Севастьянов Алексей Тихонович

Родился 16 февраля 1917 года в деревне Холм, ныне Лихославльского района Тверской области. Окончил школу в селе Первитино и Калининский вагоностроительный техникум. В 1936 году по комсомольской путёвке поступил в Качинскую военную авиационную школу лётчиков, которую окончил в 1939 году. Служил в Белорусском военном округе.

С 22 июня 1941 года лейтенант А. Т. Севастьянов на фронтах Великой Отечественной войны в должности командира звена, летал на И-153. Вскоре был назначен заместителем командира эскадрильи. Сражался под Москвой, защищал небо Ленинграда.

К февралю 1942 года командир эскадрильи 26-го истребительного авиационного полка (7-й истребительный авиационный корпус, Войска ПВО страны) старший лейтенант А. Т. Севастьянов совершил 100 боевых вылетов (в том числе 25 ночью). В 32 воздушных боях сбил 1 самолёт противника лично и 2 в паре с другим лётчиком, уничтожил аэростат наблюдения. В ночь с 4 на 5 ноября 1941 года в небе над Ленинградом таранил бомбардировщик Хе-111.

23 апреля 1942 года погиб в воздушном бою, защищая "Дорогу жизни", близ станции Рахья.

6 июня 1942 года за мужество и воинскую доблесть, проявленные в боях с врагами, посмертно удостоен звания Героя Советского Союза. Награждён двумя орденами Ленина.

В 1971 году останки Героя захоронены на военном кладбище в Санкт-Петербурге. Навечно зачислен в списки воинской части. Имя Героя носит улица в Санкт-Петербурге, Дом культуры в селе Первичино Лихославльского района Тверской области. О нём снят документальный фильм "Герои не умирают".

Алексей родился и вырос в небольшой деревеньке Холм, близ Лихославля. С раннего детства приобщился к нелёгкому крестьянскому труду: пас скот, пахал землю. Отец умер рано, и на долю Алексея с матерью Марией Ниловной выпала забота о 5 младших братьях. Детство пришлось на голодные 1920-е годы. Зимой учился в школе в соседнем селе Первитино, а летом работал в родной деревушке Холм подпаском. Однажды сидел на том самом высоком холме, что дал имя деревне, и услышал необычный гул над головой: в синем ясном небе летела диковинная бело-голубая птица. Лёшик вскочил, запрыгал, замахал ей руками. И оттуда, из самолёта, пилот тоже махнул ему рукой. Будто звал с собой...

Алексей учился потом в Лихославльской железнодорожной школе-семилетке, в Калининском вагоностроительном техникуме, но часто видел во сне тот бело-голубой самолёт, которым управлял он, Алексей Севастьянов. Нечего и говорить, что когда раздался призыв "Комсомолец! На самолёт!", Алексей отправился в Лихославльский райком комсомола, а оттуда - в военкомат. Его, здорового высоченного парня, студента техникума, отобрали сразу. И как же гордилась им мать, когда он приезжал домой в отпуск из Качинской военной авиационной школы, а затем и строевой части.

Перед самой войной Севастьянов окончил курсы командиров звеньев с отличными оценками по технике пилотирования, навигационной подготовке, бомбометанию с пикирования, стрельбе по наземным целям, стрельбе по воздушным целям, воздушному бою.

Ждали его дома в очередной отпуск и в июне 1941 года, но пришло письмо: "Дорогая мама! Отпуска мне не дают в связи с международным положением. Очень много работаем - по 10-11 часов в сутки. Работа требует большого напряжения. Так что письма смогу писать редко, не волнуйтесь, если будут задержки". Лётчики на западной границе понимали, что могут случиться такие события, когда возможны станут задержки с письмами...

На рассвете 22 июня 1941 года пламя и дым окутали аэродром. Лётчики на уцелевших боевых машинах устремились навстречу врагу. Над Брестом завязался ожесточённый бой с "Мессерами". Наши пилоты сбили 3 вражеских самолёта. После боёв в Белоруссии Алексей Севастьянов сражался под Москвой, а потом защищал Ленинград.

