Шварёв Александр Ефимович

Я родился в 1914 году, а в 1936-м по призыву ЦК ВЛКСМ был призван в армию и направлен в Ворошиловградскую школу лётчиков, которую закончил в 1939 году. Выпустился на современном и довольно неплохом по тогдашним меркам самолёте И-16. У нас в школе всего одна эскадрилья на нем летала, остальные на И-15. После лётной школы я был направлен в Белорусский военный округ на аэродром Балбасово. Шёл 1939-й год. Началась заваруха с Польшей. И мы в составе 21-го истребительного полка перебазировались на аэродром города Лида, который в ту пору относился к Западной Украине.

Воздушных боёв с поляками нам тогда вести не пришлось, и вскоре из Польши нас перебазировали в Каунас.

Надо сказать, что перед войной я прошёл хорошую школу на И-16. Командиром эскадрильи у нас был Кутарев, воевавший в Испании.   (Возможно, это Кухарев Василий Александрович, пробывший в Испании с 26 Марта по 18 Мая 1938 года. Согласно официальным документам - летать на боевые задания отказался)

Он не боялся нас выпускать, регулярно устраивал воздушные бои. Один раз послал меня в зону. И вот я смотрю - в зону заходит ещё один "ишачок" и начинает колбасить. Чёрт его знает, наш это или не наш. Начинается карусель, воздушный бой. Оказалось, что это Кутарев подослал моего лучшего друга, ленинградца Лёшу Викторова. Правда, в этом воздушном бою я ему, как говорится, "надрал хвоста" - в хвост зашёл, и он уже никак не мог вывернуться. Прилетели, сели. Кутарев нам: "Молодцы, так и надо воевать !"

Соответственно, когда в Каунасе наш 21-й полк одним из первых вооружили самолётами МиГ-1 и МиГ-3  (при перевооружении номер полка сменился с 21-го на 31-й), мы уже имели в себе какую то уверенность. Освоил я "МиГ" хорошо. Вообще говорят: кто учился на И-16, на любом самолёте сможет полететь. И это правда. И-16 - очень строгий самолёт, очень сложный на посадке. Во-первых, нужно точно рассчитать, куда будешь садиться, а во-вторых, когда сел уже, нужно очень внимательно следить, чтобы самолёт не развернуло. Я на нём скапотировал как-то раз в училище. У нас тогда Агеевецкий был командиром отряда. Летал он на И-16 просто дерзко. Мы к тому времени уже стали вылетать самостоятельно, и хотя не выдерживали направление, крутились, но всё обходилось благополучно. Перед моим вылетом Агеевецкий собирает нас и говорит: "Вы имейте в виду, на этом самолёте можно скапотировать. Чуть зазеваешься - стукнешься головой о землю !"

И вот вылетаю я на И-16, отлетал, сколько должен был, рассчитал, сел. Всё как положено. Качусь по взлётной полосе. Вдруг смотрю влево: левая плоскость мнётся. Раз, и я вверх ногами лежу. Самолёт перевернулся на спину через крыло. Я первым делом проверил, не горит ли. Вроде нет. Тогда я открыл щиток кабины, отстегнул парашют и вылез. Стою, а ко мне целая лавина народа бежит из квадрата. Подбегает командир отряда: "Жив ?!"   Начал меня щупать. Говорит потом: "Ты родился в рубашке !"

Почему я скапотировал ?   Дело в том, что нам эти И-16 прислали с Дальнего Востока с уже отработанным ресурсом, после многочисленных ремонтов. При посадке я вильнул градусов на 10 - 15, подкос левого шасси лопнул от нагрузки, и нога сложилась. Когда потом мы осматривали этот подкос, обнаружили, что он был давно уже наполовину треснутый поперёк да ещё и ржавый. Вот и сломался от небольшой нагрузки.

Так вот МиГ-1 на посадке тоже не так прост. Однажды у нас даже заместитель командира полка его поломал. У него была такая особенность - только ручку чуть - чуть перебрал, он заваливается на крыло. Но у меня с "МиГами" проблем не было.

Истребитель МиГ-1 из состава 31-го истребительного авиаполка.  Весна 1941 года.

Мы тренировались в Каунасе: на высоту летали, вели воздушные бои, проводили стрельбы по наземным и воздушным целям. Правда, силуэты самолётов потенциального противника мы не изучали.

Надо сказать, разговоры о том, что будет война, шли. К нам приезжали лекторы, говорили, что война не исключена, путались с советско - германским договором. Командиром нашего 31-го полка был Путивко Павел Ильич, участник войны в Испании. Он в узком кругу лётного состава после всех этих лекций, когда у кого-то появлялось шапкозакидательское настроение, всегда говорил: "Имейте в виду, что немец будет нападать, будучи уверенным в своей победе. Вы должны быть очень хорошо подготовлены, чтобы ему противостоять". Это нас вдохновляло, и морально мы были готовы к войне.

Перед войной количество авиаполков значительно возросло. В Алитусе с нуля создавался 236-й полк, в который в 1941 году меня назначили командиром звена. Командиром полка был Павел Андреевич Антонец, тоже участник боёв в Испании. Хороший командир, с боевым опытом.

В конце Июня нам нужно было перегнать из Каунаса У-2. Мы с техником на полуторке поехали в Каунас, до которого от нашего аэродрома было километров 60. Прибыли туда в пятницу 20-го. В субботу командира дивизии, который даёт разрешение на вылет, не было. Сказали, что будет в воскресенье. Я в ночь с субботы на воскресенье 22 Июня ночевал у друзей из 31-го ИАП. Слышим около 4 утра - стрельба зениток. До этого проходил слух, что будут учения. Мы так и решили сразу, что начались учения. Но с нашего дома был виден Каунасский аэродром. Рядом с аэродромом располагался мясной комбинат. И я вдруг увидел зарево и говорю: "Братцы, это не учения, смотрите, ангар горит".

Мы быстро оделись и побежали на аэродром. Никого из начальства нет. Ангар горит. Мы, кто прибежал, успели выкатить оттуда самолёты. Сели в самолёты, и командир звена Волчок приказал: "Вылетай за мной !"   Мы стали вылетать парами. На встречу нам шла группа самолётов Не-111 - грозные самолёты, с сильным бортовым вооружением. Мы подлетели к ним, стреляем, но вся беда была в том, что у МиГ-3 стояли пулемёты БС калибром 12,7-мм, которые частенько заедали - пых, и дальше не стреляет. А по нам стреляли из пулемётов. После первого вылета в моём самолёте насчитали около 40 пробоин, и 8 пуль застряло у меня в парашюте. Представляете ?   А в "МиГе" же бензосистема, водяная система и маслосистема. Как же мне повезло, что ни один шланг не был пробит !

В середине дня пришло начальство и дало разрешение на вылет нашего самолёта У-2. Но у него было повреждено осколком крыло. Я говорю технику: "Давай, ремонтируй быстрей, нам нужно вылетать в полк". Пока он ремонтировал, мы вылетали на отражение атак противника. Короче говоря, мы на зрячую сделали ещё 3 вылета.

Тогда же я и сбил свой первый самолёт. Если в первый вылет я только пробоины привёз, то во второй вылет мы уже стали умнее. Встретили одиночного "Хейнкеля", обошли его слева и справа. Пулемёты работали нормально. Немец пошёл вниз, мы за ним. Он уже горел, но шёл на бреющем вдоль Немана. Потом мост увидел и как хватанул вверх, перевалил через него, но выровнять самолёт уже не смог. Так и упал в реку. Прилетели. Выяснилось, что у меня работал пулемёт, а у моего ведомого нет. Соответственно сбитие записали мне.

Я всё спрашивал техника: "Как там самолёт, готов ?" - "Нет". - "Готов ?" - "Нет". Наконец говорит, что готов. Я сажусь в самолёт. Он крутит винт, но тут подъезжает "эмка", из неё выходит командир нашего 236-го полка Антонец. Реглан весь в крови. "Ты куда ?" - спрашивает, немного гнусавя. Я растерялся: "Как куда ?"   А он на меня: "Куда тебя чёрт несёт, там уже немцы !"   Если бы чуть раньше я взлетел, то попал бы прямо в лапы к немцам. Оказалось, что, когда он ехал в Каунас, их обстреляли, шофера убили, но сам он сумел вырваться. Из полка под Каунас прилетело только 6 самолётов, остальные 25 были повреждены, и их пришлось сжечь.

В этот же день оставшиеся лётчики и техники, в том числе и я, на "полуторке" были отправлены в Ригу. Ехали ночью. Переехав через какую-то речку, попали под оружейный огонь. Увидели, что кто-то сидит на дереве и стреляет. Кричим ему: "Ты что стреляешь, свои !"   Он говорит: "Я же не вижу, свои или не свои. Мне дали команду стрелять, я и стреляю". Двоих техников из нашего полка ранило.

Вот так мы отступали с первого дня. Тут мы поняли, какова цена разговоров о том, что мы будем бить фашистов на их территории "малой кровью, могучим ударом". Представляешь, в первый же день потерять полк новейших "МиГов" ?!   Мы очень хотели летать, бить врага, но ситуация складывалась не в нашу пользу. Поэтому необходимость отступления воспринимали без радости, но с пониманием.

