Кочегаров Алексей Фёдорович

14 Июня 1942 года. Мой вчерашний день у речушки Назии начался в предутреннем сумеречье, и половину этого дня я провёл вдвоем с интересным и смелым человеком, Алексеем Фёдоровичем Кочегаровым, 34-летним спокойным, уравновешенным здоровяком, старшим сержантом, лучшим снайпером роты истребителей 128-й стрелковой дивизии.

Я ходил с Кочегаровым на охоту - к деревне Липки, расположенной между двумя каналами, Ново - Ладожским, протянувшимся от Шлиссельбурга вдоль самого берега Ладожского озера, и Старо - Ладожским, идущим параллельно ему где в 100, а где и в 300 метрах. Деревня Липки с осени 1941 года захвачена немцами и превращена ими в сильно укреплённый рубеж на самом краешке их левого фланга. Её можно назвать крайним немецким замком кольца блокады Ленинграда.

Снаряжение моё было приготовлено с вечера: маскировочная спецовка, каска  ( обычно каски я не ношу ), две гранаты, восьмикратный артиллерийский бинокль... Тут Банков тщательно всё проверил на мне: хорошо ли пригнано, не звякнет, не блеснёт ли ?   Я имел при себе только пистолет, а винтовки с собой не брал: я знал, стрелять мне в этот день "не положено", потому что "коли пальнёшь без специальной опытности да точного расчёта, то и дело спортишь и головы из ячейки не унесёшь". Мне было ведомо, как долго обучается на дивизионных курсах боец, пожелавший стать снайпером - истребителем, прежде чем получит право выходить самостоятельно на охоту.

Выхожу из блиндажа к поджидающему меня на пеньке в маскировочной спецовке Алексею Кочегарову. Его загорелое и всё - таки бледное от непроходящей усталости лицо, как всегда, уверенно и решительно. Кочегаров серыми своими, внимательными глазами молча оглядывает меня с ног до головы. Он, видно, загодя получил предупреждение проследить, чтобы у гостя роты "всё было в порядке". Я хорошо понимаю, какое чувство ответственности за жизнь и благополучие этого "заезжего гостя" испытывает Кочегаров, по - видимому мало думающий о ценности своей собственной жизни, готовый ею рисковать в любую минуту ради высоко развитого в нем чувства долга. Видя во мне городского, а не таежного, как он сам, человека, думает ли он, крепкий алтаец, про меня: "Леший его занёс сюда на мою голову !", размышляет ли о цели моей прогулки с ним, если мне "не положено" самому охотиться и стрелять ?   Произнеся размеренно и даже лениво: "Ну, пошли, товарищ Майор !", он, кажется, вовсе не задает себе никаких вопросов.

И мы двинулись. Идём лесом. Спрашиваю:

- Вы, товарищ старший сержант, женаты ?

Здесь, на передовых позициях, разговор о семье чаще всего располагает собеседников к простоте отношений и к откровенности. Я не ошибся, Кочегаров ответствует мне охотно и обстоятельно:

- Женат с 1927 года, жена работала в колхозе, Татьяна. И двое детей: мальчик Геннадий и девочка Мальвина. У жены - 5 братьев, работали учителями, один председателем колхоза. Сейчас все на фронте, и все на Ленинградском. У меня был брат на Московском фронте, Григорий, младший. Наверное, уже убит - нет сведений.

- А образование имеете ?

- В школе не довелось быть. Малограмотный. На родине у меня, в Мамонтовском районе - это в Алтайской области, - отец занимался крестьянством, охотничал и меня с малолетства обучал охотничьему ремеслу.

Приближаясь лесом к Старо - Ладожскому каналу, Алексей Кочегаров начинает рассказ о себе:

- Отец мой был и на германской войне, и на гражданской, партизан, доброволец... В 1930 году мы всем нашим селом Мармаши взошли в колхоз...

