История одного боя

Мне хотелось бы многое рассказать о замечательном лётчике, дважды Герое Советского Союза Алексее Васильевиче Алёлюхине, да не знаю, как выйдет. Фигура великолепная, и рассказывать о нём поэтому трудно - того и гляди, выйдет панегирик. А этого не хотелось бы. Не хотелось бы мне утратить ощущение ншвого, доподлинного, сущего Алелюхина.

Я встречался с ним и тогда, когда он стал прославленным асом, на счету которого числилось уже более 30 сбитых самолётов врага, и гораздо раньше.

Первая встреча с Алелюхиным вышла у меня 1 марта 1943 года. Тогда я 1,5 недели прожил у Л. Шестакова в 9-м Гвардейском полку. Всё это время я то и дело встречался с Алелюхиным, которого сразу отличил среди других моих новых друзей - лётчиков. Очень он мне пришёлся по душе - ясностью мышления прямодушием, целеустремлённостью, предельной преданностью делу и высоким пониманием его.

Уже тогда 22-летний Алелюхин, сбивший лично 11 немцев и в группе 8, был признанным мастером воздушного боя - резкий, молниеносный, искусный и в пилотаже, и в ведении огня, и в боевой технике, выносливый, находчивый в трудные минуты боя, пилот с необыкновенной реакцией в управлении машиной и боевых движениях. К тому же он обладал способностью в самом процессе боя видеть вокруг себя решительно всё - и своих ведомых, и самолёты противника, и все подходы к району боя, и сам бой на всём его пространстве.

Эти боевые качества Алелюхина отнюдь не исчерпывают его личности. А мне бы хотелось сделать зримым для читателя всего Алелюхипа, начиная даже с его внешности. К слову сказать, он примечателен и внешним обликом своим. Редко встречал я столь цветуще здорового и столь крепко сбитого человека. Весь он был словно из железа отлит. И лицо тяжёлое, большеносое, крупно - губое. Этот здоровяк и крепыш по-детски смешлив и добродушен. Впрочем, в боевой обстановке это добродушие начисто улетучивалось. Его заменяло поразительное хладнокровие, о котором мне говорили решительно все, кто дрался с ним рядом.

Я не буду рассказывать о всей жизни Алексея Алелюхина, расскажу только об одном воздушном бое, в котором, как мне кажется, Алелюхин раскрылся наиболее полно. Этот бой пусть и будет портретом прекрасного лётчика, которого мне посчастливилось встретить на аэродроме неподалёку от Ростова одним пасмурным Мартовским утром.

Бой случился несколько ранее - в начале февраля того же 1943 года. И вышло так, что бой этот пришлось вести Алелюхину в одиночку, так как малоопытный ведомый, в первый раз летящий на боевое задание, потерял своего ведущего.

Бой в одиночку - самый тяжёлый и самый опасный для лётчика. Никто не прикроет атакующий самолёт, не предупредит об опасных заходах врага, не придёт в трудную минуту на помощь.

Врагов было двое, и они были выше Алелюхина. Преимущество в высоте есть решающее преимущество в воздушном бою. Поэтому первой заботой Алелюхина было ликвидировать это преимущество противника.

Чтобы обеспечить себе выгодную позицию, он пошёл вверх и на солнце. Преследовавшие его "Мессеры" также полезли вверх и на солнце. Началась долгая и упорная борьба за высоту.

2000, 3000 и 4000 метров были набраны довольно легко. На 5000 и выше стал заметно сказываться кислородный голод. Рот лётчика сам собой открывался, и казалось, что воздух беспрепятственно входит в гортань и тотчас же выходит обратно, не достигая лёгких. В ушах стоял глухой звон.

Но Алелюхин упорно шёл вверх. Немцы всё ещё были выше, и, когда Алелюхин достиг высоты 6000 метров, враги начали атаку. Вести бой одному протих двоих на виражах, на горизонтали невыгодно и опасно. Пара, действуя согласованно, всегда может поймать на вираже одиночку и свалить его. Алелюхин решил вести бой только на вертикали.