Приехали в Ригу, самолётов нет. Потом нам всё - таки дали И-5 - такое старьё !   Мы на нём никогда не летали, но есть такое слово "надо". Несколько раз летали на разведку, но, слава богу, "Мессеров" мы не встретили. Прилетели, доложили. Потом нас, 4-х человек, отправили в Идрицу, куда пришёл эшелон с "МиГами". Самолёты собрали, мы их опробовали и сделали примерно по 12 вылетов. Здесь я сбил Ме-109. Должна была вылетать группа на задание, и командир мне говорит: "Взлети, прикрой нас". Несколько звеньев благополучно взлетело, когда взлетало последнее, я увидел четвёрку "109-х". Тут уже раздумывать некогда было. Я направил свой самолёт в их сторону. Шарахнул. Сбил или нет, не знаю, но они ушли. Сел. Мне говорят: "Ну, ты ему здорово вмазал !"   Оказалось, один из них упал прямо на аэродром.

На следующий день, возвращаясь с задания, мы увидели, что аэродром штурмуют Ме-110. Тут бы пошла свалка. Но они как увидели, что это "МиГи", сразу вниз, потому что на малой высоте этот самолёт не самолёт. Всё - таки подловил я одного, видно, лётчик был лопух, отстал от группы. Его я сшиб. Вскоре пришла команда отправлять всех лётчиков, летавших на "МиГах", в Москву.

Немецкий двухмоторный самолёт многоцелевого назначения Messershmitt Ме-110D-3.

Когда мы приехали в Москву, Полковник М. П. Нога собрал группу лётчиков, и мы на только что опробованных "МиГах" полетели под Брянск. Подлетая к Сухиничам, я заметил, что падает давление масла. Я подумал, что дотяну, но вскоре мотор встал, и пришлось мне садиться на живот. Вернулся в Москву, доложил в главный штаб ВВС, а оттуда меня направили в академию им. Жуковского, где командир полка Антонец собирал наш 236-й полк. Когда формирование было закончено, нас на самолёте отправили в Саратов, где мы получили "Яки". Хорошие самолёты. Из Саратова мы перелетели под Вязьму на аэродром Двоевка. На земле было затишье, но мы всё время летали, немецких бомбардировщиков отгоняли, на разведку. Прикрывали штаб фронта. Как-то раз, пока патрулировали, я "109-й" сбил.

Получилось так. Мы четвёркой барражировали. Договорились, что идём парами, а подходя к пункту встречи расходимся в разные стороны и делаем как бы круг на встречных курсах. И вот пока мы так летали, я посмотрел назад, а моего ведомого атакует Ме-109. Я до сих пор не могу понять, как я сумел развернуться на 180 градусов и оказаться в хвосте "Мессера". Всей душой, всем телом развернулся. Глянул в прицел, а крылья истребителя выходят за прицельный круг. Нажал на пулемётные гашетки: сбил я его или нет, вывожу. Моего ведомого и другой пары уже нет, ушли на аэродром.

Смотрю, рядом второй "109-й" кружит. Я под него подбираюсь, подбираюсь и наконец зашёл ему в хвост. Он на пикировании давай удирать. Я за ним. Самолёт я освоил и на пикировании дал большой шаг винта и догнал его   ("Як" на пикировании может догнать "Мессер"). Я стрелять, пушка не стреляет, а у пулемётов боекомплект кончился. А я ещё на земле технику говорил, что очень большой ход гашеток, и просил укоротить троса. А он вместо укорачивания, мать его, удлинил. Немца я всё же догнал, даже рассмотрел: такая рыжая морда. Хотел таранить, но он в облаке скрылся. Потом все смеялись: "Вон, твой рыжий летает !"

Истребитель Як-1.  На такой машине А. Е. Шварёв сражался в небе Сталинграда.

А тот "109-й", которого я сбил, упал прямо на аэродроме у совхоза Дугино, где сидели лётчики - испытатели.

- Как узнал об этом ?   А так. Не успел сесть, подруливаю, злой такой. Думаю, техника убью. Тут ко мне подходят, спрашивают: "Стрелял ?" - "Стрелял". - "А нам уже позвонили, твой сбитый самолёт на соседнем аэродроме лежит".

Ещё один "109-й" я сбил около Ярцева при сопровождении "Пешек"   (так мы называли Пе-2). Там мы вели воздушный бой, я стрелял по одному "109-му", но сам не видел, чтобы он падал. Представь, что я практически никогда не видел, чтобы сбитый мной самолёт упал. Почему ?   Потому что очередь дал и сразу смотришь вокруг, как бы тебя самого не сбили. Иначе нельзя. Но в этом случае ребята мне потом показали, где немец упал. Да и лётчики "Пешек" подтвердили, что я сбил.

Вообще самое трудное - это сопровождать. Ведущий группы отвечает за свои истребители и за прикрываемую группу. А ещё надо смотреть, чтобы самому на тот свет не отправиться. У меня 450 с лишним боевых вылетов, 120 воздушных боёв. Меня спрашивают: а что ты сбил так мало ?   У меня ж за всю войну только 12 лично сбитых самолётов и 2 в группе. А как иначе ?   Мало того, что в основном вёл оборонительные бои, не подпуская истребителей противника к сопровождаемым, так ещё смотрел, организовывал, командовал. Тут уже не до личного счёта, а когда в группе сбивали, я себе не брал.

Короче говоря, довоевались мы до того, что еле ноги унесли из этой Двоевки, когда немцы прорвали фронт в Октябре 1941 года. Мы сидели в самолётах и ждали команду на вылет. А связи нет. Командир полка ходит нервничает. Потом принял ответственность на себя и дал команду взлёт. Я взлетаю, вправо посмотрел - бог ты мой !   Идёт колонна немецких танков !   Ещё бы полчаса - и мы бы там и остались. Сели в Кубинке, дозаправились и сразу дежурить. Тогда я и сбил единственного в своей боевой практике разведчика. Взлетели, помню, была кучевая облачность. И ушли в зону, где должны были прикрывать. Смотрю, вываливается самолёт. Был у немцев изумительный разведчик Do-217. Я по нему весь боекомплект выпустил. Две отменные очереди дал. Сбил я его или нет, не знаю. Сажусь. Меня все поздравляют. Оказывается, сбил его. После этого замполит и командир дивизии ПВО, которая оставалась в Кубинке, уговаривали меня, чтобы я перешёл к ним. Но я отказался, остался в своем полку.

Потери были большие, и вскоре нас вновь отправили в Саратов за самолётами, а оттуда в Тушино. Дело было к зиме. Вот из Тушина мы вылетали на отражение атак противника. Тут у нас такой был случай. Возвращаемся после вылета на аэродром. Облачность низкая, и вдруг видим - стреляет зенитка, а следом из облаков вываливается Ju-88 и падает возле взлётной полосы. Оказалось, что "Яшка - артиллерист", услышав звук самолёта, открыл стрельбу и попал.

Когда началось наступление под Москвой, нас посадили на Тростенское озеро, севернее Кубинки. Летали на лыжах на разведку, сопровождение, отражение налётов. Нагрузка на нас была очень большой. Самолётов не хватало. Я лично делал по 6 - 8 вылетов в день. Это очень тяжело и физически, и морально. Ведь почти каждый вылет сопровождался боями. Правда, мы молодые были. По молодости это проще воспринимается.

- Потери в первые годы войны были большими. Не было ли страха перед истребителями противника ?

- Что скрывать - бывало. В 1943 году у меня как командира эскадрильи был заместителем Юмкин.  [ Юмкин Александр Иванович, Старший лейтенант, всего за время участия в боевых действиях сбил 8 самолётов лично и 1 в группе. Войну закончил в составе 111-го Гвардейского ИАП. Награждён орденами Красного Знамени, Отечественной войны 1-й степени, медалями. - Примечание М. Ю. Быкова. ]  Как-то летим строем. Он ведёт звено. А у меня было изумительное зрение - это здорово выручало. Я говорю: "Справа группа самолётов, выше нас на 2000 - 3000". Он тут же начинает ходить туда сюда, мандражирует. Мы в атаку, а он раз - и уходит из боя. Второй раз также. Я его приглашаю к себе: "Ты что, твою мать, боишься ?!"   Он объясняет, что в полёте с ним всё в порядке, а стоит сказать "немцы" - и с ним что-то происходит, такой страх охватывает, что он не в силах себя сдержать и выходит из боя. Я ему тогда говорю: "Знаешь что, будешь со мной в паре летать. Если уйдёшь, я тебя догоню и сам расстреляю". При всех сказал. Конечно, до этого никогда бы не дошло. И вот, летаем под Крымской. Держится. Прилетели, весь бледный. Говорит: "Ну ты задал мне страху, командир !"   Я с ним слетал несколько раз, и он стал в результате нормально летать.

Был и другой случай зимой 1941-го под Можайском. Мы сопровождали "Илы". Взлетели шестёркой и идём сзади группы Ил-2. Видимости никакой, попали в снегопад. Кое - как сопроводили их и вернулись обратно, а вскоре прилетает командующий авиации наземной армии, которой мы подчинялись  (авиация тогда была в подчинении общевойсковых армий), Синяков. Приказывает: "Построить полк !"   Построили. Выходит. Он такой строгий, всегда выпивши ходил и матом он не ругался, а разговаривал: "Кто стрелял ?"   А у нас под плоскостями 8 РСов вешали. Когда мы вернулись, я обратил внимание, что у одного из наших, Жуковина, нет РСов. Говорю ему: "Что молчишь ?   Ты стрелял ?" - "Я". - "Выходи".