Из запасного полка после мобилизации приехал я сюда 10 Октября. Меня сразу в 374-й полк, 1-й батальон, 2-ю роту... И привели нас на это место к Липкам. Окопались немножечко - и в наступление. Похвалиться нечем, результатов не получилось, мы были послабее, немец крепче, - как пойдём, так он нам жизни даёт. Сначала страшновато было, до первого боя, а как сходили, бояться перестали. Тут нас после первого боя командование сразу полюбило. Меня сразу назначили вторым номером, пулемётчиком. Ну, и в бою, верно, я как - то не терялся, ориентин вёл  ( Кочегаров так и сказал: "ориентин" ). Пулемётчик мой терялся, а я лучше - давал ему путь: куда перебежать и как маскироваться. И его вскорости контужило. А рота вся новая была, и все - сибиряки, алтайцы. Действовали смело, прямиком. Но нас косили здорово !..

Кочегаров рассказывает подробности этого боя. Мы идём дальше.

- Тут каждое местечко мне памятное !.. - прерывает свой рассказ Кочегаров. - Вон Липки, видите ?

Сделав рукой полукруг, Кочегаров показывает мне предстоящий путь: от каналов - вперёд, к югу, вдоль наших позиций, затем с полкилометра на запад, по выдвигающемуся в болото узкому клину пустоши, и от оконечности этого клина опять на север - в болото, по болоту к каналам, но уже в том месте, против Липок, где они превращены в немецкий передний край.

- Прямо к немцам, в мешок ! - усмехается Кочегаров. - Там есть ячеечка у меня, на двоих как раз. На островочке !

Впригибку, по ходам сообщения, минуя завалы, подходим к зигзагам передней траншеи, за которой - колючая проволока. Траншея неглубока, окаймлена берёзовым плетнём - частоколом. Кое - где над ней козырьком надвинуты обрубочки берёзовых кругляшей, прикрытые свежей ещё листвой. Идём по траншее. Бойцы стрелковой роты здесь, видимо, хорошо знают Кочегарова, пошучивая, здороваются, указывают проходы в заминированном болоте. Против уходящего к немцам клина мы переваливаемся через бруствер первой траншеи, пролезаем в дыру частокола и ползком, от воронки к воронке, от пня к пню, от куста к кусту, отлеживаясь, отдыхая, пробираемся к оконечности клина. Кочегаров отлично знает, куда ползти. Здесь лес - некогда разговаривать, здесь надо чувствовать - осязать, слышать, видеть.

- Ссс ! - подняв руку, предостерегающе свистит Кочегаров.

А. Кочегаров  ( справа )  и П. Лукницкий.

Я чуть было не навалился на такую же, как все, сухую подушечку серого мха; но Кочегаров на эту подушечку указал пальцем. Здесь минное поле. Вглядываюсь: подушечка мха прилажена к земле рукой человека, она прикрывает плоскую железную коробку противотанковой мины.

- Фюить ! - снова коротко свистит Кочегаров, и, следя за его указательным пальцем, я уверенно ложусь грудью на соседнюю, такую же, но уходящую корнями в землю подушечку мха. По пути там и здесь вижу хорошо замаскированные сверху и со стороны противника снайперские ячейки, обращённые вправо к болоту и к каналам. Две последние врезаны под большие пни на узеньком конце клина. Тут - делать нечего ! - нам надо, повернув на север, вползти в болото. Вот канавка с коричневой, ржавой жижей. Кочегаров заползает в неё ужом и, зажав под мышку снайперскую винтовку, работая коленями и локтями, стараясь не плескать водой, сразу промочившей его одежду, приближается к намеченному впереди кусту. Тем же способом следую за Кочегаровым. Канавка уводит нас под старое, изорванное проволочное заграждение, - оставляем его за собой.

