Мидов Назар

О снайперах 35-го Гвардейского стрелкового полка 10-й Гвардейской стрелковой дивизии 14-й армии Карельского фронта стоит рассказать особо.

Хотя кабардинец Назар Мидов, абхазец Сайд Алиев, русский Василий Миронов и белорус Николай Легков служили в одном подразделении, вместе они собирались редко. Ведь снайпер выдвигается на передний край и занимает ячейку один или в крайнем случае с напарником. К тому же постоянные поединки с врагом не проходили бесследно. Наши снайперы били по врагу, но и их выслеживали. И они или падали замертво, сражённые фашистской пулей, или получали ранения и оказывались в госпитале. Но однажды несколько дней они провели все вместе. Случилось это, когда всё отделение снайперов направили на созванное политуправлением фронта совещание по обмену опытом. Снайперы вели тогда профессиональный разговор о том, как наблюдать за противником, искусно маскироваться, действовать активно, в любую погоду, о преимуществах "охоты" за противником вдвоём, о борьбе с огневыми точками фашистов.

Этот опыт давался кровью. Трижды, например, побывал в госпитале за один только год снайпер Назар Мидов. Но пуля фашиста не только ранила. Она и учила. Если попал под удар врага, значит, где - то допустил ошибку. Анализируя такие промахи, снайперы ещё лучше овладевали своим мастерством, становились не только меткими стрелками, но и искусными разведчиками, зоркими наблюдателями, знали все тонкости маскировки. Как - то командир приказал Назару Мидову уничтожить вражескую пулемётную точку, которая была хорошо замаскирована. Трое суток под дождём выслеживал её Мидов. А когда обнаружил - "снял" прикрывавшего расчёт вражеского снайпера, а затем, подобравшись ближе, забросал гранатами и пулемётчиков. За этот и другие подвиги Мидова наградили орденом Ленина. Вскоре после боя коммунисты батальона приняли его в партию.

Назар Мидов войну начал пулемётчиком. После ранения, подлечившись в госпитале, с согласия командира пошёл на снайперский сбор: решил проверить свои способности... В снайперы отбирали строго, но Мидов выдержал экзамен.

В первые месяцы войны снайперы "охотились" в одиночку. Но потом опыт подсказал, что лучший результат достигается тогда, когда выходят на передний край парами. У Мидова оказался очень хороший напарник - сержант Василий Миронов. Они не походили друг на друга ни внешне, ни по характеру. Миронов - строг, нетороплив, точен. Мидов подвижен, нетерпелив, горяч и весел. Он, казалось, никогда не унывал, и улыбка не сходила с его лица. Сойдясь вместе, действуя в одной паре, эти мастера меткого выстрела дополняли друг друга.

...Много дней выслеживали они вражеский пулемёт, изучали подходы к нему. Когда Мидов готов был рвануться вперед, чтобы занять позицию для выстрела, неторопливый и расчётливый Миронов остановил его:

- Погоди, ещё не все повадки врага выяснили.

Наконец день решающего поединка настал. Снайперы выдвинулись в боевое охранение. Дальше идти, казалось, невозможно, но у Мидова уже созрело какое - то решение.

- Лежи здесь, - сказал он напарнику. - А я поползу вперёд. - Полз он долго и осторожно. Зорко всматривался в предрассветные сумерки.

Вдруг заметил, как к пулемёту побежал немецкий солдат. За ним вскоре поспешили ещё двое. Мидов уложил их. По снайперу открыли огонь. Тогда в дело вступил Миронов. Вдвоём они уничтожили 6 врагов. В основе их успехов лежало глубокое знание снайперского дела. Они знали и использовали до конца возможности снайперской винтовки. Знали особенности местности, на которой действовали. Это были люди, досконально познавшие свою профессию.

После окончания войны Мидов уехал к себе в Карачаево - Черкесию.

В своих фронтовых скитаниях я сталкивался с ними несколько раз. Судьба позаботилась о том, чтобы обстановка этих встреч менялась. Мало - помалу я прослеживал их жизненное движение, и у меня есть что рассказать о них.