Вышел, дрожит. А Синяков говорит: "Вот так, засранцы, надо воевать, как он воюет !"   Я думаю, что такое ?   А Синяков говорит, что, мол, Жуковин одним залпом сбил двух "109-х". При всех наградил его орденом Красного Знамени. Все: "Браво !   Браво !"   Потом спрашиваем Жуковина, как всё произошло. Он говорит: "Я посмотрел в прицел, вижу 2 самолёта, и сразу на все кнопки нажал. Все 8 штук выпустил. И двух сбил". Вскоре установилась лётная погода, пошли вылеты с воздушными боями. Один вылет - Жуковин садится, не полетел с группой. Спрашиваю: "Что такое ?" - "Барахлит мотор". Техники начинают пробовать, всё нормально. Второй раз: "Барахлит мотор, не могу лететь". Техники разбираются, всё нормально. Третий раз. Жуковин подруливает, я говорю ему: "Не выключай !"   Сам сажусь в его самолёт, взлетаю, отпилотировал отлично. Спрашиваю его потом: "Ты что, дрейфишь, что ли ?" - "Нет, командир, как тут дрейфить. Мотор не работает".

А вскоре он, также вернувшись, на посадке поломал самолёт. Его командир полка отдал под суд. Судили его, а потом в штрафной батальон направили.

И что ты думаешь ?   Когда я после войны уже учился в Академии, мы обычно на выходные дни приезжали в Москву. И вот я иду в форме, как положено, и встречаю какого-то человека. Вижу, что должен его знать, но не могу вспомнить, кто это. Подходит он ко мне и говорит: "Что, командир, не узнаёшь ?   Это я, Жуковин !"   Батенька ты мой, какая встреча !   Я ему говорю, давай доедем до Монина, там мы выпьем по фронтовой. Приехали, он мне рассказывает, что был в штрафном батальоне, его, как лётчика, направили с группой под Вязьму с заданием угнать "109-й". Самолёт они не угнали, еле ноги унесли. Потом дали им задачу привести "языка". Пошли. Одного схватили, связали и тащат по земле. На своих минах подорвались. Ему пятку оторвало, а этого немца убило. Я его спрашиваю: "Ну как в сравнении с авиацией ?"   Он говорит: "Знаешь, командир, вот где я страху натерпелся. В авиации так страшно не было".

Конечно, первое время был страх перед немецкими лётчиками, перед их опытом. Когда мы сидели в Двоевке, летали над Ярцевом, я вёл шестёрку, и завязался воздушный бой. Причем так получилось, что в этой группе только я один к тому моменту имел опыт ведения боя, а остальные были "зелёные". Мы встали в оборонительный круг. Ни один немец не подошёл к нам !   Вернулись, сели. Я спрашиваю: "Ну, как ?" - "Чёрт подери, соображают, не полезли на группу". Я говорю: "Главное, не дрейфить, не смотреть, что он немец". Один потом подошёл, признался: "Смотрю - крест, и у меня сразу дрожь". В бою надо стрелять, а у него дрожь в руках. Но всё * таки он потом пересилил себя, стал сбивать фашистов. Уверенность в своих силах даётся с опытом.

А практика была такая - если ты вышел из боя без причины, тут же Смерш начинает тобой заниматься. Многие попадали в их поле зрения. В частности, Привалов, однокашник мой. Он немножко дрейфил, его хотели судить. Я вступился за него, потому что видел, что он сможет себя перебороть. Судить никогда не поздно, но это же лётчик, надо сначала попытаться поработать над ним. Я его вводил в бой, с собой брал. Объяснял, что и как. Ничего, поправился парень, войну закончил - вся грудь в орденах.  [ Привалов Константин Александрович закончил войну, имея на боевом счету 1 лично сбитый самолёт противника. - Примечание М. Ю. Быкова. ]

Подытоживая, скажу, что в начале войны на нас, конечно, морально давило превосходство немцев в воздухе. По уровню самолётов и точности стрельбы немцы всё - таки были сильнее. Они летали свободно, а нас привязывали к определенному маршруту, изменить который мы не могли, превращаясь в мишени. Только ко второй половине войны мы уже стали ходить на свободную охоту. Свободная охота - это самые лучшие вылеты, ты летишь, ни к чему не привязан. Твоя задача - ловить ротозеев и стрелять. Ко второй половине войны во всех отношениях стало полегче.

- А если вернуться к вашей собственной первой встрече с противником. Мандража не было ?

- Мандража как такого не было, хотя волнение было, конечно. Если ты замандражишь, то грош тебе цена. Здесь, наоборот, нужно проявить себя.

- А когда сами впервые сбили самолёт, не было ощущения, что там сидят люди и ты их убиваешь ?

- Ничего подобного не было. Мы видели, что фашисты бомбят нашу Родину, стреляют, убивают. Каждый знал, что надо их сбивать, и всё. Причём в самолёт стреляешь просто как в летящую мишень. Особенно, когда в тебе уже выработалось стремление сбивать. Если ты его не собьёшь, то он собьёт тебя или твоего друга. Значит, нужно сбивать его первым.

Иногда даже на таран хотелось пойти. Конечно, таранить немецкий истребитель на низкой высоте не было желания никогда, потому что без толку это, сам погибнешь. А вот когда мы на разведчика немецкого напали, того я пытался таранить. Это было в Вязьме осенью 1941-го. Начали драться, он всё выше, выше, залез на 7600, а я без кислородной маски: увлёкся и забыл, что её надо надеть. В этот момент из совхоза Дугино вылетела ещё наша четвёрка. И мы уже не столько атаковали, сколько смотрели, чтобы друг с другом не столкнуться. Однако лётчик на фашистском разведчике был, наверное, очень опытный.

Представляешь, ему уже деваться некуда: высота набирается плохо, всё больше наших самолётов вокруг. И что он делает ?   Поставил машину на ребро, внутренний двигатель убирает - хоп, и колом вниз. Никто не увидел, а я разглядел и понёсся за ним. Открыл огонь, когда он выходил из пике. Потом смотрю - по мне очередь, чувствую, что попали: я же тогда прямо над ним оказался. Он прибрал газ, и я надвинулся на него. И уже подошла облачность баллов 7 - 8, высота 500 - 600 метров. "Ну, - думаю, - всё, сейчас я тебя !.." - прицеливаюсь, чтобы таранить. Подходим к Ярцеву. Он в облака, хоп, и всё. Двух разведчиков я так упустил. Очень ругал себя за это.

Второй раз, когда мы одного так гоняли очень долго, он, фашист, моего ведомого подстрелил, так что у того мотор заклинило и пришлось садиться. А я продолжил погоню. Думаю: "Сейчас:" Видно уже было, что немецкий стрелок пулемёт опустил. Значит, убили его и подойти свободно можно. Начинаю подходить, и тут на высоте 6000 метров облака. Фашист туда и сиганул...

- А первый свой орден вы когда получили ?

- В Двоевке, когда уже сбил 3 самолёта. Это был орден боевого Красного Знамени. К концу 1941-го я уже стал командиром эскадрильи. С этим назначением, кстати, забавный казус произошёл. До этого я был Младшим лейтенантом. А когда назначили командиром эскадрильи, сразу дали Старшего лейтенанта, и мне нужно было поехать в Москву. Но к тому моменту, как я поехал, мне уже присвоили Капитана. И вот выписывают мне командировочные уже на Капитанское звание. В других документах - Старший лейтенант. А в удостоверении личности - Младший лейтенант. Подъезжаю к Москве. Мне: "Ваши документы ?"   Даю. Смотрят, что то не то. В одном документе Младший лейтенант, в другом - Старший лейтенант, в третьем - Капитан. Задержали. Но созвонились, всё стало на свои места.

Первый раз меня сбили под Сталинградом во время сопровождения штурмовиков на аэродром Гумрак. Как говорится, стреляют по "Илу", а попадают по истребителю. Они хорошо отбомбились, но на отходе зенитный снаряд попал мне в кабину, пролетел между ног, сломал ручку управления и вылетел. Фонарь не разбил, поскольку мы их не закрывали зимой. В кабине тепло и влажно от дыхания, плексиглас запотевает и ничего не видно. Самолёт загорелся. Скорость была у меня около 500 километров в час - мы со снижением шли. Высота - метров 400 - 500. Я отстегнул поясной ремень  (плечевыми мы не пользовались), ногой толкнул обрезок ручки от себя, самолёт клюнул носом и меня выкинуло из кабины. Не могу открыть парашют - зима, руки в перчатках не попадают в кольцо. Я зубами перчатку стянул, дёрнул, парашют раскрылся, когда до земли оставались считаные метры. Ещё бы секунда - и хана...

От динамического удара слетел один унт. Так я и приземлился в снег в одном унте. Мороз - 40°, ветер. Опустился и стою. Смотрю, тут разрывы, там разрывы. Мне пехотинцы кричат: "Ложись !   Ползи сюда !"   А куда "сюда" - кто его знает. Потом они догадались, что я не соображаю, куда ползти. На штык тряпку привязали и начали махать. Приполз туда к ним. Меня в окоп затащили и походам вывели, кровь течёт. Осколком меня ранило в голову, но череп не пробило. Спас меня шлемофон, наушник.

Очутился я в передовом эвакогоспитале. Эх, насмотрелся !   Представляешь себе, хирург ходит весь в крови, рукава засучены, а в них вот такой нож. Подходит к кому нибудь: "Как, браток ?"   Тот: "Ой, больно". Хирург посмотрит и командует: "Побрить !"   Побрили. Хирург ножом шмяк - отрезал то, что надо, и в таз. Кричит: "Сестра, бинтуй и отправляй". Он делает, делает, подходит, спирта хлоп, и опять пошёл. Говорил, что вторые сутки не спит. Наступление, раненых полно, а замены нет. Я минут 20 сидел, ждал, пока меня осмотрят.

