Назимов Константин Савельевич

"Здравствуйте, мои дорогие"... "Пишу перед вылетом на боевое задание"... "Дорогая моя !   Вот сейчас прилетел и сразу пишу тебе письмо"... "Уже вышел из госпиталя и начал летать опять"... "Меня наградили вторым орденом"... "Скоро приеду в отпуск"... "Скажи Женечке, чтобы хорошо училась"...

Торопливые строки. Чаще всего карандашом - в кабине или под крылом самолёта нет места для чернильницы.

Письмо за письмом, письмо за письмом... Нередко указаны не только даты, но и часы, и минуты, как в журнале боевых действий. И такая же краткость в изложении фронтовых событий. Это своеобразный дневник, дневник лётчика - истребителя Волховского фронта, и за каждой строкой - суровые будни войны.

"9 марта 1943 года.

Ваш Костя".

Первое письмо с фронта. До 1943 года Константин Назимов был лётчиком - инструктором военного авиаучилища. Несколько его рапортов с просьбой отправить в действующую армию были оставлены без внимания: наша авиация нуждалась в непрерывном пополнении, готовить будущих мастеров воздушного боя - было тоже почётным делом.

Но в конце концов настойчивость Назимова увенчалась успехом. И вот он на Волховском фронте, недалеко от Ленинграда, в составе 254-го истребительного авиаполка. К приборной панели его самолёта Ла-5 прикреплена фотография жены и 7-летней дочки  ( "Вы всегда со мной в самолёте" ). Эту "моду" ввёл лейтенант С. П. Аистов, командовавший 2-й эскадрильей до осени 1943 года. Он был первым фронтовым наставником Назимова.

Степан Петрович Аистов сбил за войну 13 самолётов врага, прошёл путь от командира эскадряльи до заместителя командира истребительной авиадивизии. После войны сын будёновского конника, погибшего под Касторной, С. П. Аистов командовал полком сверхзвуковых "МиГов", был заместителем командира авиационной истребительной дивизии. Теперь он - полковник запаса, мастер ленинградского машиностроительного завода "Звезда" и председатель Совета ветеранов 14-й Воздушной армии.

"24 марта 1943 года.

Привет с фронта. Танечка, вот вчера написал открытку, что вылетаю на прогулку. Был воздушный бой, и я сбил самолёт. Дорогая моя, не волнуйся, я так привык, что летишь над полем боя, а вокруг разрывы зениток, как фейерверк... Орлова, что работал в училище инструктором, ранило в руку. Меня тоже подбила зенитка, но долетел, до аэродрома. Но это ещё не последняя встреча с врагом. Ленинград отстоим".

Воздушный бой, о котором пишет в своем письме Назимов, был первым воздушным боем лётчиков 254-го авиаполка на Волховском фронте. Он произошёл над лесами и болотами, протянувшимися почти сплошной полосой между Мгой и Мишином. В тот день 8 истребителей полка сопровождали на бомбёжку бомбардировщики Пе-2. Цель уже была близка, когда появились 6 новых немецких истребителей FW-190. Начался бой. Он продолжался недолго. Потеряв 2 машины, немцы отступили. "Пешки" отбомбились успешно. "Всё это вселило уверенность, надежду на будущие успехи и радовало", - вспоминает бывший лётчик полка Подполковник в отставке Степан Игнатьевич Титов, проживающий после войны в Мукачеве. В описываемое время Титов  ( тогда ещё старший лейтенант )  был командиром 3-й эскадрильи и тоже участвовал в воздушном бою 24 марта, закончившемся победой наших истребителей.

"28 марта 1943 года.

Танечка, я видел Волкову деревню и завод Шаумяна. Дорогая моя, мне иногда слышится твой голос и Женечкин, как будто мы находимся вместе... Вы вместе со мной летаете на боевое задание и даже сбит один самолёт противника".

