Детство моё было трудным: росли с сестрёнкой без отца. Рано почувствовала себя самостоятельной, ни в чём не уступала ни девочкам, ни мальчикам. В 16 лет - в первый год Великой Отечественной войны - я уже стояла за токарным станком. Налёты фашисткой авиации на Воронеж не прекращались ни днём ни ночью. Приказали эвакуироваться в Красноярск. Сели в вагон всей семьёй, а добралась в далекий сибирский город одна: в пути осколком бомбы убило мать, потерялась сестра. Сутками не выходила из заводского цеха, но упрямо думала: "Моё место - на фронте". Добилась зачисления в школу снайперов.
- Боюсь в человека стрелять, - призналась я взводному.
- А тебе в человека и не придётся стрелять. Ты в фашиста стрелять будешь, - с раздражением ответил он. - И не забывай, что именно фашисты твою маму убили.
Курсы снайперов окончила успешно: мне сразу присвоили звание старшего сержанта. Направили в 1249-й стрелковый полк 377-й стрелковой дивизии помощником командира роты снайперов. В Августе 1942 года я уже воевала на Калининском фронте. Часами, затаившись, приходилось лежать на нейтральной полосе и зорко наблюдать за передним краем обороны.
Опыт снайпера - умение сосредоточиться, собраться, выждать - очень пригодился позже, когда меня перевели во взвод разведки. Командир полка Мухин, провожая разведчиков на задание, указывал на меня и шутил: "Не потеряйте её !"
В разведку ходила часто. И всегда мои однополчане - разведчики были настоящими рыцарями по отношению к единственной среди них девушке, которая, в свою очередь, стремилась не уступать им ни в ловкости, ни в смелости. Фронтовые товарищи прозвали меня "Отвагой". То ли за мой характер, то ли за дерзость моих поступков в бою. Это прозвище прошло со мною через всю войну.
Участвовала во всех без исключения операциях полка. Но больше всего в памяти остались события сражений под Нарвой. Шёл 1944 год. Мартовской ночью разведчики получили приказ пробраться к деревне, занятой немцами, и взять "языка". Сапёры проделали проходы в минных полях, и группа поползла по льду на западный берег речки Нарва.
Неожиданно в небе вспыхнула осветительная ракета, за ней вторая, третья. И начался ад кромешный: десятки пулемётов разрывали ночную тишину пронзительным треском очередей. Пули свистели над головами, цокали о лёд. Огненные трассы проносились так близко, что казалось: вот-вот они вопьются в тебя. Я изо всех сил прижималась к спасительному льду. Пронесло !
Когда обстрел утих, командир взвода подал сигнал - обходить деревню справа. Миновали избу, другую. У третьей прислушались. В доме кто-то беззаботно напевал по-немецки. Трое разведчиков встали у окон. Я распахнула дверь и властно крикнула: "Хенде хох !" Немец, складывающий вещи в рюкзак, машинально поднял руки. Его мгновенно обезоружили.
На обратном пути нас снова обстреляли. Командир взвода лейтенант Андреев, лежавший на льду рядом со мной, вдруг странно вскрикнул или застонал. Подползла к нему и увидела, что он ранен в ногу. Только достала нож, чтобы распороть ватные брюки, как сама почувствовала сильный удар в бедро и острую боль.
- Спасайте командира, - прошептала я парням, бросившимся ко мне на помощь, - я подожду !
И осталась лежать на влажном весеннем льду с наполненным кровью сапогом. А в руках была граната. Единственная. И для фашистов, и для себя...
Было очень больно, но я крепилась. Крепилась до тех пор, пока меня не принесли в медсанбат. Санитар большими ножницами ловко распорол мой новенький сапог. И тут я не выдержала и заревела: ведь эти сапоги, редкого для армии 36-го размера, совсем недавно мне пошили на заказ. Слёзы хлынули из моих глаз впервые за всю фронтовую жизнь.
За спасение командира взвода меня наградили орденом Славы 3-й степени. Но о дальнейшей службе в разведке после моего непростого ранения врачи и думать запретили. Перевели в санитарную роту.
День Победы я встретила в Польше.