Вернусь к сопровождению штурмовиков. Дело это было нелёгким. Ты как будто привязан. Чуть засмотрелся - группу потерял. На фоне земли их не видно. А сколько у меня было случаев, когда после штурмовки одна часть группы пошла налево, вторая прямо, а нас всего то четвёрка или шестёрка ?   И гадай, за кем идти. Потом приноровились. Я ставил пару слева, пару справа, которые шли метров на 300 выше группы штурмовиков, и если была возможность - ещё пару на 1000 метров выше, если вдруг кто полезет. Но немцы на рожон не лезли никогда. Если видят, что есть самолёт сверху, никогда не будут атаковать. На чем проще сопровождать "Илы" ?   На "Яке", конечно, проще, ведь он более маневренней, чем "Лавочкин".

"Пешки" сопровождать проще. У них высота побольше. Строй они держат. На 9 бомбардировщиков могли дать 8 истребителей. Мы идём: пара слева, пара справа, а четвёрка сзади и выше. Немцы с нами не связывались, даже если и появлялись, ну и мы за ними не гонялись. Погонишься за ними, бросишь группу, можно и по шапке получить.

- Потери в ходе войны были постоянно: и в людях, и в технике. Как вводили пополнение ?

- Когда в полку оставалось 5 - 6 самолётов, то небольшая группа лётчиков оставалась на аэродроме, а остальные на Ли-2 летят в тыл. Скажем, в Саратов, где мы "Яки" получали, или в Горький за Ла-5.

- А как лётчиков присылали ?

- Жаль нам было этих молодых ребят. Ну что они налетали самостоятельно, 5 - 6 часов в училище ?   Приходят, начинаем их вводить в строй. Это значит: отрабатываем технику пилотирования, взлёт посадка, пилотаж в зоне, потом проводим учебные воздушные бои. И только после этого по одному два уже берём с собой на задания. И каждый знает, что за ними нужно присматривать. Хотя разные бывают ребята. Вот случай под Москвой был. Аэродром зимой укатали. Начальник батальона аэродромного обслуживания вместо катков, которых не было, использовал катушки, на которые кабель наматывают. В середину набил кирпичей, чтобы потяжелей были, и ими укатывал аэродром. Бороздил всю ночь. Эта полоса стала оранжево - красной от кирпичной пыли !   Мне поручили руководить полётами: там взлёт - посадка, принимать группу, а мою эскадрилью повёл на боевое задание заместитель. И вот выпускаем молодого парня с Украины. Провезли его, проверили технику пилотирования и разрешили самостоятельно выполнить полёт по кругу. Мы ему говорим: взлетаешь, делаешь первый разворот, второй, потом доходишь до третьего, а с четвертого заходишь на посадку. В общем всё ему объяснили.

Ну, он взлетел. Сделал первый разворот и пошёл неизвестно куда. А радио ж нет, ничего не скажешь. Я прыг в самолёт. Вылетел, и за ним, но не догнал и вернулся. Под утро звонок. Докладывает этот наш новичок дежурному, что, мол, сидит там то, горючего нет, самолёт исправен. Оказалось, сел он на канал Волга - Москва. Представляешь ?!   Во как !   Но он потом летал ничего, обучился.

- Удавалось ли командиру эскадрильи в начале войны подбирать себе ведомого ?

- Нет. Хотя, конечно, мы старались устоявшиеся пары и звенья не разбивать. Взаимопонимание в паре или в звене - вещь очень важная. Тем более что поначалу радио не было, приёмник и передатчик стоял только у ведущего группы, а у остальных только приёмники. А как они работали ?!   Хрипит, шумит. Радио стало хорошо работать у нас только под Сталинградом. Так что взаимопонимание в этих условиях играло исключительную роль.

- Было такое, что лётчики снимали радио, считая, что это лишний груз ?

- Нет. У нас, наоборот, просили, чтобы поставили радио.

- Что считалось боевым вылетом ?

- Боевым вылетом считался вылет, когда ты летаешь над территорией противника. Или вылет над своей территорией, если ты ведёшь бой.

- На каких высотах в основном шли бои ?

- Выше 6000 метров не забирались. Но кислородное оборудование возили. В основном 2000 - 3000.

- Было такое при сопровождении групп самолётов или штурмовиков, что если были потери от истребительной авиации, то боевой вылет не засчитывался ?

- Это чепуха. Вылет засчитывался во всех случаях, но за потерю штурмовика спрашивали, причём строго. На разборе всё раскладывали по полочкам: что, как, почему. Группа прилетала, тут же, как правило, присутствовал командир полка, и ведущий делал разбор. И потом уже командир полка давал установки. Ошибок много допускали и по незнанию, и нарочно. Скажем, Липин такой у нас был. Он как то в боевом вылете отвернул, ушёл. Я прилетаю: "Марк, в чём дело ?   Почему ты ушёл ?"   Он начал оправдываться, мол, думал, что то то, то то. Я говорю ему: "Ты прежде всего нарушил строй, ушёл со своего места, тебе положено было там быть". Отчитал его. А он и второй раз так же делает. Третий раз - тоже самое, но тут ребята ему взбучку задали. После этого начал летать. Но вообще взбучки были делом редким. Это делали подальше от народа и начальства. Я, например, узнал об этом только через неделю.

В начале 1943 года, а вернее, 8 Января, к нам прилетел командующий нашим истребительным корпусом Генерал И. Т. Ерёменко. Вызвали меня в штаб полка. Прихожу, вижу Генерала. Я хоть и был уже штурманом полка, но никогда с такими чинами не имел дела. Немножко смутился. Командир корпуса мне говорит: "Ты давай, не стесняйся, расскажи командующему, что это за самолёт "Як". Я ему рассказал, какая скорость, маневренность и всё остальное. Погода была нелётная: высота облачности метров 50 - 70, не больше. Ерёменко меня спрашивает: "Ты сможешь слетать на разведку вот сюда, - указывает на карту, - посмотреть, есть ли движение войск или нет ?"   Они все боялись, что с юга немец ударит и прорвётся к окружённой под Сталинградом группировке. Я говорю, смогу. Полетел один, посмотрел. Возвращаюсь, докладываю: "Отдельные машины ходят, и всё. Скопления войск не наблюдается". Он сказал: "Спасибо", - и улетел.

К вечеру принесли сводку, в которой было сказано, что по донесениям партизан на аэродроме Сальск наблюдается большое скопление немецких транспортных самолётов. На утро 9 Января нам поставили задачу вылететь и разведать аэродром. Взлетали в паре с Давыдовым в темноте, я только попросил в конце полосы костерок развести, чтобы направление выдержать. К Сальску подошли с рассветом. На аэродроме было черно от самолётов. Я насчитал 92. Мой ведомый утверждал, что их было больше 100. В любом случае, очень много. Прилетели, доложили. Тут же командование поднимает 2 полка "Илов" из 114-й дивизии нашего корпуса. Я описал им расположение стоянок вражеских самолётов. Мне было поручено идти лидером группы. Решили, что я оставлю аэродром слева, проскочу на запад, и оттуда, развернувшись, штурмовики ударят по аэродрому.

И вот, лечу на высоте 800 метров. За мной на высоте 400 - 600 метров идёт огромная колонна штурмовиков. Я время от времени набираю высоту - степь, кругом белый снег, никаких ориентиров. Сначала по компасу шёл, а когда Сальск увидел, тут уже полегче. Немножко правее взял, чтобы зайти с левым разворотом на аэродром. Вывел их. Они шарахнули бомбами и РСами. Сделали второй заход, из пулемётов ударили. Ну и всё - повёл я "Илы" на аэродром. Как потом партизаны докладывали, мы накрошили больше 60 немецких самолётов, зажгли склад с горючим и с боеприпасами. Короче говоря, вылет был классический.

Прилетели, сели, собрались завтракать, а то ведь 2 вылета на голодный желудок сделал. Тут подбегает начальник штаба полка Пронин, говорит, что вылетает 6 "Илов" на станцию Зимовники бомбить эшелон с горючим, нужно их сопроводить. Я говорю: "У меня ни лётчиков, ни самолётов нет". Со всего полка собрали 4 самолёта и лётчиков. Мне дали какой-то самолёт. Взлетел. Чувствую - самолёт хороший, вот только фишка радио выскакивала из разъёма при каждом повороте головы. Ведущий штурмовиков повёл группу в лоб. Я знал, что Зимовники хорошо прикрыты зенитками, но подсказать ему не мог - связи не было. Встретили нас плотным огнём. Давыдова сбили, но штурмовики прорвались к станции, а эшелона уже не было...

Отбомбились по путям и постройкам. Идём обратно. И вдруг я как глянул назад, а за нами 4 четвёрки "Мессеров" жмёт - видать, мы расшевелили их своим налётом на аэродром. Немцы вообще-то к тому времени стали трусливые, но, когда их большинство, они вояки будь здоров. Разворачиваемся, нас уже атакуют. И пошла здесь карусель. Короче говоря, 4 Ме-109 атаковали штурмовиков, ещё 4 - пару наших истребителей, а 4 - меня. И вот, с этой я колбасил. Но "Як" - это такой самолёт, я влюблён в него !   Я мог стрелять по одному самолёту врага, когда меня атаковал другой, я разворачивался на 180 градусов и легко оказывался в хвосте у самолёта, который только что атаковал меня. Двоих я сбил. Виражу с оставшимися двумя. Смотрю, а указатели остатка бензина по нулям. Сзади меня атакуют. Я на боевой разворот - тут мотор и встал...