Назимов родился в 1916 иоду в семье рабочего в Волковой деревне. Окончил семилетку, ФЗУ, работал на Карбюраторном заводе токарем. Там же работала мойщицей деталей мать Назимова - Татьяна Ефремовна. Здесь Костя познакомился с молоденькой работницей Таней, которая стала его женой.

Ветераны Ленинградского карбюраторного завода, наверное, и сейчас помнят удалого, весёлого токаря Костю Назимова. Что бы ни затевала заводская комсомолия, Костя во всём принимал активное участие: прыгал с парашютной вышки, играл в духовом оркестре на трубе, ходил в шлюпочные походы, был напористым форвардом заводской футбольной команды и артистом драмкружка. Там, где появлялся со своей гитарой Костя Назимов, сразу становилось шумно и весело.

В 1938 году Назимов уохал из Ленинграда в Чугуевское военное училище лётчиков - истребителей. И вот через 5 лет он увидел родной город и свою Волкову деревню с воздуха сквозь "фейерверк" зенитного огня.

"Танечка посылаю тебе на память вырезку из газеты "Встреча в воздухе". Я отомщу фашистам за мать, за отца, за брата и за всех пострадавших. 31.03.1943".

Мать Назимова и его отчим - бондарь завода "Красный нефтяник" - Савелий Николаевич Рафеков умерли в блокаду от голода, сводный брат Миша Рафеков, 18-летний комсомолец, боец ленинградского ополчения, погиб в бою под Гатчиной...

Присланная Назимовым с фронта корреспонденция "Встреча в воздухе" была опубликована в газете 14-й Воздушной армии "Бей врага".

Назимов с группой истребителей прикрывал боевые действия штурмовиков, которыми командовал старший лейтенант Зинченко.

Газета писала:

"На выходе из атаки Зинченко включил передатчик и услышал голос. Это говорил ведущий истребительной группы.

- Ладно, ярославцы тоже не подкачают. Бейте по зениткам".

Назимов называет себя "горьковчанином", так как 2-я эскадрилья, в которой он был заместителем командира, летала на самолётах Ла-5, построенных на средства колхозников Горьковской областп, а Зинченко именует себя "ярославцем" потому, что летал на самолёте - штурмовике Ил-2 "Ярославский комсомолец". Это был подарок фронту от ярославской молодёжи.

Герой Советского Союза Алексей Родионович Зинченко после войны жил в Ленинграде, занимался научно - исследовательской работой.

"4 мая 1943 года.

Танечка, вот вчера, то есть 3 мая, летал "в гости" к фрицам и сбил самолёт противника "Хеншель-126". Вчера дали фашистам прикуритъ, здорово их подолбали - разбили 2 эшелона с бензином и боеприпасами. Вот они побегали !"

"Хеншель-126" - немецкий самолёт - корректировщик, прозванный нашими бойцами "костылём", или "каракатицей". Пехота его ненавидела, потому что с появлением в воздухе "каракатицы" огонь немецкой артиллерии сразу становился более точным.

Советские лётчики расправлялись с корректировщиками без всякой пощады. Кроме Назимова, в упомянутом в его письме бою участвовали Николай Фромешкин и Саша Серёгин. Они отогнали от "Хеншеля" охранявших его "Фокке - Вульфов", а Назимов 3-мя пушечными очередями свалил зловредную "каракатицу".

В мае 1943 года Мгинский выступ стал ареной сильных боёв. Помогая наземным войскам, наша авиация бомбила в штурмовала противника. В бездонной "Мгинской бочке" перемалывались фашистские дивизии, нацелившиеся на Ленинград с востока. Один из эпизодов этой воздушной войны также упомянут в ппсьме Назимова. В полковом журнале боевых действии записано, что в этот день лётчики сопровождали 6 "Илов" на штурмовку цистерн. "Отмечено 6 очагов пожара и 2 сильных взрыва". Произошло это в районе станции Шапки. Истребители полка прикрывали штурмовку и, если позволяла обстановка, участвовали в ней сами.

"18 мая 1943 года, 6 часов утра.

