Дмитренко Владимир Нестерович

- Плакал ?

Командир 8-й Гвардейской бригады пытливо посмотрел на хмурое остроскулое лицо сержанта Дмитренко. Сержант сдвинул тёмные стрельчатые брови и облизнул сухие обветренные губы.

- Плакал, - тихо ответив он, стараясь не глядеть на командира.

Командир бригады хотел что то сказать, но только кашлянул, махнул рукой и полез в карман за портсигаром. Сержанта надо утешить. У него большое горе. Но как это сделать ? Дмитренко не мальчик, не слабая беззащитная женщина, он солдат, один из лучших снайперов, на его счету более 100 убитых гитлеровцев.

Командир бригады нахмурился и суровым голосом сказал:

- Сегодня на охоту не ходи, не советую. А то сгоряча голову потеряешь.

Дмитренко исподлобья взглянул на него и пожал плечами.

- Плохо вы меня знаете, товарищ Полковник, - обиженно проговорил он - У меня теперь ещё больше ненависти к фашистам появилось.

- Вот об этом - я и говорю, - оживлённо сказал Полковник, - ты остынь немного. Я опасаюсь, что ты совершишь сегодня какой - нибудь безрассудный поступок.

- Этого не будет, - решительно заявил Дмитренко.

Полковник вздохнул и улыбнулся, окинув тёплым взглядом стройною фигуру Дмитренко. Он любит этого украинского паренька, ершистого и неукротимого.

- Смотри, будь осторожен. Горячку не пори, - назидательно выговорил он, пожимая на прощанье руку снайперу.

Дмитренко вышел из блиндажа Полковника, недовольно ворча про себя. "Пропало утро - самое удобное время для oxoты. Попробуй сейчас проберись на хорошее место для засады. И чего он меня вызывал ?   Нельзя, что ли, было вызвать вечером ?"

Не понял и не оценил сержант заботы Полковника.

Напарник и ученик сержанта солдат Сумкин в ожидании своего учителя сидел в просторной блиндаже сапёров и по обыкновению "точил лясы". Этот сложенный, вечно улыбающийся пензенский колхозннк любил поболтать. Особенно нравилось ему говорить в рифму. Он украшал свою речь стихами, вроде: "Минуты покоя врагу не давай, увидел фашиста - стреляй", "Убил гада - душа рада", "В наступлении не мешкай, продвигайся перебежкой, а ежели стоп - рой окоп".

Около Сумкина сидели 4 сапёра и слушали.

- Есть словцо одно такое, - хитро поблескивая глазами, говорил Сумкин, - как услышит фашист - воет. Отгадайте, что это ?

Один из слушателей хмыкнул:

- Ясно какое - "катюши".

На некоторое время в узких глазах Сумкина появилось смущение. Отгадка во фронтовой газете была не такая. Подумав немого, он промолвил несколько растерянно:

- Тогда получается, что от двух слов фашист воет.

- А какое слово второе ?

- Окружение.

Сапёры рассмеялись. Один из них сказал:

- Изменить загадку надо.

Дмитренко просунул голову в блиндаж и, не входя, коротко крикнул:

- Пошли.

"Стрельнув" закурить, Сумкин подмигнул сапёрам:

- Будет дело !

Выйдя из блиндажа, он спросил Дмитренко:

- Разрешил Полковник ?

Дмитренко хмуро ответил:

- Фашистских гадов никто не может запретить убивать.

- Это верно, - благодушно заметил Сумкин, - снайпер должен работать чисто, каждая пуля - в фашиста. Фашиста не бить - живу не быть.

Дмитренко поморщился, но ничего не сказал. Сумкин вспомнил о горе сержанта и, виновато мигнув, замолчал. Он читал письмо матери Дмитренко и вполне сочувствовал сержанту. Он даже заучил это письмо наизусть. Мать писала из недавно освобождённого украинского хутора Михайловского. Напрягая память, Сумкин припомнил письмо слово в слово, даже вспомнил, где стоят запятые и точки:

"Сынок Володя, - было написано в письме, - сообщаем мы тебе, что твоих братьев положипи гитлеровские бандиты. Уложили Ивана, Петра, Дмитро стал партизаном. Нашёлся изменник, выдал. Расстреляли и Дмитра. А ещё сообщаем тебе, сынок, что отцу гитлеровцы отрубили правою руку. А я сама дюже стала слаба. Не встаю с постели 5-ю неделю. Вот шо зробыли фашисты с нами, сынок. Твоя мать Александра Дмитренко. Писала Мария Цымбалюк".