Алексей был хорошим сыном и, по детской привычке докладывать матери о своих школьных успехах, с войны писал ей в минуты передышек коротенькие письма-отчёты. 29 сентября 1941 года извещал: "С 21 сентября участвую в боях. Успел сбить уже пару фашистов, бомбардировщика и истребителя. В одном из боёв мой самолёт получил повреждение, а я незначительное ранение, которое не помешало мне на другой день вновь полететь в бой. Сейчас настроение бодрое. Здоровье нормальное. Всем привет. Желаю здоровья. Ваш сын Алексей".

26 сентября он в паре с Моховым сбил ещё один самолёт, "Юнкерс-88", над Шлиссельбургом. Эта древнерусская крепость Орешек, построенная ещё новгородцами, отбитая у шведов в 1702 году Петром Первым, была переименована царем, обожавшим немецкую культуру, в Шлиссельбург, от слова "шлиссен" - замыкать, закрывать. Крепость Шлиссельбург, высящаяся у истоков Невы, действительно "закрывала" город.

В ночь на 28 сентября Севастьянов на своём И-153 уничтожил вражеский аэростат, с которого немцы вели корректировку артиллерийского обстрела Невского проспекта, уносившего много жизней. Аэростат парил в небе под охраной истребителей и прикрытием зенитных батарей. Помогла сбить соглядатая завидная маневренность "Чайки", послушно выполняющей каскад разворотов и виражей между огнём зениток и "Мессеров".

В то время Ленинград был уже в блокаде. Фронт начинался там, где кончались трамвайные маршруты. Работа лётчиков стала невероятно сложной. Бомбардировщики врага, шедшие с запада, оказывались над Дворцовой площадью через 2 минуты после обнаружения их постами наблюдения. Нередко сигнал воздушной тревоги раздавался одновременно с гулом бомбардировщиков противника. Нашим истребителям приходилось постоянно дежурить в воздухе.

Правда, потеряв много бомбардировщиков, враги не решались появляться над Ленинградом днём. Прилетит "Хейнкель" или "Юнкерс" ночью и утюжит воздух на большой высоте, чтобы подольше держать город в напряжении. Нырнёт, сбросит бомбу - и снова забирается повыше. Ходили на эти задания лучшие экипажи, имевшие опыт ночных полётов на города Западной Европы. Охотиться за ними надо было тоже бывалым лётчикам.

В полку было известно: в первое утро войны пилот соседнего 123-го полка Пётр Рябцев, растратив боезапас в неравном бою, пошёл на таран. О ленинградских лётчиках Харитонове, Здоровцеве, Жукове, первыми получивших "Золотую Звезду" Героя в Великой Отечественной войне, было известно каждому. О ночных таранах Еремеева и Талалихина - тоже. Но все они шли на смертоносный удар по двум причинам: если вышло из строя бортовое оружие и если расстрелян боезапас.

Алексей Севастьянов, летавший на отражение ночных бомбардировок врага, обозначил третью причину: "В темноте, когда фашистский самолёт лишь на какие-то мгновения попадает в перекрестье прожекторных лучей и огонь "Чайки" может не дать желаемого результата, надо таранить!"

Эти слова Севастьянова на лётном разборе запомнились его товарищу, комиссару эскадрильи Георгию Агеевичу Лобову. В своих воспоминаниях об Алексее Севастьянове, опубликованных в 1965 году, генерал-майор авиации Г. А. Лобов рассказывает, что в их эскадрилье на 8 лётчиков было всего 4 МиГ-3, 3 Як-1 и 2 "Чайки" (И-153) - устаревшие по лётно-техническим данным, а точнее - по скорости (443 километра в час) в сравнении с "Мессерами" (до 570 км/час). Но прекрасная маневренность машины, убираемые в полёте шасси (или лыжи), 4 скорострельных пулемёта возмещали, казалось бы роковой, разрыв в скорости. На это и уповал мастер ночных слепых полётов 23-летний великан Алексей Севастьянов.

Наступила ночь с 4 на 5 ноября 1941 года... Над приплюснутой снарядной гильзой покачивался багровый лепесток пламени. Было тихо. Только склонившийся над столом дежурный сержант время от времени шелестел газетой. Тогда огонёк коптилки начинал метаться, разбрасывая по бревенчатым стенам причудливые тени.