Березовый куст - место для передышки. За нами теперь уже нет никого. Ясно ощущается, что вся Красная Армия - от боевого охранения перед оставленной нами опушкой до глубоких армейских тылов - теперь уже позади... Впереди, наискось, ещё один пышный куст. Вырытая под ним продолговатая ямка с нашей стороны чуть различима в траве и цветах. Это - новая снайперская ячейка Кочегарова. Всё болото вокруг изрыто: круглые, словно мокрые язвы, воронки, вороночки, обрамлённые мелкой, подсыхающей на солнце торфяною трухой.

Извиваясь всем телом, с удивительной быстротой, Кочегаров проползает последние 50 метров, оставшиеся до заготовленной им ячейки. Стараюсь от него не отстать. Место здесь чуть посуше. В ячейке двоим тесновато. Кажется, чувствуешь биение сердца соседа. Лицо Кочегарова в брызгах воды. Вдумчивые глаза устремлены вперёд, на кромку канала, лицом к которому мы теперь оказались. Он совсем близко, до него нет и 200 метров. Этот участок его - уже передний край немцев.

Сразу за каналом - восточная оконечность уходящей между каналами влево деревни Липки. Ещё левее, к западу от нас, болото тянется далеко, но в него с юга врезан мыс, такой же, как тот, по которому мы ползли, острый, с остатками леса. На оконечности мыса виднеется немецкое кладбище, от него над болотом бревенчатая дорога. На мысу, над дорогой, и на бровке канала видны серые бугорки. Это - первая, изогнувшаяся дугой траншея фашистов. Мы действительно заползли к врагу в некий мешок, а "нейтральный" участок канала, пересекающий впереди болото, теперь приходится правее нас. Можно только догадываться, что враг наблюдает, и кажется странным, как это он не заметил тебя, пока ты полз по болоту... Но тихо... Так тихо вокруг, словно врага и вовсе не существует...

Наша ячейка под кустом обложена по полукругу кусками дерна, на них, как и на всей крошечной луговинке вокруг куста, замерли на тонких стебельках полевые цветы. Они дополнительно маскируют нас. Кочегаров осторожно просовывает ствол винтовки под листву куста, между двумя продолговатыми кусками дерна, заранее заложенными под углом один к другому, чтобы ствол можно было поворачивать вправо и влево. Таких амбразур у нас две: одна открывает сектор обстрела на канал - на деревню Липки, другая - на мысок с кладбищем.

Даже звук отщелкиваемого мною ремешка на футляре бинокля здесь кажется предательски громким. Стрелять должно только наверняка и так, чтобы зоркий враг не заметил ни вспышки, ни лёгкой дымки пороховых газов. Вот почему мне, новичку, конечно, и не следовало брать с собой винтовку. Стрелять будет только Кочегаров, а мой пистолет, как и наши гранаты, мог бы понадобиться лишь в неожиданном, непредвиденном случае, если б возникла нужда драться с оказавшимся рядом врагом в открытую, дорого продавая свою жизнь. Но на такой случай опытный снайпер Кочегаров и не рассчитывает: всё у него должно получиться как надо.

Уже через 10 минут, зорко наблюдая сам и выслушивая высказываемые шёпотом объяснения Кочегарова, я чувствую себя хозяином обстановки. Время тянется медленно. Хочется пить, всё сильней припекает солнце. Перешёптываться больше, кажется, не о чем, да и не нужно. Можно думать, о чём хочешь думать, только не отрывать глаз от горячего в лучах солнца, хоть и примаскированного листьями, бинокля. Но все думы теперь об одном: неужели не появится ? Неужели день пройдёт зря ?   Хоть на секунду бы высунулся !   Где покажется он ?   Там, у мостика через канал, перекинутого в середине Липок ?   Мостик закрыт сетями с налепленными на них лоскутьями тряпок, и увидеть немца можно только в момент, когда он перебежит дорогу... Или у входа в угловой дзот, врезанный в развалины дома ?.. А могут ли они видеть нас ?   Вокруг меня полевые цветы, они уже поднялись высоко. Кое - где на болоте видны ещё несколько таких "островков". Нет, немцу невдомёк, что русский солдат может затаиться и укрепиться под самым носом у него, здесь, в болоте !