Заметив, что немцы собираются атаковать, Алелюхин тотчас перевёл свою машину в отвесное пике и ринулся вниз. Немцы последовали за ним. Три машины падали с огромной скоростью вниз. Несмотря на стремительность падения, это были для лётчика мгновения относительного спокойствия. Так как Алелюхин начал пикировать раньше своих противников, а на пикировании скорость машины сильно увеличивается  ( вот почему выиграть в высоте - значит выиграть и в скорости ), то он оторвался от противника на большой просвет. Кроме того, лётчик на отвесном пикировании испытывает большую нагрузку от перемены режима на разных высотах и от огромной скорости. При этом самолёт несколько вибрирует, так же как и оружие. Прицельный огонь по Алелюхину на пикировании был почти невозможен. Но как избежать его при выходе из пике, при переходе на горизонтальный полёт, когда враги окажутся в хвосте машины Алелюхина, то есть в самом выгодном для атаки и прицельного огня положении ?

Решение, казалось бы, не решимой задачи было найдено, и оно было крайне простым. Выход из пике в горизонталь невыгоден ?   Хорошо. Он и не будет выходить в горизонталь.

Немцы, стремительно идущие к земле, увидели, что машина русского лётчика на выходе из пике не скользит по горизонтали, а снова задрала нос и снова лезет наверх. Только очень опытный лётчик знает в полной мере, что значит "переломить" на выходе из пике. Вихревое движение сверху - вниз почти мгновенно сменяется движением снизу - вверх. Машина дрожит от огромной нагрузки. Лётчика мнёт и корёжит в сиденье так, что искры сыплются из глаз и сознание временами проваливается.

Это может проделать только бесстрашный, опытный и физически очень сильный лётчик. Немцы не были в состоянии повторить это. Они выходили из пике плавно, постепенно выводя машину из отвесного положения в горизонтальное, и затем, снова делая горку, опять устремлялись вверх.

Всё это приводило к тому, что ни в одни из моментов маневра немцы не могли вести по Алелюхину прицельного огня. Когда Алелюхин пикировал, они не могли вести огня потому, что Алелюхин начинал пике раньше их, раньше их набирал огромную скорость и отрывался. Сделанного им просвета хватало и на то, чтобы обезопасить себя от вражеских пуль и снарядов и в момент выхода из пике. В то время как Алелюхин выходил из пике и, уже "переломив", карабкался вверх, "Мессеры", плавно выходившие из пике, проскакивали по горизонтали под ним вперёд в силу инерции. В этот момент они также не могли вести прицельного огня.

В следующее мгновение немцы, проскочив вперёд, снова начинали вслед за своим противником карабкаться вверх, но уже впереди него и спиной к нему, следовательно, тоже не могли стрелять. В этот момент для Алелюхнна существовало одно затруднение. Так как враги лезли вверх прямо перед ним и в плоскости его движения, то брюхо его машины закрывало их от него. А врагов нельзя было упускать из поля зрения ни на секунду - таков один из основных, главных законов воздушного боя.

Но и тут из затруднения лётчика вывели высокое его мастерство и находчивость. Идя круто вверх, он делал вертикальную полубочку, то есть поворачивал машину по вертикальной оси на 90°. Таким маневром он повёртывался боком к "Мессерам" и мог следить за их действиями.

А смотреть надо было в оба, так как на поле боя появился 3-й немецкий истребитель. Он ходил в стороне, выжидая удобного момента для помощи своим и внезапной атаки. Эту новую опасность Алелюхин устранял тем, что вёл бой всё время на вертикали, уводя свою машину на каждом пикировании в сторону от ходившего в одиночестве немца.