Получил от тебя письмо с тюльпаном и рисунком, который Женечка рисовала. Сейчас лечу на задание".

Татьяна Дмитриевна Назимова с дочерью находилась в Чимкенте. В Мае южно-казахстанская степь покрылась тюльпанами. Одни цветок Татьяна Дмитриевна вложила в конверт с письмом. Тюльпан и рисунок, "который Женечка рисовала", пришли вовремя: 11 мая Назимов был награждён орденом Красного Знамени.

"23 мая 1943 года, 5 часов утра.

Танечка, поцелуй за меня Женечку крепко - крепко".

Да, и на фронте выпадали минуты тишины и покоя. На какое-то время умолкали моторы истребителей, прерывали свой "голодный рёв" артиллерийские батареи.

Раннее утро. Над вершинами леса, окружающего аэродром, поднимается солнце, в кустах черёмухи над рекой поют - заливаются соловьи. Сидя под крылом самолёта, Назимов пишет письмо дорогой жене Танечке и дочке Женечке. Письменным столом ему служит планшет, положенный на колени. Надо торопиться: над командным пунктом в любую секунду может блеснуть зелёная ракета - сигнал вылета. Но можно ли не полюбоваться, xoть бы несколько секупд, прелестью весеннего утра !   И как тут не вспомнить знаменитых "Соловьёв" Соловьева - Седого и "Дыхание весны" Неменского !

...Поосыпались, заросли ромашкой и колокольчиками капониры и землянки 254-го авиаполка нa берегу Пчевжи, но и поныне там по весне буйно цветёт черёмуха и поют - заливаются "шальные соловьи".

"6 июня 1943 года.

Я и разведчиком стал. Летаю на аэродромы противника и на все нужные районы. Хорошая работа, весёлая, есть где порезвиться".

Недавний заводской рабочий, Назимов даже боевую разведку называет "работой" да ещё весёлой вдобавок. Не желая понапрасну тревожить жену и дочь, он в своих письмах сознательпо преуменьшает тяготы воздушной войны.

На самом деле разведка и особенно фотографирование с воздуха переднего края противника, аэродромов, железнодорожных станций, шоссе, переправ - занятие трудное и опасное. За воздушными разведчиками настойчиво охотились вражеские истребители  ( так же, как наши за "каракатицами" ), во время фотографирования лётчик, вынужденный некоторое время строго выдерживать курс, высоту, скорость полёта, лишённый возможности маневрировать, превращался в живую мишень для зенитной артиллерии врага. Приходилось хитрить: заходить с тыла, со стороны солнца, планировать с большой высоты с приглушенным мотором или внезапно вываливаться из облаков. В разведку направлялись наиболее наиболее подготовленные лётчики.

"Он мог с одного взгляда определить, сколько эшелонов, вагонов, машин на дороге. Доложит - всё точно совпадает с фотографиями. За это его ценили, - вспоминает полковой врач Василий Павлович Портнов и шутит: - Скорее фотоаппарат подведёт, чем ошибётся назимовский глаз".

"18 июля 1943 года.

Не волнуйся, что долго нет писем. Некогда было писать, потому что много работы. Сейчас я нахожусь в другом месте, ближе к Ленинграду. Сидоренков со мной, мы с ним летаем вместе".

"Работы" действительно было невпроворот. Перешли в наступление 2 армии Ленинградского фронта и 8-я армия Волховского. Снова бои в Мгинском выступе. Истребители прикрывали боевые действия штурмовиков и бомбардировщиков, вели разведку.

Упомянутый в письме лейтенант В. Сидоренков - товарищ Назимова по Чугуевскому училищу. Более 70 раз они вдвоём пересекали линию фронта, выполняя боевые задания в Мгинском выступе.

Герой Советскою Союза Василий Кузьмич Сидоренков, после войны генерал - лейтенант авиации, жил недалеко от Москвы, был начальником кафедры Военно - Воздушной академии имени Юрия Гагарина.