- Володя, - начал нерешительно Сумкин и выжидательно посмотрел на него, - надо бы матери письмо отписать, утешить старую.

- Тебе то что ? - сухо отоздался сержант.

- Как - что ? - с горячностью воскликнул Сумкин - Друг ты мне или нет ?   Твоя беда - моя беда. Я уже написал Александре Никитишне.

- Ну ? - поразился Дмитренко, приостановившись. - Когда же ты успел ?

- А ночью, когда ты в балке бродил. Мне твоё горе близко к сердцу припало, спать не мог. Встал и начал писать.

Дмитренко хотел было обнять товарища, но сдержался, только глаза его потеплели. Он взволнованно произнёс:

- Спасибо, Митя !   Вечером и я напишу.

Он пытался написать ответ сразу, как прочёл письмо матери. Думал излить на бумаге свои мысли горячо, с чувством, чтобы выразить и горе своё, и сыновнюю любовь, и нежность к старенькой маме, и жгучую ненависть к врагу, - всё, что накипело на сердце. Но слова не так ложились на бумагу, как хотелось бы. Он позавидовал тем, кто умеет складно писать.

Несколько минут шли молча. Дмитренко старался отогнать от себя тяжёлые мысли, считая, что они отражаются на боеспособности.

- Винтовку осмотрел ? - отрывисто спросил он.

Такой вопрос сержант задавал каждое утро. Этим он приучил Сумкина после сна первым долгом осматривать и чистить оружие.

- Осмотрел - ответил, Сумкин.

И невольно с завистью покосился на снайперскую винтовку Дмитренко с металлической пластинкой на ложе. Её подарил снайперу командующий армией Генерал - лейтенант Леселидзе, когда Дмитренко довёл свой счёт убитых фашистов до 100. Сумкин давно мечтал о такой. Пока же пользовался старой винтовкой сержанта.

По ходу сообщения снайперы дошли до переднего края oбороны. Дальше надо было примерно 100 метров ползти сквозь густые колючие кустарники до маленького, тщательно замаскнрованного окопа, вырытого ими ещё 2 неделя назад. Прежде чем ползти, сели покурить - во время снайперской засады не покуришь.

Усатый стрелок, сдвинув на затылок пилотку, большой сапёрной лопаткой углублял свою ячейку. Сумкин угостил его табаком и не утерпел, чтобы не сказать:

- Копай окоп проворно, скоро, земля - твой щит, твоя опора.

Стрелок улыбнулся, с аппетитом затягиваясь табачным дымом, серьёзно ответил:

- Знамо дело.

Накурившись, Дмитренко притушил ногой окурок, проверил винтовку, оптический прицел, надел маскировочный халат и кивнул помощнику:

- Поползли.

- Желаю счастливой охоты, - напутствовал их стрелок, провожая глазами извивающиеся в кустах фигуры снайперов.

Дмитренко oпасался, как бы гитлеровцы не заметили их, тогда пропала охота. Однако всё прошло благополучно. Незамеченные, они скользнули в окопчик. На вражеской стороне была тишина. Самое хорошее время для охоты - утро, когда у гитлеровцев завтрак. Но это время упущено. Теперь надо дожидаться обеда. А он у гитлеровцев бывает под вечер. Весь день придётся терпеливо лежать, не сводя глаз с вражеского края, не шевелясь, не куря, чтобы враг не обнаружил.

Пристроившись поудобнее, сержант стал наблюдать. Благодаря тому, что их окопчик находился на небольшой высоте, им были видны не только передние траншеи противника, но и дорога, проходящая за ними, вторая линия обороны. Но там также не было заметно никакого движения. Пролежав около часа, Дмитренко процедил сквозь зубы:

- Не показывается ни одна сволочь. Пуганые стали.