Истребитель Messershmitt Ме-109F-2.  Основной противник наших лётчиков в 1941 - 1942 гг.

Иду на посадку. Смотрю, сзади заходит один фашист. Я скольжением ухожу, и вот уже на выравнивании по мне очередь. Прошла справа, потом ещё одна очередь - тоже мимо. Я на живот сел, всё нормально, там ровная местность, да ещё снежок был. Вижу, сверху самолёты заходят, чтобы добить. Куда деваться ?   Я под мотор. Зашёл один, стреляет. Ушёл. Второй заходит, стреляет. Такая досада была, твою мать !   Хотя бы несколько литров бензина было, а то ведь на земле меня, лётчика, убивают !   Как я ни прятался за мотор, всё же один бронебойный снаряд, пробив мотор, попал в ногу и там застрял. Боль невероятная. Видимо, расстреляв боекомплект, немцы улетели. Встал, смотрю, едет повозка, запряжённая парой лошадей, а в ней сидят 4 человека. Пистолет у меня был ТТ. Думаю, последний патрон мой. Подхожу. Слышу матюги - наши, но могли ведь и полицаи быть. Подъезжают. Говорят: "Видели, как тебя обстреляли. Хорошо, что жив остался". Я им говорю: "Мне надо попасть к врачу". - "Вот здесь недалеко госпиталь". Поехали. По дороге было далеко объезжать, они поехали напрямки. И вот мы несёмся по пашне, всё дрожит, никакой амортизации, боль невероятная. Привезли меня в госпиталь. Сёстры перевязали, но удалять снаряд не стали, говорят: "Мы не хирурги".

На утро меня отправили в Саратов. Там в госпитале хирург как посмотрел на снаряд у меня в бедре, пригласил начальника госпиталя. Приходит такой пожилой, посмотрел, говорит: "Немедленно на операционный стол !"   Положили. "Ну, - говорит, - терпи, сейчас будет больно". И как дёрнул этот снаряд, у меня искры из глаз. Потом я месяц лечился. Когда рана стала заживать, я навёл справки, где мой полк, и из Энгельса вылетел самолётом в Зимовники. Полк оттуда уже улетел в Шахты, остался только технический состав, ремонтировавший неисправные самолёты. Руководил работами Йозеф, я его ещё с 1941 года знал. Я ему говорю: "Йозеф, давай снимай людей и делай один самолёт. Сделаешь, и я улечу !"

Самолёт они сделали, я его вечером облетал, кое - какие замечания сделал. На следующий день должен был улетать. Пошёл искать карту. Карту не нашёл, но ребята из полка ПВО рассказали, где примерно искать аэродром. Нашёл.

После ранения меня назначили на должность штурмана дивизии, мол, подлечись, а там видно будет. А уже перед Курской битвой меня назначили командиром 111-го Гвардейского полка.

В Шахтах мы сидели, пока аэродром не подсох, а оттуда мы перелетели в Краснодар. Вели бои за станицу Крымская. Сопровождали штурмовиков, прикрывали войска. Однажды пошли сопровождать штурмовиков на аэродром у города Анапа. Два полка "илов", наш полк и командир дивизии с нами полетел на прикрытие. Вроде там обнаружили большое скопление самолётов. Но на аэродроме самолётов не оказалось, и нас перенацелили на скопление танков. "Илы" шарахнули по этим танкам и пошли домой. Прилетели, сели уже в сумерках, зарулили. И вот вылезает командир дивизии  (он был такой полный), снял с себя всё, потный. Говорит: "Хорошо полетали !"   Смотрим, садится Ме-109. Командир дивизии, как увидел "кресты" на крыльях, как дал дёру !   Стартер не растерялся и давай стрелять ракетами по направлению посадки. "Мессер" сел, выключил двигатель и подруливает. Мы стоим около наших самолётов. Конечно, было не особенно приятно, но мы никуда не побежали, ждём, что фашист сделает. Открывается кабина "109-го", вылезает оттуда чех. Такой здоровенный мужик. Кричит: "Братцы, своя, своя !" - и поднимает руки.  [ Это был лётчик - словак из эскадрильи 13. (slovakei) / JG 52, действовавшей в районе Майкопа. Известны несколько случаев перелёта словацких лётчиков на советскую сторону. - Примечание М. Ю. Быкова. ]

Мы доложили командованию, и вскоре за лётчиком прилетели из штаба армии. А ещё в 1941 году в Тушине был Ме-109 на ходу. Я на нём рулил, изучал его и должен был вылететь на нём, но нас перебазировали. Я говорю командиру дивизии: "Готов летать на "109-м". Изучу немножко его и полечу на разведку". Тот говорит: "Давай !"   И вот мы изучили машину, где что находится, запустили, прогазовали. Решили на следующий день ещё потренироваться. А на завтра прилетел дважды Герой Советского Союза Е. Я. Савицкий, командир корпуса, и говорит: "Забираю этот самолёт, буду на нём летать". С ним не поспоришь. Он сел, взлетел, прилетел к себе на аэродром и разбил самолёт на посадке. После войны я при встрече напомнил ему: "Что же ты отобрал у меня "109-й", а потом разбил ?"   Посмеялись.

Там же был такой случай. Был у нас в эскадрилье ленинградец, отличный лётчик Исаак Рейдель.  [ Рейдель Исаак Давыдович, Старший лейтенант, всего за время участия в боевых действиях выполнил 263 боевых вылета, в 57 воздушных боях сбил 10 самолётов лично и 1 в группе. Воевал в составе 112-го Гвардейского ИАП. Награждён двумя орденами Красного Знамени, Отечественной войны 1-й степени, медалями. - Примечание М. Ю. Быкова. ]  Сопровождали мы как-то раз штурмовиков, а на высоте 800 метров была плотная дымка - ничего не видно. А выше "миллион на миллион", как мы говорили. Пара Рейделя шла выше основной группы около этой дымки, а мы ниже. Но поскольку у меня зрения было хорошее, я раньше всех увидел, что справа прямо на нас идёт шестёрка. Я только успел крикнуть: "Рейдель, отверни !"   Вроде он не среагировал. Проскочили. Стукнулись они или нет, не знаю, но ребята, что шли чуть сзади, видели, что они столкнулись...

Вернулись из вылета. Рейделя нет, сбили. У штурмовиков потерь нет, а у нас 1 истребитель. А дня через 3 появляется Рейдель. На груди орден боевого Красного Знамени, сам в коверкотовой гимнастёрке из английского сукна и таких же бриджах, с парашютом и 4 бутылками водки. Спрашиваем: "Где костюмчик-то прикупил ?"   Оказалось, что в последний момент он, услышав мою команду, успел поставить самолёт на ребро и Ме-109 отшиб ему плоскость. Еле сумел выбраться из кабины и приземлиться на парашюте на своей территории. А всё остальное, включая новенький орден, получил от командующего наземной армией, рядом со штабом которой он приземлился. Вот так бывает. Столкнулся, но сбил самолёт. Думаю, как будет себя вести ?   По разному люди славу воспринимают. Но ничего, летал как положено.

- А как вы считаете, какой немецкий самолёт труднее всего было сбить ?

- Сбить проще истребитель, но к нему подойти очень сложно, для этого нужно выполнить целый каскад маневров. Бомбардировщика сбить сложнее, особенно "Хейнкель-111". Это ужас какой-то !   Случилось это, когда мы сидели на аэродроме у Геленджика. Сейчас там зона отдыха. Сидим в самолётах   (я уже на Ла-5 летал), дежурим. С КП дают ракету, и мы взлетаем. Перехватили тройку Не-111, когда они уже бомбить начали. Я к одному с правой стороны подошёл, очередь дал, правый двигатель у него загорелся. И вот тут я допустил ошибку, за которую долго потом себя ругал. Я решил, не зная, что у "Хейнкеля" есть стрелок, защищающий нижнюю полусферу, поднырнуть под него и зайти слева. Я взял небольшое принижение, и когда переходил, по мне стрелок как двинул. Будь я на "Яке", меня бы сразу убило, а так он перебил масляную систему. Меня сразу горячим маслом обдало, я ничего не вижу. Мне ведомый говорит: "Командир, горишь !   Разворачивайся влево". Я развернулся. Он кричит: "Прыгай !"

Немецкий дальний тяжёлый бомбардировщик  (часто и разведчик)  Heinkel He-111Н-6.

С трудом вывалился из самолёта. Спускаюсь, смотрю, на море барашки волн. Бухнулся. Холодрыга ужасная. Хорошо, хоть на нас были спасательные жилеты. Я, честно говоря, на себе крест поставил, но всё же решил барахтаться до последнего. Надо отдать должное морякам. Не побоялись в шторм, который был не менее 4 баллов, выйти на катере спасать меня. В какой то момент меня подбросило на волне, и я увидел катер. Появилась хоть какая-то надежда. Подошли, но волной меня относит. Потом один здоровенный матрос, держась левой рукой за леера, правой схватил меня за шиворот и как котёнка перебросил прямо на палубу. Я к тому времени успел пробыть в воде минут 15 - 20 и уже закоченел. Врач меня раздел, сразу отправил в трюм, там я принял горячий душ, меня запеленали и дали стакан спирта. Кстати, после этого купания я даже не заболел. Но как видите, Не-111 с его мощным бортовым вооружением и возможностью стрелять практически во все стороны - это очень сложный для сбития самолёт.

- Что бы вы сказали, сравнивая уровень подготовки пилотов наших и немецких ?

