всё же я не был бы удовлетворён душой, и всё казалось бы, что я свой долг не хорошо исполнял, а на позицию, как ни тяжело мне будет одному, я всё же поеду со спокойной душой, так как я очень верю в судьбу и знаю, что ничего изменить своими силами нельзя, ибо будет так, как это должно быть".

В первой половите Марта Григорий Сук прибыл для прохождения службы в одну из авиационных частей Юго - Западного фронта. С первых дней принял участие в боях, напрочь позабыв данное матери обещание - летать осторожно. На 3-й день пребывания в отряде он пишет:

"Милая, дорогая мама !   Славный мой мусик !   Ты у меня мой Ангел, и спасибо тебе за твою заботу и ласку. Обо мне много не думай, больше береги себя, я сам о себе забочусь, и поверь, всё необходимое у меня есть. Отряд уже вступил в напряжённую, весеннюю работу. Бои у нас в воздухе чуть не каждый день, а иногда и по нескольку. Аппарат у меня теперь новый, типа "Моран". Скорость - 186 километров в час, немцев догоняет прекрасно и по высоте и по скоростит и для атаки чудный. Пулемёт на нём "Виккерса" - через винт.

С одним немцем разодрался на "ять". Дело своё я люблю, в бой вступаю со светлой душой, далеко не загадываю. Ты подумай, мусик милый, кто обо мне позаботится, кто меня пригреет, если я вернусь, недай Бог, калекой ?   Одна ты у меня, кто действительно меня любишь... Кто знает, вероятно, я останусь, если жив буду, на военной службе. Очень уж меня втянуло, и нелетучим не могу я быть, как ворона без хвоста. У нас уже совершенная весна, сухо и зеленеет. Да и у вас в России дела идут новые, "весенние". Дай Бог !   Завтра улетаю на ближнюю стоянку нашу в горы, там весна уже в полном разгаре, и такой чудный воздух. Будь же спокойна, моя милая мама !"

Все письма 1916 года изобилуют иллюстрациями отдельных боевых эпизодов. Письма освещают цели и задачи зарождающейся авиации: разведку тылов, бомбовые удары, корректировку артиллерийского огня, уничтожение аэропланов противника, совершенствование авиационной техники.

25 Марта он пишет:

"Несколько раз летал на разведку, бросили бомбочки, а один раз и с "Альбатросом" подрались, обстреляли его из пулемёта, кажись, попали, пошёл на снижение, и здорово. А нас, в свою очередь, шрапнелью снизу обстреляли, тоже неслабо".

1 Апреля пишет следующее:

"Милый, дорогой мусик !   Здравствуй !   Христос Воскресе !   Поздравляю тебя, Алёшу и "Деда"  [ Второй его брат, Борис, в то время учился в лётной школе. "Дедом" его называли в семье ] со светлым праздником. Я живу себе по - махонькому, и нельзя сказать, чтобы плохо. Рожа обращается в луну  ( на плакатах пивного завода "Карнеев, Горшанов и К" ). Летаю, жду в скором времени чего - нибудь на ленточке, думаю, дождусь. Работаю добросовестно и вполне доволен как аппаратом, так и собой... Гуляю много, места здесь чудные, просто прелесть, вот только грохот слышен всё время и иногда австрияк на "Альбатросе" к нам визиты делает. Один риз я за ним погнался, да он заметил и удрал. А одному из пулемёта всё же засыпали, только сел он у себя, хитёр, шельма..."

12 Апреля он пишет:

"Мой первый аппарат сгорел, то есть сгорел собственно только мотор, аппарат я погасил на земле, когда спустился. Сел я удачно и на хорошее место, но лететь на горящем аппарате было, правда, очень неприятно. Загорелся он над позицией, но тянул я, планируя, целых 16 вёрст и ceл за 4 версты от аэродрома, а затем аппарат доставили механики, разобрав его".

В письме от 11 Мая сообщается:

"У меня теперь новый аппарат, хоть куда. Гоняю "колбасников", уже и не подходят близко. А сегодня получил "Жоржика" - такой красивый !.. С начальством отношения самые душевные, просто прелесть. В общем, живу, толстею, летаю. Наблюдатель у меня тоже очень симпатичный, а главное, боевой хлопец. Штаб - ротмистр, а с солдатами обходится как равный. Мы с ним "на ты" выпили, и он меня любит..."

22 Мая он пишет:

"...Последнее время усиленно работаю, так как из отряда остался только мой аппарат. В последнюю неделю летаю ежедневно по 3 - 5 часов, и у меня аппарат весь в дырах от шрапнели и осколков. Заработал зато я тоже лихо; 4-й и 3-й уже есть, а за последний полёт у меня пробило куртку, и наблюдатель ранен, у аппарата погнут и пробит от разрыва стабилизатор, и он сейчас чинится, а я, стало быть, завтра сплю до 12-ти часов. Несмотря на подбитие, продолжали корректировать огонь артиллерии и довели задачу до блестящего конца. Сели благополучно у себя дома. Под конец наблюдателю стало дурно, и из гондолы он попал прямым сообщением на постель.