- Надо менять место, - шёпотом отозвался Сумкин.

Неожиданно над вражеским окопом показалась каска.

Дмитренко насторожился. Каска помаячила минуту и скрылась. Вскоре опять показалась. Снайпер заметил, что она покачивается. "На палку надели, - догадался Дмитренко, - хотят надуть. Дурачков ждут".

Каска исчезла и больше не появлялась. Лёгкий ветерок донёс до снайперов звуки музыки. Какой-то гитлеровец старательно наигрывал на губной гармошке фокстрот. Дмитренко чувствовал, как в нём накипает злость. Пришли подлые душегубы, истоптали, испоганили советскую землю, надругались над советскими людьми и веселятся. Вспомнилось письмо матери. Оно взывало к мести. И он отомстит. Прислушиваясь и не сводя настороженного взгляда с траншеи врага, Дмитренко исступлённо произносил в уме клятву:

"Батько мий, браты мои, маты !   Пока я жив, - пока бьётся в моей груди сердце, пока видят очи, - не будет пощады проклятым бандитам. За каждого брата я убью 50 фашистов, за одну твою руку, батько, я отниму сотни рук у фашистских мерзавцев. Вражьей кровью залью родные поля и утолю своё горе".

Повернувшись к Сумкину, он яростно зашептал:

- Подобраться бы сейчас поближе - и гранатами, гранатами гадов !

Сумкин удивлённо посмотрел на сержанта и неодобрительно заметил:

- Поостынь маленько.

Дмитренко усмехнулся, вспомнив, что такие же слова утром сказал ему Полковник.

- Ты говоришь, как Полковник.

- А может быть, я тоже в Полковники мечу, - не поняв товарища, ответил Сумкин.

Он давно уже мечтал об офицерских погонах. Армейская жизнь пришлась ему по вкусу. "Ухлопаю штук 200 фашистов, тогда мне за отвагу и мастерство присвоят Младшего лейтенанта. После войны поеду учиться в офицерскую школу" - так частенько думал он. Дмитренко одобрял его решение. А мнением своего учителя Сумкин дорожил. Жаль, что сам сержант не хочет после войны оставаться в армии и учиться на офицера. Мечта сержанта - снова водить комбайн.

"А что касается гранат - то пуля лучше", - решил Сумкин. После мастерских выстрелов Дмитренко, когда его пуля валила, врага за полкилометра, он крепко уверовал в винтовку. Сейчас он вспомнил однажды услышанную присказку: "Пуля - дура, если у врага не пробита шкура, пуля умна, если фашиста убила она. На то в дуле и пули, чтобы враги ноги скорей протянули". Здорово сказано.

На дороге, за второй линией обороны противника, заклубилась пыль. Дмитренко поднял бинокль и увидел легковую машину. Она остановитась около разбитого здания. Из машины вылез грузный офицер. К нему навстречу откуда-то из-под стены спешил другой офицер.

"Начатьство приехало", - сообразил снайпер. Он отложит бинокль и посмотрел в оптический прицел. "Далековато. Однако попробую". Он определил расстояние - примерно 800 метров. Прицеливаясь, стал в уме производить сложные вычисления, вспоминая всё, чему его учили в снайперской школе. Сумкин следил за целью в перископ.

Раздался выстрел. Толстый гитлеровец схватился за грудь и упал. Второй офицер испуганно отскочил за стену. Оттуда выбежали 2 солдата и быстро оттащили упавшего.

- Есть 130-й - удовлетворительно промолвил Дмитренко, пряча винтовку в окоп.

Сейчас бнчо важно, чтобы противник не обнаружил, откуда раздался выстрел. Глядя на Дмитренко влюблёнными глазами Сумкин восхищённо крякнул:

- Boт это выстрел !   На таком расстоянии !

С полчаса они сидели, не выглядывая из окопа. Потом Дмитренко осторожно приподнялся. Высоко над головой свистнула пуля. Дмитренко присел, успев, однако, заметить, откуда раздался выстрел. "Вероятно, фашистский снайпер", - догадался Дмитренко.