Оторвавшись от газеты, сержант протянул руку к маленькому приёмнику. Но тут же с опаской оглянулся: не разбудить бы лётчиков... Перевёл взгляд на часы. Всё равно вот-вот будить надо: дежурному звену скоро вылетать. Сержант повернул рычажок. Послышались непонятные слова.

Привалившийся к бревенчатой стене Алексей Севастьянов выпрямился. Неужели немцы? Хотел сказать сержанту, чтобы выключил приемник, но после небольшой паузы уже другой голос сказал по-русски:

- Говорит Ленинград. Радиослушатели Англии, в 23 часа по московскому времени мы будем передавать для вас пятую симфонию Чайковского. Слушайте нашу передачу...

Алексей опять привалился к стене. Одолевала дремота. Склонив голову набок, закрыл глаза. Резкий зуммер полевого телефона заставил встрепенуться. Дeжypный схватил трубку и прижал к уху. Скороговоркой выпалил:

- Есть очередной группе к самолётам...

Алексей быстро встал и ударился плечом о подпорку. Приподнявшись на нарах, кто-то шутливо спросил:

- Что, Севастьяныч, тесно тебе в нашем подземном царстве?

Алексей промолчал. От мысли, что нужно уходить из тепла в ночную темень, он поёжился. В небе морозище, а кабина у самолёта открытая. Вся защита - прозрачный козырек, наподобие мотоциклетного. Без меховой маски и не думай вылетать - обморозишь лицо.

Алексей потянулся и тряхнул широко раскинутыми руками, точно вместе с дремотой хотел сбросить с себя тепло землянки.

...Едва взлетев с аэродрома, Севастьянов увидел скользившие в темноте голубые щупальца прожекторов. То укорачиваясь, то неожиданно вырастая, они тревожно шарили по небу. И вдруг все вонзились в одно место. В пучке света блеснуло серебристое пятнышко.

Самолёт Севастьянова рванулся туда, где искрились разрывы зенитных снарядов. Лётчик подумал, что так недолго попасть под снаряд своей же зенитки, но скорости не сбавил. Нельзя было терять время. Вражеский лётчик торопился вырваться из плена прожекторов. Он понимал, что прожекторные посты не бесконечно будут передавать его из луча в луч.

Севастьянов тоже торопился. Его "Чайка" послушно нырнула вниз. Маленький истребитель, прозванный так за изгиб плоскостей, похожих на крылья парящей чайки, и впрямь напоминал сейчас птицу, готовую броситься на вынырнувшую из темноты огромную рыбину.

Алексей дал пулемётную очередь и тут же зло прикусил губу. Просчитался! Ярко освещённая цель показалась гораздо ближе, чем была на самом деле. Прибавил газу и снова открыл огонь. Едва застучали пулемёты, бомбардировщик отвернул, замигал в ответ частыми вспышками. Это стрелок "Хейнкеля" открыл ответный огонь.

Метнувшийся за вражеским самолётом яркий луч прожектора ослепил Севастьянова. Лётчик перестал различать даже светящиеся стрелки приборов. Вскоре, однако, слепота прошла. Алексей увидел скрестившиеся лучи и в них серебристую сигару бомбардировщика. Палец судорожно нажал гашетку, но бомбардировщик продолжал лететь.

Злясь на себя, Севастьянов подвёл "Чайку" ещё ближе. Открыл огонь. Пулемётная очередь неожиданно оборвалась. Сильно, до ломоты в пальце, Севастьянов утопил гашетку, но пулемёты молчали. Лётчик почувствовал, как взмокла спина. В морозном небе стало жарко. Он понял, что кончились боеприпасы. В голове мелькнула мысль: "А что если винтом..."

Расстояние между "Чайкой" и "Хейнкелем" быстро сокращалось. Вот уже истребитель у самого хвоста вражеского самолёта. Но немец схитрил. Опередив Севастьянова на какую-то долю секунды, он свалил бомбардировщик влево. "Чайка" метнулась за ним, точно его маленькая тень. Мотор истребителя уже не гудел. В ушах стоял звенящий свист. Севастьянов резко толкнул вперед ручку управления...