Начальник отряда меня ценит, после сегодняшнего полёта предложил "звёздочку", но я пока эту роскошь подожду цеплять, а сначала постараюсь "батарею" "Жоржиков" навесить. Представлен ко 2-й степени.

Да, чуть не забыл самого главного: подбил "Альбатроса", и здорово, но всё же паршивец дотянул за свои окопы, там сел и подгробился, очень обидно; что бы ему стоило на нашей территории шлёпнуться. Встретил я его, возвращаясь из разведки из австрийского тыла, уже будучи 3 часа 20 минут в полёте. А он от нас идёт. Он в нас жарит из автомата  ( метров 200 друг от друга ), а мой наблюдатель - в него из пулемёта, - только гондола дрожит - Выпустили по нему 110 пуль, и пошёл дядя на снижение, мотор остановился у него, подбили, но до их окопов было недалеко, и дотянул всё - таки к своим, обидно".

За 9 недель участия в войне Григорий Сук заслужил два Георгиевских креста, представлен к третьему.

Уже в конце Мая Григорий получил свой третий Георгиевский крест. И снова письма к матери и братьям:

"...А ты, муся, побольше пиши про себя и нашу домашнюю жизнь и помни, что хоть Рысь  [ Детское прозвище ] и далеко и серая, но всегда думает про дом. А когда спать ложится, то прощается с тобой, как дома... "Деду" привет от сотоварища - летателя.

...Очень я рад за Алёшу  [ Брат Григория ], что он виолончель по душе нашёл. Скоро получу залётные и жалованье  ( всего 110 рублей ), пошлю тебе, если пока не нужно, то, прошу тебя, купи ему смычок хороший, а если за зти деньги хорошего не купить, то пусть до следующега месяца подождёт, я ещё сотнягу пущу. А то нужно, чтобы "по барыне и говядина была".

Дорогой Алёша !   Очень рад. что у тебя такая важная чель, вот бы поглядеть. Погоди, может, и увижу и тогда послухаю на лоне природы самого "Амати". Любящий тебя братень Гришка".

Следующее письмо, датированное 15 Июля:

"...Почти всё время - в переездах с места на место в связи с нашим наступлением.  [ Имеется в виду знаменитый Брусиловский прорыв ] На полых местах долго не стояли, а работать приходилось много и с опасностю. В особенности разлетались теперь "колбасники", то есть "Альбатросы" ихние, "Шнейдеры" и "Авиетки". Первые ходят страшно быстро и почти все истребительного типа..."

А это письмо написано в конце Сентября:

"...Дрался с одним "Альбатросом", обжарили его чуть не с 20 метров, но заел пулемёт. Он меня тоже ошпарил - очереди три пустил, дьявол, да толку никакого, в меня не угодил. А интересно, всё у них видно, и самих господ "колбасников" - занимательно. Видно было, как наблюдатель по мне старательно с хвоста жарил из пулемёта. Под конец всё же не пустили его на разведку, раскололи ему пропеллер, и засыпался наш немец к себе на аэродром. Бой был на 4000 метров и над их территорией. У нас же их поймать никак не удаётся. Как только заметят - хвост трубой и со снижением удирают до дому. Обидно. Ну да авось какого - нибудь и удастся подловить, либо он меня".

В середине Октября 1916 года Гриша Сук был произведён в офицеры. К этому времени он уже был полным Георгиевским кавалером. В его письмах проскальзывает сдержанная гордость, уверенность в своих силах. Успехи в службе не отвлекают Гришу от постоянных дум о доме, о судьбе, матери и братьев. Получив известие о том, что Алёше грозит призыв в армию, Гриша стремится взять на себя заботу о нём как о человеке сугубо штатском, мало пригодном для фронта. Он хочет добиться назначения брата в свою часть, чтобы опекать его, помогать на первых порах. 19 Января 1917 года он пишет матери:

Лётчик Григорий Сук, 1917 год

"Мамуся, милая моя, пиши мне скорее про Лекса, как и что, а в случае чего, сейчас же ко мне !   Слышишь ?   А я всё обдумал и взвесил, если школа не проёдёт, ко мне немедленно. При поездке пусть справится в Жмеринке, в 6-м Авиационном парке, как проехать сюда. Там всё объяснат ему".