Тишина. Странная тишина - вдруг почему - то ни с чьей стороны никакой стрельбы. Бывает и так на фронте !..

Не отрываясь от оптического прицела, сощурясь, укрыв сосредоточенное лицо в траве, лежа в удивительной неподвижности, снайпер Кочегаров терпеливо выискивает себе цель.

...Из - под куста черемухи одним прыжком вырывается человек. Пригибаясь к земле, он быстро бежит по бровке канала к линии бугорков. Ясно видны его каска, его голубовато - серая куртка. И прежде чем можно подумать, зачем он выскочил и куда бежит, - Кочегаров нажимает на спусковой крючок. Сухой звук - и фигура, ткнувшись головой в землю, замирает.

- Есть! - удовлетворённо, горячим шёпотом определяет Кочегаров, и на усталом лице его, прильнувшем к прикладу винтовки, спокойная презрительная улыбка. - Ну, теперь начнёт крыть !

Тишина сразу же разорвана яростной трескотнёй незримого пулемёта. Он бьёт из - под того бугорка, куда бежал человек. Он захлебывается длинной очередью, и Кочегаров, ткнув меня локтем, беззвучно смеётся:

- Видишь, куда берут !   Они думают - из опушки !

Действительно: гитлеровцам невдомёк, что снайперский выстрел был из бесшумки да с дистанции в 180 метров. Они косят огнём надрывающегося пулемёта уже давно искрошенные деревья в том направлении, где Кочегаров утром остерегал меня от зелёных смертоносных коробочек. Отсюда до них больше километра... Стучит пулемёт, и вслед за его трескотнёй летят по небу, режут слух воющие тяжёлые мины - одна, вторая и третья. И сразу быстрою чередой - три далеких разрыва сзади, и, оглянувшись на мыс, в полукилометре, там, откуда мы вползли в болото, я вижу мелькание разлетающихся ветвей. За первым залпом - несколько следующих, бесцельных. Кочегаров даже не клонит к земле головы, ему понятно по звукам: разрывы ложатся позади нас, не ближе чем в 300 метрах.

В ответ на немецкий огонь по всему переднему краю немцев начинают класть мины наши батальонные миномёты. Вдоль канала строчит "Максим", перепалка длится минут 15, фонтаны дымков сливаются в низко плывущий над Липками дым. Но людей словно бы нигде и нет. Стучат пулемёты, рвутся мины, а снайперу Кочегарову в эти минуты самое время изощрить наблюдение за противником: не подползёт ли кто - нибудь к убитому, не вскроется ли ещё огневая точка, не приподнимется ли там, впереди, чья - либо голова ?   Но враг опытен. Никаких целей впереди нет. И снова всё тихо...

...Ещё через час, после медленного и молчаливого нашего отхода, я с Кочегаровым снова шагаю по пышному лесу. Иду задумавшись, Кочегаров опять мне что - то рассказывает - о том, как ему приходилось бывать в "пререканиях" с немецкими снайперами, и - про последнего, убитого им два дня назад "112-го". Но я устал и не слушаю.

- Вот такое моё происшествие !.. А сейчас это уже, считать, 113-й ! - заканчивает свой рассказ Кочегаров, и мы продолжаем путь молча. Кочегаров вдруг прерывает молчание:

- Вот с вами приезжал фотограф, меня спросил давеча: на кого существеннее - на зверя или на фрица ?

- Ну... И что вы ему ответили ?

- Конечно, фриц - то поавторитетней, опасней, - раздумчиво ответствует Кочегаров. - Но, конечно, для Родины приходится !   Чем больше убьём их, тем скорее победа... Дело почётное !   Так я ему, выходит, сказал !...