В донесениях, начавших поступать сразу же после воздушного боя над городом, говорилось о том, что обломки немецкого самолёта "Хейнкель-111" упали в Таврический сад, спасшийся на парашюте пилот бомбардировщика задержан ленинградцами на улице Маяковского, а советский истребитель "Чайка" упал на Басковом переулке. Не было сведений лишь о лётчике, таранившем врага. А он, Алексей Севастьянов, в это время шёл окруженный большим конвоем воинственно настроенных ленинградцев. Пожалуй, если бы не успел крикнуть, что он свой, ему пришлось бы плохо. Ведь вначале его приняли за немецкого парашютиста.

Севастьянов шёл по заводскому двору, опасливо ступая по мерзлой земле. Унту он потерял в воздухе. Видимо, сорвало, когда его выбросило из кабины. Нестерпимо ныла рука. Что с ней произошло, лётчик не мог припомнить. Всё случившееся после удара о крыло бомбардировщика промелькнуло как в тумане. Помнил только, что дёрнул кольцо парашюта.

Конвоиры сочувственно поглядывали на ковыляющего человека. Они уже почти верили, что он свой, хотя на всякий случай ещё держались настороже. Всё окончательно прояснилось, когда Севастьянова привели в помещение, проверили документы, позвонили в штаб. Только после этого ему сказали, что приземлился он на территории Невского машиностроительного завода имени Ленина.

Люди, считавшие вначале, что они захватили врага, теперь не знали, куда посадить лётчика. Появилась кружка с кипятком, кусочек сахара. Хмурая, закутанная в платок женщина вынула из кармана ватника крошечный ломтик хлеба. Положила перед Севастьяновым:

- Не обессудь. Сам знаешь, какие теперь в Ленинграде угощения.

Женщина отошла. Алексей растерялся. Он не успел поблагодарить, не успел отказаться. Худенькая девушка в ушанке вдруг всплеснула руками:

- Вы же босой!

Покраснев, Алексей спрятал ноги под табуретку. Девушка убежала и скоро вернулась, держа в руках валенки.

- Это отцовские, - сказала она вконец смутившемуся лётчику. - Мы теперь тоже на казарменном, так что всё необходимое с собой. Обувайтесь.

Приехавшая за Севастьяновым машина отвезла его к большому дому с непроницаемо чёрными окнами. Только в вестибюле синяя лампочка разливала тусклый свет. В просторной комнате, куда ввели Алексея, было светло. Из-за стола поднялся генерал и шагнул ему навстречу. Лётчик вытянулся:

- Товарищ генерал, младший лейтенант Севастьянов...

- Знаю, - прервал его генерал. - Всё знаю. Молодец!

Он обнял лётчика, потом отступил на шаг и кивнул в сторону человека, сидевшего перед столом.

- Любуйся. Над всей Европой летал. Больше 20 раз бомбил Лондон. Теперь к нам пожаловал, а ты его так недружелюбно встретил.

Генерал обернулся к переводчику:

- Скажите пленному, что это и есть тот самый лётчик, который сбил его таким необычным приёмом.

Только теперь Севастьянов разглядел человека в серой, мышиного цвета куртке. Выслушав переводчика, немец встал. Он что-то сказал и протянул Севастьянову руку.

- Он говорит, что уважает храбрых асов, - пояснил переводчик.

Алексей не двинулся с места. Вспомнилось письмо, в котором мать жаловалась, что "немцы кругом бомбят". Вспомнилось письмо от брата Сергея. Одна строчка: "Мне, Алёша, оторвало ногу..."

Севастьянов зло посмотрел на немецкого лётчика. Может быть, именно он бомбил его родной Лихославль.

Решив, что Севастьянов не расслышал обращенных к нему слов, переводчик повторил:

- Он говорит, что уважает храбрых асов.

- Поневоле будешь уважать, когда заставили, - сухо ответил Севастьянов. - Скажите ему, что я не ас, а обыкновенный советский лётчик, каких у нас много. И ещё скажите: встрече с ним рад. Рад, что отлетался коршун...