- У немцев, конечно, опыта было больше, а подготовка лучше. Особенно это чувствовалось в начале войны. Когда нас пощипали, мы уже стали собраннее и начали давать сдачи, и тут немцы стали очень осторожны. Нападали на нас, только когда видели, что находятся в более выгодном положении. К концу войны немецких асов повыбивали и стали попадаться, как говорят, "лопухи". У них и маневр не тот, и стрельба не та. Вот тут мы их здорово начали бить, у нас самолётами пополняли быстро, и лётчики стали приходить более подготовленные.

- Как засчитывались победы ?

- Это очень сложный вопрос. Я вам говорил, что, сколько я ни сбивал, практически никогда не было возможности до конца досмотреть, упал враг или нет. Надо было смотреть за теми, кто в воздухе остался, чтобы тебя не сбили, или за теми, кого ты прикрываешь. Я просто докладывал, что я стрелял. А сбил или нет - это уже ведомые говорят, им было виднее. С их слов говоришь, куда именно враг упал. Туда посылают человека. И если кто-то там из пехотинцев даёт подтверждение, то самолёт тебе засчитывают.

Конечно, самолёт, упавший на немецкой территории, засчитывать таким способом не было возможности. Здесь уже верили словам лётчиков. И то, у нас был командиром корпуса М. М. Головня, так его прозвали Фомой неверующим. Базанов сбил 3 самолёта в одном бою. Головня говорит: "Не верю". Мол, раз сбил над территорией противника, то как угодно можно сказать. Но Базанов не сдаётся: "Полетели, я вам покажу, где упали". И вот они полетели, Головня увидел, тогда только засчитали.

- Как вы полагаете, приписки были ?

- Чёрт его знает. В нашем полку не было. Почему ?   Потому что у нас была дружеская спайка. Если кто задумал щегольнуть или прихвастнуть, сразу сажали его на место. У лётчиков я такого не видел, чтобы командир кричал: я тебе приказываю !   У нас была какая-то внутренняя взаимосвязь. Все знали и все понимали, что действовать надо единой командой. Каждый понимал, что не должно быть возражений, если старший по должности выбирает, кто полетит выполнять задачу или ещё что-то. В воздухе - там вообще безоговорочное подчинение командам ведущего. Взаимоотношения у нас были хорошие.

- У вас было более чем достаточно сбитых самолётов для получения звания Героя Советского Союза, а почему Героя тогда не получили ?

- На то, чтобы мне дали Героя, писали 3 раза. Последний, уже когда я уезжал в академию. Но как получалось. Только под Сталинградом написали, а меня сбили. Дальше, только написали, а меня перевели в командиры 111-го полка. А я ведь не такой, чтобы спрашивать, как-то напоминать. Было так, что сидели как то с Давидковым. И выяснилось, что я лучше всех вижу. После этого каждый раз, когда командир дивизии летит, берёт ведомым меня. И командир корпуса Мачин тоже брал меня ведомым. Другой бы поговорил с ним, почему мне не дали Героя, но я же не из тех. Потом сидели, я прочитал директиву главкома, как оценивать и как представлять на Героев лётчиков, в частности, истребителей. Для того чтобы получить Героя, нужно было сбить 12 истребителей или 10 бомбардировщиков. И вот, мы сидели, ужинали, разговорились. Спрашивают: "А у тебя сколько ?". У меня тогда было 12 самолётов. У нас начальник штаба Харпало был. Его спрашивают: "Кузьмич, что же ты его не представляешь ?"   Он отвечает: "Я давно написал, послали, а дальше я не знаю что". На этом тогда разговор и кончился.

- В чём вы летали в годы войны ?

- Регланов у нас тогда не было. Летали в комбинезонах или куртках. Я летал с орденами и удостоверением.

- Были случаи, что лётчиков, которые выпрыгивали, расстреливали в воздухе ?

- Да. Белоусова Серёжу расстреляли. Как было дело ?   Я после Сталинграда немножко хромал, меня не особенно посылали. Серёга перед вылетом говорит: "Саша, так не хочется лететь, душа не лежит". Взлетел. Как потом рассказывали, они встретили "Хейнкелей-111". Он одного подбил. Фашист загорелся. Серёжа стал переходить, и его тоже бортовым огнём сбили. Он выпрыгнул, раскрыл парашют, но немецкие истребители сопровождения его в воздухе расстреляли. А вот чтобы наши лётчики расстреливали выпрыгнувших немцев, я не помню. Хотя и с нашими тоже по разному было. Вот Сергея Горелова сколько раз сбивали. Он спасался на парашюте. Приходит, улыбается, садится и опять летает. Конечно, каждый переживает, когда его собьют. Одни после этого начинают увиливать, уходить от боя, другие, наоборот, только злее становятся. Я, после того как меня первый раз сбили, стал не то чтобы злее, но решительнее, более собранным и целеустремленным. Врага уже до конца лупишь. Остервенение появилось, если так можно сказать.

- Вы что нибудь слышали о штрафных эскадрильях ?

- Штрафных эскадрилий у нас не было. Они не везде создавались.

- Забирались ли лучшие летчики в специальные истребительные группы ?

- Тоже не знаю. Мы как-то обособлены были. Почему ?   Наша дивизия была в Резерве Верховного командования. Нас всегда посылали туда, где идут главные бои.

- Где был 111-й полк на Курской дуге, в северной полосе или южной ?

- Наш полевой аэродром находился на южном фасе дуги. Воздушные бои были тяжёлыми. Конечно, такого количества самолётов, как в начале войны, у немцев уже не было. Но лётчики были очень высокой квалификации, и они на рожон не лезли. Если видят, что идёт большая группа, то они где нибудь подстерегут того, кто отстал, собьют и тут же уходят. Хотя случались и тяжёлые бои. Но поскольку я ещё не оправился от ранения, да и организация боевых действий отнимала много времени, то я летал не очень часто.

- Знали ли вы соединения и лётчиков, против которых воевали ?

- Нет, не знали. Это плохо, конечно, но тогда никакой информации у нас не было.

- Каким для вас был дальнейший ход войны ?

- А дальше пошли на запад. Незадолго до взятия Киева мы дислоцировались на левом берегу Днепра. Стояла задача: сделать перспективную съёмку 3-х сторон города. Знаешь, что это такое ?   Это когда фотоаппарат смонтирован сбоку фюзеляжа и для выполнения съемки требуется лететь фактически на бреющем полёте. У меня ведомым тогда был Саша Чабров - хороший парень, москвич. И вот мы подлетели к Киеву. Пикируем с высоты 2000 - 3000, выводим самолёты из пике на 50 метров, и я включаю фотоаппарат. Тут по нас как начали работать зенитки, только щепки полетели, но не сбили. Я привез 3 или 4 пробоины, и Чабров столько же. Потом ещё 2 стороны города отфотографировали, за что получили благодарность от штаба фронта.

- Свой последний боевой вылет Китаев делал в паре с вами. Расскажите, как его сбили ?

- К лету 1944 года Китаев уже был Героем Советского Союза, имел более 30 сбитых, командовал 40-м Гвардейским ИАП, в котором я был штурманом полка. Летом 1944-го он уехал в отпуск. В это время мой полк перебазировали в Сбарож на Западной Украине. Полевой аэродром Сбарож находился на возвышенности. Из отпуска он приехал прямо туда. Мы переночевали. Утром я его ввёл в курс дела. Над аэродромом висела облачность, полётов не было. Я рассказал Китаеву, что рядом есть спиртовой завод. Говорит, поехали туда. Я сначала не соглашался, но он уговорил, мол, поедем, посмотрим. Приехали. Там нам по 100 грамм дали. Я пригубил и поставил. Говорю: "Не могу пить перед полётом". Он выпил. Приехали на командный пункт. Немножко облачность поднялась. "Полетим, - говорит он. - Надо доложить командиру дивизии, что я прибыл". Я говорю: "Николай, какая необходимость сейчас лететь ?   До штаба всего 15 километров". А до линии фронта километров 20 - 25. "Нет, полетим, я ему доложу", - возражает Китаев.

Взлетели. Несмотря на облачность, видимость отличная. Летим под облаками. Слева полевой аэродром, на котором сидит командир дивизии, справа линия фронта. Что-то горит, дым идёт, упирается в облака. Китаев говорит: "Пойдём, покажешь мне линию фронта". Я соглашаюсь, разворачиваюсь. Я иду ведущим, он ведомым, прошлись по линии фронта. Он предлагает: "Давай штурманём". Я возражаю: "Какой смысл ?   200 метров высота". - "Нет, пойдём". Думаю: "Твою мать, неразумно". Но поскольку он командир полка, Герой, ещё скажет, что сдрейфил, решаю: "Чёрт с тобой, пойдём".

Начинаем штурмовать. Очередь дал. Всё в дыму, ничего не видно. Разворачиваемся. Из дыма вышли, я ему: "Коля, ты где ?"   Он говорит: "Я на первом развороте". Всё ясно. Второй заход делаем, я первым, он за мной идёт. "Коля, ты где ?" - "Я на втором развороте". Всё ясно. Третий заход. "Коля, ты как ?"   Молчок. Говорю: "Коля, где ты есть ?   Я тебя не вижу, отзовись !"   Виражу над этим местом, но уже не стреляю. Крутился, крутился, не отвечает. Я лечу на аэродром, где должны были сесть. Спрашиваю: "Садился Китаев ?" - "Нет". Лечу к себе на аэродром, спрашиваю: "Садился Китаев ?" - "Нет". Я опять на линию фронта. Нигде его нет. У меня уже горючее на исходе. Сел.