"20 июля 1943 года, 9 часов вечера.

Танечка, меня приняли в члены ВКП(б)!"

- Партийное собрание состоялось в землянке, неподалёку от стоянки самолётов, - вспоминает генерал - лейтенант В. К. Сидоренков. - Мы с Костей дежурили, сидели в кабинах в готовности № 1. С КП в любую секунду могли дать зелёную ракету. Боевую задачу мы получали по радио, уже находясь в воздухе. Костю пригласили на собрание, а вместо него в кабину сел другой лётчик. Вернулся мой друг через несколько минут радостный. Ну, говорит, теперь ещё крепче буду бить гадов !

5 августа Назимов послал жене фотографию: ему перед боевым вылетом вручают партийный билет. Вот уже более 30 лет Татьяна Дмитриевна хранит эту реликвию. На фото - опушка леса и самолёт. Уже снята маскировка из зелёных ветвей, осталось лишь запустить мотор да убрать колодки из-под колёс. Назимов тоже готов к выполнению боевой задачи: надет шлемофон, застегнут карабин парашюта. Партбилет вручает коренастый подполковник.

Бывший начальник политотдела 269-й Новгородской ордена Красного Знамени авиационной дивизии полковник в отставке Максим Илларионович Чубич, вручивший более 30 лет назад партбилет Назимову, до недавнего времени был директором Ленинградского телевизионного театра на Каменном острове. У него сохранился номер газеты "Бей врага" за 4 августа 1943 года с передовой статьёй о росте партийных рядов.

"Вступая в партию, славные соколы отмечают это великое событие в жизни новыми боевыми успехами. На следующим день после приёма в кандидаты ВКП(б) лётчик - истребнтелъ Виктор Корягин сбил фашистский самолёт. Сбитыми вражескими самолётами отметили своё вступление в партию лётчики тт. Назимов и Коняхин".

"12 августа 1943 года.

Погода дождливая, боевая работа идёт хорошо".

На обороте - стихотворение Константина Симонова "Жди меня".

"14 августа 1943 года.

Скоро наш праздник. 18 августа - День авиации. Будем справлять его в боевой обстановке. Не скучайте. До скорой встречи".

Возможно, написав эти строки, Назимов вспомнил День авиации 1938 года. Ему 22, он работает на Ленинградском карбюраторном заводе и без отрыва от производства учится летать в аэроклубе у Московскиx ворот. С ним - его товарищи по заводу Саша Клубов и Коля Лебедев, комсомольцы, настройщики станков - автоматов. Накануне Дня авиации кто-то из сотрудников заводской газеты "Карбюратор" попросил 3-х товарищей написать заметку в праздничный номер.

Вот что паписал Назимов:

"Недавно были зачёты по теории: 6 дисциплин я сдал на "отлично" и 4 на "хорошо". Если враг навяжет нам войну, то мы будем громить его на земле, на море и в воздухе. И если понадобятся, то отдадим жизнь за свою любимую Родину".

А вот слова Клубова и Лебедева:

"Мы готовы в любую минуту, если потребуется, переcecть с учебного самолёта на боевой. Мы готовы в любой момент дать отпор нашим врагам. Мы любим свою прекрасную Родину и всегда готовы её защищать".

Первым поднялся в воздух навстречу врагу Коля Лебедев. Это было под Москвой в 1941 году. В октябре лётчик 423-го истребительного авиаполка младший лейтенант Николай Лебедев не вернулся с боевого задания.

В предгорьях Кавказа начал свои фронтовой путь младший лейтенант Александр Клубов. Перовые бои, первые победы, посадка в горящем самолёте, обожжённое лицо... В знаменитом 16-м Гвардейском истребительном авиаполку Клубов встречается с Покрышкиным и становится любимым учеником и другом будущего Маршала авиации, трижды Героя Советского Союза. 50 самолётов противника вычеркнул из списков гитлеровского Люфтваффе парень с Карбюраторного. Друмя Золотыми Звёздами Героя Советского Союза наградила его Родина.