Начну с рассказа о Назире Мидове, и именно с того знаменательного момента, когда за его спиной, только что захлопнулись двери госпиталя. Назир медленно побрёл по залитой нежарким северным солнцем улнце. По телу разливалась блаженная теплота. Было чрезвычайно приятно идти не торопясь по скрипучам мосткам приморского поселка, слышать недалёкий шум моря. Потом он вспомнил, что должен явиться в свою часть, и заторопился. Госпитальная койка была вовсе не по душе живому и подвижному Назиру. Попав в госпиталь, он не переставал проклинать аппендицит и торопить врачей. Ему сделали операцию. И вот он снова среди своих ротных друзей и снова у своего пулемёта... Это было 20 июня 1941 года. Через 2 дня грянула война. Назир Мидов ушёл со своим полком в горы.

В первые же дни войны закипели в горах севера горячие схватки, и Мидов сразу попал в самое пекло боя. Он карабкался со своим пулемётом по горным кручам. Штурмуя высоту 314,9, он 6 раз ходил в атаку. Свежие швы не выдержали, разошлись. Мидов перетянул их полотенцем и пополз дальше. Когда расчёт пулемёта выбило в бою, он, оставшись со старшим сержантом Шкуропасковым вдвоём, продолжал вести огонь. Когда кончились патроны, Мидов взялся за наган. Оп свалил из нагана подобравшегося вплотную к пулемёту вражеского солдата. Шкуропасков свалил 2-х из своей самозарядки.

Им удалось отбиться от группы наседавших на пулемёт фашистов. Они не только не отдали своего пулемёта, но ещё захватили вражеский пулемёт и били из него по врагу.

Почти месяц провёл Назир Мидов в непрерывных боях, пока серьёзное ранение не привело его снова в госпиталь. Там его снова вылечили к заодно подправили и залечили разошедшиеся швы.

Мидов отлично владел и пулемётом, и гранатой, и самозарядкой. Но мастерство требует сосредоточенности, и Мидов сосредоточил все свои воинские способности на снайперской винтовке. Оказалось, что он угадал свой истинный талант, когда, выйдя после ранения из госпиталя, пошёл на снайперский сбор. Ему учинили своеобразный экзамен. В 100 метрах от линии огня воткнули в землю палку и сказали:

- Стреляй.

Мидов выпустил весь магазин по палке, и все пули легли в цель.

Тогда в 50 метрах от него поставили спичечный коробок на ребро и снова приказали:

- Стреляй.

Мидов размозжил коробок первой же пулей.

Пробыв почти месяц на снайперском сборе, Назир отправился на "практику". В первую же снайперскую вахту молодой снайпер уложил 7 гитлеровцев.

- Доброе начало, - сказал Назиру командир роты. - Давай и дальше не хуже.

Дальше пошло не хуже. Мидов не довольствовался попадавшимися ему на мушку одиночными солдатами врага, а уничтожал их, случалось, целыми группами. Он смело выбирал позицию вблизи расположения противника, оборудовал её так искусно, что оставался неуязвимым, и бил без промаха и на выбор.

Однажды он обнаружил в неширокой лощине вражеский взвод на марше. Мидов неторопливо поднял винтовку и поймал на мушку передового. Уложив его, Мидов тотчас перевёл огонь в хвост колонны и свалил обоих офицеров. Покончив с офицерами, Мидов открыл огонь по взводу и уничтожил ещё 6 фашистов.

Многое можно ещё было бы рассказать о боевых делах Назира Мидова.Но рассказ этот будет неполным и односторонним, если не связать его с рассказом о друге и напарнике Мидова - сержанте Василии Миронове.

Василий Миронов - это прирожденный снайпер. Весь он заострён, как пуля. У него острые, пристально - колючие, прищуренные глаза. Острые брови, острый нос, острый подбородок, тонкие плотные губы. Когда он смотрит на тебя, кажется, что он прицеливается не только глазами, но и всем лицом, всем существом. Он методичен, нетороплив и точен до чрезвычайности. На 95 убитых им врагов он истратил менее 100 пуль. Это был непогрешимый мастер выстрела.