А Китаев тогда был знаменит на фронте, сам командующий 2-й Воздушной армии С. А. Красовский его лично знал.

И вот наутро к нам прилетает начальник политотдела. Сразу на меня: "О, ядрена мать, ты трус, ты его подставил, ты сдрейфил и бросил его". У меня от возмущения рука сама поднялась, и я ему съездил по морде. К нам подбежали, разняли, но он молодец, не пожаловался. Когда страсти улеглись, я ему рассказал, как всё было. Он говорит: "Машину мне !"   Берёт техника самолёта Китаева, ещё нескольких человек и едёт на передний край. Вернулись они под вечер, мы уже ужинали. Заходит в столовую, в комнату руководящего состава. Подходит ко мне: "Саша, ты меня извини !   Как вы там хорошо штурмовали, вся пехота вам аплодирует. Мне сказали, что его сбили из танка, и он сел у противника".

После войны, я уже был на 2 или 3-м третьем курсе Академии, бывший командующий 2-й Воздушной армии, тогда начальник академии, Красовский собрал руководящий состав, всех ветеранов. Мы сидим, он делает доклад, и тут вдруг открывается дверь и заходит Китаев - в кирзовых сапогах, в порванных брюках, в помятой куртке. У всех глаза на лоб полезли. Все молчат. Я ему говорю: "Николай Трофимович, садись".

Потом, когда я уже в ГУКе работал, собрались заместитель командира дивизии, командир дивизии, и Китаев нам рассказал, что, когда штурмовали на 3-м заходе, его сбили, он сел на живот. Его взяли в плен. Награды у него не отобрали. Немцы заставили его летать на FW-190 на Западном фронте. Сделал он 2 вылета, но, по его словам, ни в кого не стрелял, в облака уходил, и всё. Потом после войны он полгода проходил проверку. На лётной работе его не восстановили, и получал он самую минимальную пенсию, как бывший в плену. Мне удалось ему помочь отвоевать пенсию 120 рублей, это тогда была самая большая пенсия.

Однажды бывший смершевец нашего полка, уже уволившийся в запас, заехал ко мне. Посидели, выпили, он мне рассказал, что, когда Китаев был в отпуске, его пригласили в органы и поставили задачу оказаться в плену у немцев, а оказавшись в плену, пойти на сотрудничество с немцами и сообщать, что делается в авиационных частях. Я не верю: "Не может быть, чтобы Герой Советского Союза дал себя сбить и садился на живот. Ведь при такой посадке очень маленький процент, что ты останешься жив". Но потом командир нашей дивизии мне подтвердил, что Китаев действительно получил такую задачу. А как ещё у него могли сохраниться все ордена ?   И почему его, сотрудничавшего с немцами, так мало держали в лагерях ?

- Вернёмся к годам войны. Куда вас перевели после Окопа ?

- После Окопа мы перелетели в Тирасполь, который между собой прозвали "Тирасгрязь". Там повоевали. Потом пошли по польской границе. Чехословакия у нас осталась слева.

Когда началась Краковская операция, мы прикрывали наши войска. Мачин, командир корпуса, был на командном пункте на передовой. Прилетаю я с восьмёркой. Мачин связался со мной, говорит: "Задача вам сесть в Кракове". Я удивляюсь: "Как сесть ?   Мы же не готовы, не собрались". - "Ничего, - отвечает. - Все ваши вещи привезут потом". Ладно. Спрашиваю: "Кто там есть на аэродроме ?" - "Передовая команда, связывайтесь с ней". Подлетели. По радио связались. Я спрашиваю: "Садиться можно ?" - "Можно, садись".

Распускаю восьмёрку, начинаю садиться. Только я сел, слышу один взрыв, второй, третий. Оказывается, немцы пронюхали, что мы садимся, и сделали миномётный налёт. Когда сели, то 2 самолёта попали на воронки. Зарулили, сообщили о происшедшем командованию. Через 2 - 3 дня должны были привезти наши вещи. Ночевать пошли в костёл, что стоял неподалёку. Принял нас ксендз очень хорошо. Накрыл для лётчиков стол, поставил польской водки. Мы посидели, поговорили, выпили. На 2-й день он нас опять пригласил. Посидели, самогон кончился, показалось мало. Где взять ?   Он нам говорит: "Если будет машина, то я могу поехать на ликероводочный завод". Мы дали "полуторку". Ксендз сел и поехал с нашим товарищем. Привозят они целый ящик бутылок: вина, ликер. А я ликер попробовал, но пить не стал - противно. На следующий день мы улетели на свой аэродром, оставив 2 повреждённых самолёта. Дня через 2 - 3 докладывают, что эти 2 самолёта готовы. Мне говорят, мол, ты там всё знаешь, лети, забирай их. Сели к вечеру, заходим в столовую, а там ходят официантки все заплаканные. Мы их спрашиваем, что такое ?   Оказалось, весь состав, Гвардейского полка   (видимо, имеется ввиду случай с 91-м Гвардейским ИАП. - Прим. А. Драбкина)  отравился метиловым спиртом, который они взяли с того же завода.

В Берлинской операции я уже не участвовал. Тогда мне в 3-й раз приказали ехать в Академию. Я до этого всё отказывался. Но тут приехали и сказали: "Что ты всё бунтуешь ?   Собирайся и завтра на Ли-2 улетай !"   Я и улетел.

- Были ли лётчики суеверны ?

- Некоторые были. Например, не брились с утра, но я был не суеверный, хотя и брился с вечера, просто мне так было удобнее. К примеру, многие боялись 13-го числа. Я сам не верил и говорил: "Бросьте вы ерундой заниматься !"   Наоборот, если кто отказывался 13-го числа лететь, я соглашался. И, как правило, в этот день всё проходило отлично. У нас был помощник командира полка, Кацин, тот летал с собачкой Тузиком. Злая собака. Боже упаси дотронуться до планшета, который оставил сам Кацин.

- Как строился боевой день ?

- По разному было. Скажем, когда мы сидели на Тростянском озере, деревня, где мы жили, была в 3-х километрах от аэродрома. Снегопад тогда был такой, что никакая машина не проедет. Ходили пешком в лётном обмундировании. Обычно на аэродром приходили с рассветом. Соответственно за час - полтора до рассвета мы вставали, умывались. Кофейку попили и пошли на аэродром. На аэродроме мы подходили каждый к своему самолёту, убеждались, что они готовы. После этого собирались в землянке и ждали команды на вылет. Пока ждали, мы, как правило, изучали какие нибудь документы, а если длительно не летаем, то могли прослушать какую - нибудь лекцию по технике, по тактике. В последние годы войны все особенно понимали, что надо обучать лётчиков. А-то, к примеру, как в бою определить дистанцию, с которой можно стрелять ?   У меня уже был опыт, я передавал его молодым. Объяснял, что, когда ты видишь номер, то это будет примерно метров 300 - 400 до самолёта. А стрелять нужно метров с 20 - 50, когда видишь уже заклёпки.

Конечно, сидя в землянке, мы частенько и просто разговоры вели. И анекдоты рассказывали. В карты нам тогда запрещали играть, считалось, что это буржуазная привычка. Зато мы играли в домино или шахматы.

Вообще, когда сидишь до получения задания, то состояние расслабленное. Но когда поставили задачу, то каждый уже прорабатывает в уме все свои действия от взлёта до цели. Скажем, меня как ведущего волновало, чтобы группа была в сборе, когда взлетаем. Потом мы становимся на курс, идём. Тут уже на моей совести ориентировка, осмотрительность. Ещё до полёта на земле, как правило, отрабатываются варианты: что делать, если встречается группа выше тебя, справа, слева, сзади, какие действия, чтобы плотнее строй был. Мандража при получении задачи никогда не было, но волнуешься, конечно. Подходишь к машине, тебя встречает техник. Моим техником долгое время был Цыганков Георгий Сергеевич. Он был выше меня на голову, очень добросовестный, изумительный человек. И вот техник докладывает, что самолёт готов, все проверено, оружие заряжено. Если есть вопросы, то спрашиваешь. Он тебе помогает надеть парашют, сесть в кабину. Пристегивает ремнями. Потом протирает стекло, чтобы на нём не было никаких точек. А как сел в кабину на вылет - всё пропало, ты уже нацелен на работу двигателя, всех приборов. Командуешь. Дальше взлетели и пошли. И там ты уже задумываешься только о том, как лучше выполнить задание.

- Во время вылетов и перед ними отказов материальной части не было ?

- Были отказы. Если какая-то неисправность была у самолёта, её устраняли, и опытный лётчик должен был облетать самолёт после этого. Трудно ведь предсказать однозначно, как будет вести себя в воздухе машина после ремонта. Как правило, такая работа ложилась на меня как на командира эскадрильи.

Было, что и во время вылетов что-то в самолёте отказывало. Скажем, на озере Тростянском у меня был случай. Наши самолёты на лыжах были, тормозов не было. Я облетывал самолёт и между 3 - 4-м разворотом на высоте примерно 800 метров отказал регулятор шага винта Р-7, лопасти встали на большой шаг, и тяга упала. Я нахожусь между 3 - 4-м разворотом, высота 800 метров. Аэродром - вот он, круг не сделаю, не хватит высоты. Я на крыло, скользить. Проскользил, выровнял, сажусь, но скорость немножко была выше: сел и покатился. Качусь и смотрю, впереди уже кусты, начинается берег. Тормозов нет, что ты сделаешь ?   Даю ногу, разворачиваюсь, неприятно ужасно. Но всё обошлось.

- В годы войны сколько вам максимально приходилось делать вылетов в день ?