- Обнаружил, гад, - со злостью шепнул он Сумкнну, беря у него перископ. Он стал следить за кустами, откуда был произведён выстрел. Неожиданно оттуда показался ствол винтовки. На нём был привязан белый платок. Ствол стал покачиваться из стороны в сторону.

"Что за чертовщина, - протирая глаза, проворчал сержант, словно не веря им, - или дурак какой-то неопытный, или в плен хочет сдаться. Сейчас навскидку завалю".

Лёгким движением Сумкин остановил его:

- Может, подвох какой - нибудь.

Винтовка с платком продолжала качаться. Показалась рука. В ней тоже был белый платок. Потом Дмитренко увидел, как из-за кустов выполз немец в маскировочном халате. Оставив винтовку на месте, он двигался в нашу сторону. Полз довольно оригинально, на локтях, а в обеих руках держал по белому платку. То и дело оглядывался назад.

Его легко было убить. Сначала Дмитренко, движимый чувством ненависти, так и хотел сделать, но сдержался, ожидая, что будет дальше. Увидев округлившиеся испуганные глаза, вздрагивающий подбородок врага, он чуть не расхохотался. Мигнул Сумкину: смотри, дескать, как переживает.

Сумкин не выдержал и слегка высунулся. Сделав рукой движение, чтобы немец полз быстрее, он опять спрятался в окоп. Гитлеровец ускорил движение. В окоп он свалился, как сноп, тяжело дыша. Сумкин сразу налёг на него и связал назад руки. Потом посадил и, посмеиваясь, сказал:

- Фашист силён, пока не повалён.

Дмитренко презрительно посмотрел на трясущиеся губы врага и сплюнул - он не любил трусов. Приказав Сумкину следить за ним, снайпер отвернулся, утратив всякий интерес к пленному.

В конце дня, когда у противника начинается обед, оживает вся передовая. Иной неосторожный солдат высунется из окопа вылить из котелка остатки пищи - для него yже готова пуля. Иной, бравируя храбростью после выпитой водки, начинает стрелять в нашу сторону - и для этого приготовлена пуля снайпера. Сержант навёл винтовку в ту сторону, где по обыкновению раздавали обед, и терпеливо стал ждать.

Когда стемнело, снайперы вернулись на нашу сторону. Дмитренко повёл пленного к Полковнику. Сумкин по старой привычке зашёл к саперам. Сапёрный старшина явно питал слабость к присказкам Сумкина. А пользоваться уважением старшины - это не пустяк.

По случаю удачной охоты старшина угостил его отличным обедом. Плотно заправившись, Сумкин начал рассказывать о пленном.

- Видать, философ попался. По-русски говорит сравнительно похоже. Как скрутил я ему руки да пригрозил, чтоб не орал, он и говорит: "Лучше быть трусом, чем покойником". Я сразу сообразил, что передо мной человек думающий, А по дороге в штаб он рассказал, что его отец в Первую Мировую войну сразу сдался в плен русским. Когда сынок пошёл на Восточный фронт, отец дал ему наказ - сдаваться русским, пока живой. Сынок оказался понятливым, записался в снайперы, выбрался за передний край и сдался в плен.

Старшина, лысый и толстый, глубокомысленно изрёк:

- Они начинают думать. Это хорошо...

Полковник был доволен показаниями пленного.

- Молодец, сержант, объявляю благодарность, - потирая от удовольствия руки, сказал он Дмитренко и протянул ему портсигар с папиросами. - Твой 131-й гитлеровец оказался разговорчивым.

Дмитренко искоса посмотрел на вленного, по лицу которого блуждала заискивающая улыбка, и с оттенком брезгливости произнёс:

- Этот не в счёт. Это не трудовой, даром достался. Счастье его, что поумнел.

И, внезапно насупившись, повернулся и вышел.

В некоторых источниках, например в книге И. С. Шияна - "На Малой земле", фамилия Владимира Нестеровича пишется как "Дмитриенко".