Назир Мидов - иной. Он весел, круглоголов, белозуб. Он подвижен и в то же время как бы несколько неуклюж. Он горяч и, кажется, добродушен. И он артист. Снайперское дело для него творческий процесс. Он вкладывает в него страсть, трепетанье нервов, какое-то священное воодушевление. Оно горело в нём даже тогда, когда он часами лежал на морозе, неподвижный, как засыпанная снегом каменная глыба.

Однажды он 6 дней высматривал и выискивал немецкий пулемёт. Наконец тщательно замаскированный пулемёт был обнаружен, подходы к нему изучены. Ночью напарники вышли на охоту. Пробравшись на рубеж, дальше которого идти, казалось, было невозможно. Назир решил всё же выдвинуться ещё на 200 метров вперёд.

- Ты здесь, Миронов, заляг, - сказал он товарищу, - а я выползу вперёд. В случае чего прикрывай меня огнём.

И он уполз в ночь. Долго лежал он в снегу под неяркими северными звёздами. Кругом стояли молчаливые, хмурые скалы в плотных белоснежных папахах. Назир лежал, объятый холодным суровым молчанием полярной ночи. И за тёмным морозным маревом виделись ему солнечные вершины родного Карачая. Назир украдкой вздыхал. Близился серый пасмурный рассвет.

В 8 часов в стане врага обнаружилось движение. Озябший гитлеровец торопливо пробежал откуда-то из тыла к своему пулемётному расчёту. Назир пропустил его, чтобы уточнить местоположение пулемёта. Но следующих двух он пропускать не намеревался. Две пули свалили их одного за другим на тропу. Тот немец, который пришёл прежде, бросился к ним из укрытия. Мидов уложил и его. Ещё трое вышли на тропу. Одного пуля Мидова настигла на тропе, второго - когда тот уже подбегал к укрытию. Третий успел залечь за стальной щит пулемёта. Мидов не торопясь прицелился и послал верную пулю прямо в прорезь щита. Разведчики, высланные на следующую ночь на место действия, нашли 6 трупов и молчащий пулемёт. Вернувшись, они удостоверили чистую работу Мидова.

Не менее искусно разделался Мидов с расчётом одного вражеского миномёта. На этот раз наша разведка обнаружила 7 трупов и притащила с собой немецкий миномёт. Рекордным был для Мидова один из морозных Январских дней 1942 года, день, в который Назир увеличил свой снайперский счёт ещё на 12 гитлеровцев.

У Миронова подобного рода бурных дней почти не бывало. У Василия были иные приёмы, чем у горячего, порывистого его напарника. Он был воином иной складки. Он двигался от успеха к успеху не скачками, а мерной железной поступью. Каждая выпущенная пуля имела предысторию, каждый выстрел тщательно подготовлен, в него вкладывалось всё, чем владел, что знал этот неторопливый, нечеловечески настойчивый человек. А знал Миронов о снайперском деле всё...

Когда в Марте 1942 года я встретился со славными напарниками, нa счету Миронова было уже 95 уничтоженных гитлеровцев, на счету Мидова - 83. И это только счёт их снайперских винтовок.

В Мае 1942 года снова довелось встретиться с одним из напарников. Это был Назир Мидов. Встретились мы в белой снежной хижине, притулившейся к груди могучей горы. Хижина была сложена из нарезанных кирпичей плотного снега. Скамьи внутри хижины также сложены были из снежных глыб и прикрыты сверху еловым лапником. Крыши у домика не было вовсе. Потолком служило морозное вечернее небо синевы необыкновенной. Такой чистой, густой пронизывающей сердце синевы я не видел ни в Крыму, ни на Кавказе, чьи небеса прославлены многими поколениями поэтов. Эта синева ложилась на белоснежный гребень высотки, и простое волшебство этих рядом лежащих, никакими полутонами не смягчённых красок приобретало громадную силу. Говорят о скудности Севера красками. Неправда. Север строг, но не скуден; суров, но не скуп. Северный пейзаж чрезвычайно выразителен именно тем, что в нём мало мелких деталей и нет ничего красивенького. Он могуч, первозданн, молчалив. И он растит сильных людей...