- На западе и в Крымской станице - 7 - 8 вылетов с боями, это очень тяжело. Как правило же, 2 - 3 вылета, это уже нормально. Боевой день заканчивался для нас с сумерками. После этого ужин, 100 грамм, привели себя в порядок. Задача на завтра ставилась также вечером, и мы сразу ложились спать, потому что вставать надо было с рассветом. Иногда приезжали передвижные киноустановки, показывали какой нибудь фильм. С удовольствием шли смотреть. Приезжали иногда к нам и артисты. Но это в дневное время.

Иногда по вечерам бывали и танцы под гармошку. Особенно, когда стабильная линия фронта и идёт всё размеренно. Ребята не терялись, находили подруг. Обычная жизнь. Тем более что в полку были девушки: стрелки радисты, оружейницы.

- Кормили хорошо ?

- Нормально. Я, например, никогда не был голодным. Ну, может, кое - где и не совсем хватало. Например, под Сталинградом. Там мы прилетели, сели на левом берегу, как сейчас помню, совхоз им. Кагановича. Пока этот совхоз разворачивался, дали нам сухой паек. И то мы неприхотливый народ. Что есть, то и едим. Желудок полный, пошли летать.

- 100 граммов давали только после боевых вылетов или всегда ?

- Всегда. Некоторым не хватало, старались искать ещё. Вот у нас был один товарищ. Он в один день сделал 2 вылета, потом пришёл с друзьями в столовую. Они выпили, посидели, где-то достали ещё, показалось мало. Уже все покушали, уходят. Я им сказал: "Ребята, идите спать". - "Да, да, командир". Я ушёл, а они остались. Официантки просят их: "Освобождайте, будем убирать". - "Нет, давайте ещё водки". У нас водку старший повар всегда распределял. Пожилой, солидный человек. Говорит он им: "Братцы, нет больше у меня". Те разбушевались и этого повара взяли и бросили в котёл. До чего дошло !   Выпили и потеряли над собой контроль. Главное, что наказали за это не их, а меня, переведя в 40-й Гвардейский полк штурманом полка.

А вообще, 100 грамм, если ими ограничиться, - это средство расслабления. Выпив, меньше думаешь о проблемах, покушаешь и скорее спать.

- Случалось, что выпивали перед вылетом ?

- У нас такое бывало. Я вам расскажу несколько случаев. Сам я только один раз в жизни выпил перед вылетом, когда мы получали самолёты. В полёте я себя так плохо чувствовал - ужас !   Всё соображал, всё делал, как положено, но голова не та. После этого я никогда перед вылетом ни грамма не пил и другим не давал. Если были попытки, то запрещал.

А вот другой вариант. Сидели мы в Переславле Хмельницком, мне командир корпуса Головня ставит задачу. Мол, в Перятине - это на север километров 60 - аэродром. Туда пригнали 12 самолётов Ла-5, а мы, 12 лётчиков, должны поехать и их забрать. Команда техников уже уехала. Ну, наутро и я встаю. А с нами был Герой Советского Союза Иван Новожилов. У него как раз была такая особенность: если он не выпил и летит, это курица. Но если выпил, то дерётся будь здоров. И вот мы в Перятине переночевали, всё вроде нормально. Принимаем самолёты. Четвёрку одну выпускаю, вторую выпускаю, третью я уже добираю сам. Взлетели.

Прилетаем, сели. Я спрашиваю: "Все сели ?"   Нет. Село только звено Горелова. Спрашиваю: "А Новожилов ?"   Нет, не сел. В Переславле Хмельницком аэродром расположен так, что между ним и дорогой растут тополя метров под 30 - 40 высотой, а посадка как раз на эти тополя. Смотрим, садится звено Новожилова: первый, второй, третий, и он садится последним. Заходит на посадку, решил пойти на бреющем, удивить народ. Прижал так. А потом смотрит - деревья, как хватанёт ручку, хоп, и сорвался в штопор. Бух. Ну, думаю, всё, конец Герою Советского Союза Новожилову. Но нет, его почтальон нашел. Рассказывает: "Смотрю, лежит вверх ногами, хрипит, спрашиваю, не отвечает. Я взял какую-то железяку, разбил фонарь, вытащил его. Тут подъехала "Скорая помощь". У него кровь идёт изо рта. На машину и увезли".

К вечеру ребята съездили, врач приехал доложил, что без памяти. На следующий день поехали опять. Поехали с комиссаром. Приезжаем. Новожилов уже руками машет, что-то бормочет. Врач сказал, что у него была потеря сознания. Новожилов собрался с силами, кричит: "Сестра, дай водки !"   Те водки не могут дать. Наливают стакан воды и дают ему. Он выпивает: "Хороша водка, но слабоватая". Такие дела. Вот был единственный человек, который пил перед вылетами. Но тогда он выпил слишком много и стукнулся. После этого выжил, но уже не летал.

- А если сравнивать самолёты, на которых вы летали, какой лучше ?   Что вы можете сказать о каждом ?

- Я летал сначала на "МиГах", потом сел на "Як", потом на Ла-5 и Ла-7. И мне трудно сказать, какой самолёт лучше, потому что у каждого есть свои преимущества и недостатки.

Скажем, "МиГ" - отличный самолёт, начиная с высоты 4000 и выше, а на более низких высотах - это, как говорят, корова. Вот первый его недостаток, а второй - вооружение. Отказ вооружения был едва ли не постоянным явлением. И третье. Прицелы у нас были никудышные. Поэтому мы уже били наверняка. Прямо вплотную. Представляешь себе, летишь, и ты должен рассчитать на одну четверть этого радиуса или на две четверти, или на три четверти. И мы уже плюнули на всё, подходим, когда уже видим все знаки, тогда стреляем. Били наверняка. Прямо вплотную...

"Як" - это маневренный самолёт, лёгкий. Им можно ворочать буквально как захочешь. Сколько раз я выворачивался из таких положений, в которых меня должны были точно сбить, но выходил: В 1941 году летали на лыжах, тут маневренность их падала значительно.

Ла-5 тоже маневренный, он не уступал даже немецкому FW-190, у него тоже был звездообразный двигатель. В чём преимущество ?   Звезда всегда предохраняла от лобовых атак. То есть у Ла-5 хороший заслон и броня спереди. Двигатель воздушного охлаждения, двухрядная звезда. И ты идёшь на "Хейнкелей", не боясь. Правда, обзор, особенно вперёд, на Ла-5 хуже, чем на "Яке", но приспособились маневрировать.

Если же сравнивать вооружение, то здесь разные варианты были. Но в основном на "Яки" 20-мм пушку ставили. А на Ла-5 одну 20-мм пушку и 2 пулемета. Этого было в принципе достаточно. Хотя на Ла-7 было уже 2 пушки. Я первый получил десятку Ла-7 на Горьковском автозаводе и в Жешув перегнал. Для нас это был шедевр, а не самолёт. На Ла-5ФН с форсированным двигателем мне также приходилось летать. Тоже хорошая машина. Когда мы тренировались, нам под него бомбы вешали. И когда я летал на Краков, тоже с бомбами. И всё. А так мы летали как истребители.

- Не жарко в кабине было ?

- Жарковато. Что интересно, у меня был такой случай со шторками, которые регулируют обдувку. Из Окопа мы взлетели и полетели за линию фронта, шли на высоте 7000 метров, а на высоте примерно 1000 метров шла группа. И вот мы с командиром полка - им был Китаев, хороший лётчик, - пикируем. Я слышу, у меня что-то такое как бухнет. Но лечу нормально, вроде ничего не произошло. Повоевали мы до исхода горючего. Прилетаем в Окоп, садимся. Смотрю, у меня все боковые щитки оторваны. И голый двигатель. Оказывается, я шторки не закрыл, когда пикировал, и такой воздушный напор был, что они все разлетелись.

- Плексиглас на кабинах был хороший ?

- Хороший. Видно было хорошо. Мы только мучились до самого конца войны, что у нас прицела нормального не было.

- На самолётах что - нибудь рисовали ?

- Да, звёздочки мы рисовали, правда, не все. А картинки и надписи были дорогим удовольствием для нас. Не всякому удавалось даже, чтобы тебя сфотографировали.

- Согласны ли вы с фразой Покрышкина, что в начале войны каждый самолёт стоил за десяток ?

- Покрышкину было хорошо сбивать. Он летал только сбивать, не прикрывать, ничего. Он забирался на высоту. У него был очень хороший обзор. Выискивал цель, на большой скорости подходил, бжик, и пошёл. Когда я занимался боевой подготовкой 2 года, со мной работал его ведомый, я уже забыл, как его фамилия. Мы его расспрашивали, каково было летать с Покрышкиным. Оказывается, Покрышкин ни на кого не смотрел, делал, что хотел, ведомые же должны были его охранять. А что тебя собьют, это дело не его.

- А было такое, что когда у лётчика счёт приближается к 15, то, чтобы ему присвоили звание Героя, на него начинала работать группа ?

- Это бывало. Не то что группа работала специально на него. А летит он в группе, сбивает группа фашиста. И все говорят, мол, давайте, мы ему отдадим, пусть представляют его к Герою. Это боевая дружба. А потом он уже сам другому отдаёт. Всё было делом добровольным. Договаривались сами между собой, обычно начальство даже и не знало. Потом никаких обид на этой почве никогда не было.

- Когда война окончилась, она вам продолжала сниться ?

- Она до сего времени снится. Понимаешь ?   Постановка задач, бои, друзья, и те, что погибли тогда, и те, что только сейчас умирают.