Константин Назимов защищал Ленинград, освобождал Новгород, Псков, Тарту, Ригу. Они выполнили свою клятву.

"5 октября 1943 года.

Танечка, дорогая, сейчас у нас много работы. Движемся на запад и гоним фашистов. Они драпают так, что мы еле успеваем их догонять. Мою машину знают фрицы. Номер моей машины "09" и нарисован медведь во весь фюзеляж и бьёт он Гитлера по башке. Вот какие дела у меня, моя дорогая".

3 октября ночью немцы начали отход с Киришского выступа за Волхов. От Киришей они угрожали Тихвину. Но слишком дорого обошлись врагу почти непрерывные бои под Ленинградом. Защитники невской твердыни, нанося с двух сторон удар за ударом по фашистской "подкове", охватившей Ленинград, заставили немцев окончательно отказаться от попыток ворваться в город. Потерял своё значение и Киришский плацдарм. Наши войска проследовали отходящего противника. Об этой "работе" и пишет в своём письме Назимов.

Что касается медведей и тигров, намалёванных на бортах истребителей для устрашения врага, то лётчики 254-го авиаполка этим особенно не увлекались, ограничиваясь латунными звёздочками, число которых зависело от количества сбитых вражеских самолётов. Только некоторые, и среди них Назимов, сохранивший на фронте удаль и озорство заводского парня с рабочей окраины, украшали фюзеляжи своих самолётов соответствующими обстановке сюжетами. У Назимова то медведь бил Гитлера по голове, то орёл тащил фюрера в когтях. Исполнителем заказов Назимова был обычно Виталий Хлыбов.

Согласно некоторым зарубежным источникам, этот Ла-5 принадлежал К. С. Назимову.

"23 октября 1943 года.

Сегодня плохая погода. Я сижу и пишу тебе письмо, и мечты идут вдаль, то есть в Чимкент, и вспоминаю вас. На столе стоит твоё и Женечкино фото. Живём в комнате мы трое, друзья завели патефон".

Ещё одно лирическое отступление от войны. В дождливую погоду, "когда пилотам, скажем прямо, делать нечего", да и вечерами после боевых вылетов лётчики, находясь довольно далеко от передовой линии фронта, имели возможность заниматься обычными человеческими делами: читали книги, рисовали, пели песни под аккомпанемент лётчика Вадима Иванова, который прекрасно играл на гитаре, танцевали в подземном клубе.

Пожалуй, самым любимым зрелищем лётчиков был перепляс в исполнении лейтенанта Василия Синчука и младшнго лейтенанта Льва Семиволоса. Синчук был прирождённым плясуном, самородком, а 20-летний Лева Семиволос умудрился, кроме Чугуевсяой школы лётчиков - истребителей, окончить хореографическую студию и мечтал о балете. Аккомпанировал плясунам техник Николай Лагутин, который оказался не только прекрасным специалистом, но и музыкантом, тонко чувствующим ритм и настроение пляски. Иногда в неё возлекались новые лица, и веселье принимало чисто русский размах.

Но как часто всё это доброе, человеческое, милое беспощадно кромсала война !   Виталий Хлыбов, полный замыслов о будущих картинах, потерял правую руку. А Лёва Семиволос, выбросившись из своего пылающего самолёта ударился ногой о стабилизатор и, спускаясь на землю, обнаружил, что нога у него перевернулась пяткой вперёд. Врачи выправили гогу, но с мечтой о балете пришлось расстаться навсегда. В последний раз Лёва отхватил гопака перед строгой медицинской комиссией, которая только что отстранила его от полётов. Врачи сжалились и оставили его в боевой авиации. Разрешили даже летать, но только на маленькнх связных самолётах.

Лев Тарасович Семиволос после войны жил в Севастополе, работал пропагандистом райкома КПСС.

"28 октября 1943 года.