И только я подумал об этом, как увидел на пороге хижины коренастого смуглого человека в ватной куртке, со снайперской винтовкой за плечами. Это был Назир Мидов. Я очень обрадовался и закивал, заулыбался ему навстречу. Большего сделать я сейчас не мог, так как в снежной хижине заседала партийная комиссия, приехавшая в батальон капитана Михаила Смилыка, чтобы принимать в партию его бойцов, отличившихся в последних боях. Секретарь комиссии, сидя на устланной лапником снежной скамье и держа на коленях чемоданчик со всем своим партийным имуществом, обратился к Мидову с несколькими анкетными вопросами.

Мидов отвечал очень кратко. Так же кратко рассказывал о себе. Родной аул Первомайский, в котором он родился и рос, находился очень далеко отсюда, в Карачаевской автономной области. Подросши, Назир стал колхозником, табунщиком. Пас лошадей. Дело не такое уж лёгкое. В табуне 300 и больше кобылиц. В 1940 году, уже в Ленинграде, призвали в армию. Оттуда полк направлен был в Выборг и дальше на север. В первые же дни воины полк перебросили на Мурманское направление. Здесь и дрался со своим батальоном. Был рижды ранен. До армии не умел по-русски говорить. В армии научили. Многому вообще армия научила, коллектив армейский. Навыки нужные дал, знания нужные, мысли. Спасибо ему...

Мидов умолк и вопросительно посмотрел на секретаря комиссии, словно спрашивал, нужно ли ещё говорить. Он-то сам считал, что в жизни его нет ничего такого, что заслуживало бы особого внимания и о чём стоило бы подробно рассказывать.

Что ж, за него красноречиво говорила его снайперская винтовка, на счету которой было уже 88 уничтоженных фашистов.

От снежной хижины, над которой стояло высокое синее небо, Назир ушёл в свой батальон уже коммунистом. Так сделал он ещё один шаг вперёд на своём трудном и славном пути. Вот, пожалуй, и всё, что я мог рассказать о Назире Мидове в короткой главке о нём. К этому остается прибавить разве только то, что, когда вскоре случай снова столкнул меня на фронте с Назиром, на счету его было уже 102 гитлеровца.

Впрочем, нет, это ещё не всё. Свиделся я с ним ещё раз, так же как и с напарником его. Это было уже 9 Июля того же 1942 года. Во время Майского нашего наступления оба приятеля были ранены: Миронов - 16-го числа, Мидов - 19-го. Судьба развела их в разные стороны. Миронова положили в Мурманский госпиталь, Мидова увезли в Мончегорск. После госпиталя обоих назначили в разные части.

Но в Июле 1942 года командование армии организовало снайперский сбор, и дружки снова сошлись. И вот они стояли передо мной - спокойный, сосредоточенный Миронов и горячий, улыбчивый Мидов. Он уже, кстати, был не рядовым, как в начале войны, а Младшим лейтенантом.

Мы закурили, и Назир заговорил о солнечном своём Карачае, о родном ауле, о чудесных пещерах в окрестных горах. Впрочем, сумрачные горы, которые хмуро громоздились вокруг, казались ему теперь такими же живописными, как и те другие, далёкие и милые сердцу. Ведь именно здесь развернулся в полной мере его воинский талант; здесь раздались вширь сильные плечи и возмужала душа. Может быть, ему самому незаметен был его собственный рост, но мне при каждой новой встрече он бросался в глаза. Каждый раз я встречал Назира Мидова, как и его напарника Василия Миронова, иным, чем прежде, - более сложным, более богатым жизненным опытов, более зрелым.