Почти 1,5 месяца ходил он в санчасть на лечение и перевязки левого предплечья. Не дождавшись, когда ушиб рассосётся, он попросился в небо, в бой. Ему присвоили звание старшего лейтенанта и назначили командиром эскадрильи. Она выполняла сложные боевые задания и ночью и днём: несли патрульную службу, прикрывали с воздуха наши наземные войска, сопровождали штурмовиков на задания.

Зима 1941 - 1942 года в Ленинграде принесла его защитникам и горожанам неслыханные испытания. Но ленинградцы выстояли. Героически сражались, рыцарски защищая город Ленина, лётчики. Они оберегали колыбель революции от варварского разрушения, осуществляли непрерывную связь с Большой землёй.

Алексей Севастьянов совершил к весне 1942 года более 100 боевых вылетов. Только ночью 13 марта 1942 года он трижды поднялся в воздух на штурмовку укреплённых пунктов врага в районе Шлиссельбурга. 16 апреля Алексей доставил командованию ценные разведывательные данные о базировании авиации противника. Он летал на разведку, бился в небе с "Мессерами", защищал "Дорогу жизни". Пилоты его эскадрильи не знали покоя ни днём, ни ночью.

Среди новых улиц, построенных в Ленинграде после войны, есть одна, которая всегда будет напоминать жителям города на Неве о подвиге Алексея Севастьянова. Она названа его именем.

Улица, носящая имя человека, который таранил над городом вражеский бомбардировщик, - лучшего памятника герою, пожалуй, не придумаешь!

Ещё полгода воевал Алексей Тихонович в полку после своего тарана, теперь уже в должности командира эскадрильи. Обучал ночным и слепым полётам молодых лётчиков, отгонял немецкие самолёты от Дороги жизни через замёрзшее Ладожское озеро, по которой прорывались в город под непрерывным огнём врага автомашины с продовольствием, медикаментами и даже семенами и рассадой. Но чаще его, мастера ночных и слепых полётов, посылали в разведку - без права вступать в бой, чтобы непременно доставить разведданные. 16 апреля он собрал ценные сведения о расположении вражеских аэродромов и численности самолётов, стоявших на них. В следующую ночь наши штурмовики и бомбардировщики нанесли удар по этим аэродромам, нанеся противнику большой урон.

23 апреля 1942 года Алексей совершил свой последний вылет. В тот день большая группа Ме-109 нависла над их аэродромом. С нею отважно вступили в бой две наших "Чайки". Севастьянов и лётчик Николай Щербина поднялись им на выручку. Они находились в самом невыгодном положении: "Мессеры" ожидали их взлёта. Сразу же завязался неравный бой. Враги напали на Щербину. Пренебрегая смертельной опасностью, Алексей попытался его прикрыть. Один из "Мессеров" зашёл сзади и расстрелял "Чайку" Севастьянова. Машина загорелась. Она быстро теряла и без того малую высоту. Смертельно ранен был и лётчик. Алексей не мог ни сдержать падения машины, ни выпрыгнуть с парашютом. Товарищей, у которых уже кончалось горючее, выручил, - дал им возможность уйти на посадку, а сам погиб...

Полк тяжело переживал утрату. Однополчане клялись отомстить врагу за смерть друга, сражаться стойко. Николай Григорьевич Щербина воевал на самолёте с надписью "За Лёшика" до Победы, 22 августа 1944 года удостоен звания Героя Советского Союза. А Алексею Тихоновичу Севастьянову звание Героя Советского Союза было присвоено с большим опозданием - 6 июня 1942 года, через полтора года после подвига, через 10 месяцев после гибели...

Комиссар М. Т. Ермолаев от имени всего личного состава писал в деревню Холм матери Алексея:

"Мария Ниловна, как комиссар части, где служил ваш сын, я считаю своим долгом сообщить вам, что ваш сын геройски погиб при исполнении служебных обязанностей.

Лёша был для нас самым лучшим боевым другом. Он, как герой, дрался с воздушными пиратами и всегда выходил победителем. Его горячо любили трудящиеся города Ленина, и нередко можно было увидеть его портрет на предприятиях. Не раз он рисковал жизнью ради спасения ленинградцев и счастья своего народа".