1 Марта он пишет очередное письмо:

"С почтой у нас безобразие творится, нет писем вот уже полтора месяца. Чёрт бы её задрал !   Получил я всего только одно письмо от тебя. Сам сперва много и многим писал, но, не получая ничего взамен, "законтрился" и занялся "гонянием монеты". Послал тебе два перевода по 300 и один - 200 монет. Скоро ещё пошлю, если цел буду... Да, чуть не забыл, я теперь летаю на истребителе другого типа. Одноместный также. Шикарная установка пулемёта, и прёт, как хочет, скорость и быстрота подьёма на высоту огромны. Вот только на посадке слишком много напрягаться приходится: садится он на очень большой скорости. По сравнению с ним "Ньюпор - Бебе" чистая корова, хотя тоже аппарат быстроходный и чуткий. А этот аппарат экстра. Любого немца догонит и заставит бой принять, а последнее время на "Бебе" догонял их не всегда, а только со снижением. Пиши про Алёшу и "Деда", а то ничего не знаю и сердце болит. А я тут купил себе акварели и мажу в свободное время, иногда и всю ночь напролёт. Только все мои рисунки грабят наши хлопцы".

А вот письмо от 8 Апреля:

"А у нас теперь самая жаркая пора, часто приходится летать - и много боёв. Стоим теперь совсем близко от позиции  ( 12 вёрст ). Немцы летают часто, но ходят уже всегда по два, так как на них мы подзагнали "пересёру", прости, пожалуйста, за выражение. Когда придётся попасть  ( и удастся ли ) домой, не знаю. Но может быть, подвезёт, собью "боша", тогда попробую половчиться насчёт отпуска. Очень бы хотелось домой попасть, отдохнуть душой чуток, а то, знаешь, очень издёргался. Про все события в России знаем кое - что, может быть, и лучше вас..."

Год 1917 скуден на письма. Почта ли виновата или другие причины и обстоятельства, но сохранилось их только 5. И вот последнее, от 22 Сентября:

"Милый, милый мусик !   Здравствуй !   Получил твоё письмо, где ты пишешь про "Деда", и с его припиской. Хлопочу сейчас о переводе eго к нам в отряд, хорошо бы было. У нас здесь спокойно, и я думаю, лучше, чем где - либо на другом фронте. Я сейчас летаю на лучшей машине в 150 сил. Насчёт политики писать ничего не могу, и ты мне нe пиши, сам знаю, что скверно, ну да подождём - увидим. Грустно иногда на душе уж очень и горько, ну да ничего. Деньги пришлю скоро с нарочным в Москву, пo почте ненадёжно. Oбносился я здорово, но скоро подновлюсь, ботинки уже купил на заказ за 75 монет, здоровые.

Я представлен к Кресту  ( офицерскому ), но не знаю, пройдёт ли, за немца, которого сбил 27 Июля у Грозешти  ( упал у нас ), лётчик убит насмерть, наблюдатель ранен при падении на лес. Работает наш отряд последнее время очень хорошо. Пока прощай !   Привет всем. Крепко - крепко целую !   Гриша".

Больше писем не сохранилось. Но и без того непостижимо, как сумела Любовь Осиповна сберечь маленькие листочки с вложенными в них засушенными полевыми цветами, трогательным и знаками сыновьей любви и нерастраченной нежности. История жизни Григория Эдуардовича Сук останется не до конца освещённой, если не привести официальные документы, хранящиеся в Центральном Военно - историческом архиве.

Родился - сведений не имеется.
Вероисповедание - православное.
Общее образование - сведении не имеется.
Военное - произведён за отличие в службу.
В службу вступил на основании правил, Высочайше утверждённых 23 Ииюля 1914 года, охотником на правах вольноопределяющегося 1-го разряда и назначен в Военно - Авиационную школу 27 Мая 1915 года. Выдержал полётные испытания на звание лётчика на аппарате "Фарман" 12 Января 1916 года.
Переведён на службу в 26-й Корпусный Авиаотряд 1916 года 26 Февраля 1916 года.
Произведён в младшие унтер - офицеры 30 Марта 1916 года.
Произведён в старшие унтер - офицеры 10 Июня 1916 года.
Командирован в Московскую Военно - Авиационную школу для переучивания на быстроходных аппаратах 21 Июня 1916 года.
Телеграммой Его Императорского Высочества Великого Князя Александра Михайловича за № 16243 от 3 Августа 1916 года, назначен в 9-й Авиационный отряд истребителей, куда и выбыл 6 Августа 1916 года.
Приказом Армиям Юго - Западного фронта за № 1676 произведён в прапорщики 14 Октября 1916 года.
За время службы в 26-м Корпусном и 9-м Авиационном отрядах выполнил по заданию Начальства 34 боевых полёта общей продолжительностью 74 часа 37 минут.
В походах и делах против Австро - Германии с 15 Марта 1916 года ранен и контужен не был. За боевые отличия имеет:
- Георгиевский Крест 4-й степени № 678469
- Георгиенский Крест 3-й степени № 26418
- Георгиевский Крест 2-й степени № 31318
- Георгиевский Крест 1-й степени № 14954

Командир отряда
Военный лётчик подпоручик                      Лойко.