Когда в игре найден хороший ход, не надо искать лучшего. Он 6 раз повторял своё бешеное пике с "переламыванием" на выходе и новой горкой. И трое немцев были бессильны против аса, водившего их буквально за нос.

Положение, однако, резко изменилось, когда внезапно на поле сражения появилась ещё пара Ме-109. Теперь немцев было 5, Алелюхин же был по-прежнему один. Мозг его работал с такой же вихревой скоростью, как немолчно гудящий мотор его машины. Алелюхин рассчитал: один немец в стороне, два идут сзади у него в хвосте, подходящая пара идет под ним на солнце, набирая высоту. Надо обмануть задних, атаковать нижних и выходить из боя. И то, и другое, и третье одинаково трудно. Но и то, и другое, и третье надо сделать немедля и почти одновременно.

И вот, "переламывая" при очередном выходе из пике машину, Алелюхин делает новую и непонятную преследующей его паре эволюцию. Идя вверх, он не карабкается, как это делал до сих пор, по прямой, но, продолжая движение вверх, переворачивает самолёт через крыло, то есть делает восходящую бочку. При этом в верхней точке он не сбавляет газа, но идёт на большой скорости, потом устремляется вниз, обрушивается с высоты в хвост проходящей внизу паре Ме-109, молниеносно атакует их, сбивает одного и переворотом выходит на курс, противоположный той двойке, что его преследовала. Затем он входит в пике и пикирует с 5000 метров до 1500.

Ошеломлённые противники в результате этого маневра теряют его из виду. Все три задаче выполнены. Он обманул преследователей, атаковал подходившую пару и вышел из боя, оставив в дураках всех 5-х.

Впрочем, один из немцев уже не только одурачен, но и уничтожен. Выйдя из пике на высоте в 1500 метров, Алелюхин видит, как отвесно штопорит горящий "Мессер", оставляя за собой вертикальный столб дыма чуть не в километр высотой.

Когда Алелюхин посадил машину на своём аэродроме, он едва - едва поднял колпак кабины. Выйти из машины он уже был не в силах. Тогда он перегнулся через борт самолёта и вывалился из кабины на землю.

Случаются в жизни человека часы, минуты, мгновения, когда все силы души, весь накопленный годами опыт сливаются в один плотный сгусток - и вся жизнь войдёт в эти краткие мгновения, и раскроется весь могучий характер человека. Так было и в этот раз с Алелюхиным. Весь он в краткой истории этого боя - со всем своим уменьем, бестрепетным мужеством, нечеловеческой выносливостью и тонким пониманием процесса боя, пониманием себя, врага, обстановки, времени, пространства, человеческих возможностей. Во все 20 минут боя, в каждое его мгновенье, он был выше и искусней своих противников, хотя, по собственному его выражению, в этом бою "немцы исключительно владели пилотажем".

Так оно и было. Они исключительно владели пилотажем, но всё же Алелюхин владел им ещё лучше, и он был выше их иа голову. Все 20 минут боя он владел пространством его, заставлял противников своих делать то, что он хотел, чтобы они делали, а сам в это время делал то, что они повторить были не в состоянии. Все 20 минут боя он был для них недосягаем и потому неуязвим.

После 12 сбитых самолётов противника, Алелюхин нарисовал на фюзеляже своей машины чёрную пантеру в прыжке и несколько позже выкрасил капот мотора ярко - красной краской. Впрочем, это было не только озорной шуткой. Красноносый его самолёт с чёрной пантерой на правом боку стал заметен и выделялся среди других. Это было на руку Алелюхину. В течение ближайших 2-х месяцев он стал так известен среди немецких лётчиков, что от его чёрной пантеры и красного носа шарахались как от чумы. Его остерегались. Перед ним робели. А это всегда выгодно.

Нет, пантера, как и задорный ярко - красный нос алелюхинского самолёта, была не только озорной шуткой. Это был и расчёт, который, как показало время, оказался совершенно правильным.