Такой человек оставляет глубокий след в людских сердцах. Десятилетия прошли со дня гибели Героя, а имя его живёт, подвиги его не забываются. В Ленинграде есть проспект Севастьянова. У места гибели Алексея, на станции Рахья, установлена мемориальная доска. В этом посёлке именем отважного лётчика названы улица.

Много лет дружат однополчане Севастьянова с его земляками - тружениками колхоза имени Дзержинского. Лётчики приезжают в гости к колхозникам. Они гордятся семьёй Севастьяновых. Отец Алексея - Тихон Севастьянов служил кавалеристом ещё в Первую Мировую войну. Мать Мария Ниловна вырастила 6 сыновей. Пограничник Василий погиб, защищая Родину в Западной Белоруссии. Михаил - артиллерист, пал в бою под Ржевом, а Алексей - под Ленинградом. Сергей, бывший разведчик,- инвалид войны. Три ранения и контузию получил на войне Николай. И лишь младшего Виктора не опалил фронт. Каждый из Севастьяновых внёс свой вклад в Победу.

По инициативе однополчан на родине Героя открыт ему памятник. Навсегда встал над нивами, у берез русский богатырь в комбинезоне и унтах.

Закончилась война. Прошло немало лет, когда ветераны полка решили найти место гибели Героя. Им помогали старожилы окрестных деревень, школьники - следопыты посёлка Рахья. 15 июня 1971 года в торфяном болоте, на глубине 1,5 метров был обнаружен самолёт. Родная земля сохранила останки Героя, его личные вещи и документы. Хорошо сохранились орден Ленина, удостоверение личности Севастьянова, его записная книжка, компас, часы, пистолет, ракетница. Прошло 28 лет, а всё сохранилось. В стволе пулемёта - патроны: лётчик вёл огонь до последней минуты.

21 июня 1971 года жители Ленинграда участвовали в захоронении праха прославленного лётчика. Сотни тысяч ленинградцев вышли отдать долг памяти одному из тех, кто пожертвовал жизнью, чтобы отстоять город на Неве. Почти через весь город по самым оживлённым проспектам - Суворовскому, Невскому, Майорова, Измайловскому, Московскому, Гагарина - проехал в сопровождении почётного караула бронетранспортер с орудийным лафетом, на котором был установлен гроб с останками Героя. Это был его последний путь...

На Чесменском кладбище перед захоронением состоялся торжественный митинг. Сюда пришли тысячи людей, молодых и старых, и переживших блокаду, и родившихся после войны.

Земляки любовно хранят память об Алексее Севастьянове. Его именем названа улица в Лихославле, улица и средняя школа № 358 в Санкт-Петербурге, переулок на станции Рахья, Дом культуры в селе Первитино Тверской области. На зданиях первитинской 8-летней и средней школы № 7 в Лихославле, где он учился, установлены мемориальные доски. В колхозе имени Ф. Э. Дзержинского установлен памятник, а на месте гибели - мемориальная доска.

Вот чьим именем названа улица, которая ровным потоком вливается в парк Победы. Широкая, прямая, она чем-то напоминает плечистого лётчика с зорким взглядом и чуть сдержанной улыбкой.

В Русском музее Санкт-Петербурга, хранится небольшой портрет лётчика, написанный художником-блокадником Яр-Кравченко. Рослый, плечистый парень с волевым крупным лицом, в гимнастёрке поверх лётного свитера, сидит на табурете, не зная, куда девать привыкшие к делу большие руки.

"Когда я впервые увидел Севастьянова, - вспоминал художник, - он мне удивительно напомнил молодого Горького. Такой же высокий, слегка сутулый. Меня сразу потянуло к нему. Я хотел зарисовать его, но этот парень, от которого так и веяло буйной русской силушкой, был застенчив, как ребёнок". Просто Герой тогда был ещё очень молод - шёл ему 24 год. И не был женат. Но ждала его одна милая девушка, которой он не решался сказать - ведь война идёт! - главные слова.