Немцы боялись Алелюхина. Они прибегали ко всяческим уловкам, чтобы отвести от себя эту грозу !   Однажды, например, он услышал в своих наушниках радиопризыв:

- Внимание, Алелюхин. Я - "Ракета-1". Приказываю вам идти на посадку. Задание отменяется.

Нет, задание не отменялось и не могло отменяться ввиду подходящего противника. Да и голос был чужой. И выговор какой-то необычный. Алелюхин, внимательный в боевой обстановке к малейшим мелочам, не поддался на провокацию. Напрасно немцы изучали наши позывные и подстраивались на волну Алелюхина. Ничего у них с этим не получилось. Алелюхин разгадывал фальшивый ход врага и принимал меры. Обмануть его оказалось так же трудно, как и побить в открытом бою.

Таков Алелюхин - этот удивительный крепыш - от носков запылённых сапог до синей пилотки, с которой он расставался только тогда, когда надевал шлем. Но если бы вы подстерегли минуту, когда он снимал пилотку, вы смогли бы полюбоваться его необыкновенно светлыми и блестящими волосами. Эти волосы, пожалуй, больше всего поразили меня, когда я впервые увидел Алелюхина. Они были столь светлы, что при ярком свете казались почти белыми, как бы седыми. При энергичном молодом лице это выглядело очень живописно и неожиданно.

Таким я и запомнил Алексея Алелюхина навсегда - светловолосым, улыбчивым, телесно привлекательным и душевно ясным.

В сентябре 1967 года, в одной из гостиниц Москвы, проходил сбор ветеранов 9-й Гвардейской истребительной авиационной дивизии, на который пригласили и меня. Но есть у меня в столице и другие фронтовые друзья, и я не мог не воспользоваться случаем, чтобы повидаться хотя бы с некоторыми из них. Двое были мне особенно дороги - эти двое: Алексей Алелюхин и Амет-хан Султан.

На фронте я часто бывал в 9-м Гвардейском полку Льва Шестакова, в котором они оба служили. Когда в марте 1943 года под Ростовом я впервые увиделся с Алелюхиным, он был старшим лейтенантом и на боевом счету его числилось 11 сбитых самолётов противника. Сейчас он полковник, личный счёт сбитых врагов дошёл до 57, а на груди поблескивают две "Золотые Звезды" Героя.

Последний в воёне - 57-й самолёт врага он сбил над Берлином, "с ходу", как Алелюхнн выразился. И тут же на центральном Берлинском аэродроме и сел. К тому времени Алексей Васильевич уже командовал полком, тем самым 9-м Гвардейским, в котором начинал свою боевую жизнь.

Теперь он живёт в Москве. Окончил две военные академии, но внешне и по характеру, на мой взгляд, остался таким же, каким я его впервые увидел под Ростовом. Он тот же - обаятельный весёлый здоровяк, с открытым нравом, полный жизни и благожелательства. И как прежде, немногоречив и скромен. Когда заговорили о 57 сбитых, я сказал полушутя:

- Эх, жаль, до 60 не дотянули...

Алексей Васильевич только рукой махнул:

- Это неважно. Важно, что победили !

Я, конечно, стал расспрашивать об однополчанах, о тех, кого хорошо знал. Вспомнил высокого, светловолосого, всегда оживлённого Дранищева. Он погиб. Его перевели в другую эскадрилью, и на 2-м же вылете был сбит. В своей эскадрилье со своими товарищами была хорошая слётанность и полное взаимопонимание. В новой обстановке оно нарушилось, и вот...

Тут же Алексей Васильевич заговорил о слётанности в группах и прочем таком, о чём говорил со мной 20 с лишним лет назад. Я всё смотрел в его крупное милое лицо, потом не удержался, протянул руку к его фуражке, снял и поглядел на его светлые, очень светлые мягкие волосы. Они тоже такие же, как прежде, ну почти такие же...