Погода сегодня плохая, с утра валил снег, a потом дождь, в общем грязъ".

Бои становились всё жарче, всё исступленнее. Тут уж не до лирического настроения...

"17 января 1944 года.

Поздравляю тебя с Новым годом. Хотя поздно, но это ничего, потому что не мог написать тебе раньше, очень серьёзное было дело. В общем, когда увидимся, я расскажу о многом".

14 января 1944 года началось наступление наших войск под Ленинградом. Снегопад и низкая облачность прижимали авиацию к аэродромам. Достаточно сказать, что в январе было всего 3 лётных дня. Однако авиация действовала. Истребители н штурмовики парами, четвёрками вели разведку, прикрывали поле боя, штурмовали.

Назимов - уже старший лейтенант, командир эскадрильи. Находясь в разведке, он обнаружил отступающую колонну вpaгa численностью до 1000 солдат  ( "глаз назимовский не ошибётся" ). Вся дорога от Вашкова до Люболяд была забита машинами. Передав данные штурмовикам, Назимов с Серёгиным, не ожидая, пока подойдут "Илы", принялись штурмовать колонну.

"Серьёзное дело", о котором Назимов упоминает в письме, произошло в декабре. Перегоняя новые истребители из глубины страны на фронт, группа Назимова попала в очень сильный снежный заряд. Снег валил столь плотный, что пилоты перестали видеть землю. Пришлось всем порознь идти на вынужденную посадку. Погибнуть в таких условиях - минутное дело. Однако лётчики сумели предотвратить беду: одним подвернулось ровное снежное поле, другим - белая равнина озера.

Вот потому и пишет Назимов, что он второй раз родился. Посадка в пургу - пострашнее зенитного обстрела.

"20 января 1944 года.

Танечка, дела идут хорошо. Гоним фрицев. Освободили Новгород и двигаемся дальше. Ты писала письмо Корягину, но он погиб. Мне пока что везёт".

За успешные боевые действия при освобождении Новгорода и Ленинградской области Назимов, уже награждённый двумя орденами Красного Знамени, был представлен к ордену Александра Невского. В наградном листе отменено, что его эскадрилья провела 89 воздушных боёв и сбила 52 самолёта противника. Сам Назимов сбил 7 фашистских машин.

"5 февраля 1944 года.

Танечка, высылаю тебе статью из газеты, тебе будет понятно, чем я занимаюсь. Сейчас много работы надо сделать, чтобы уничтожить фашизм".

Да, "работы" ещё много. Битва под Ленинградом завершена победой, разбита Лужская группировка врага, но ещё ждут своих освободителей Нарва и Псков, а за ними - леса, холмы, поля Прибалтики.

Заканчивался первый фронтовой год Назимова. Много пришлось ему испытать на пути от Волхова до реки Великой, и недёшево дались те 190 боевых вылетов, которые он совершил. Сбивал и сам едва не был сбит. Уцелел лишь благодаря самообладанию и высокому искусству пилотирования.

6 февраля 1944 года четвёрка Назимова провела успешный воздушный бой над немецким аэродромом Коростовичи к югу от Луги. Кроме Назимова, в бою участвовали Александр Серёгин, Василий Сидоренков, Вадим Иванов.

Группа немецких бомбардировщиков Ju-87 делала круг над аэродромом, ожидая "шапки", то есть прикрытия истребителей. Вот в этот момент они и были атакованы четвёркой Назимова. Вражеский налёт на наши войска был сорван. Статью об этом воздушном бое, опубликованную в газете "Бей врага" от 8 февраля, Назимов и послал Татьяне Дмитриевне.

"В разгар боя, - писал корреспондент, - самолёт Назимова получил повреждение - были перебиты элероны, но мужественный командир держался в строю до конца и привёл всю четвёрку на родной аэродром".

"25 февраля 1944 года.

Танечка, я жив, только немного оцарапало правую ногу. Сейчас гоним фрицев с нашей территории. Перебазируемся на другое место, не волнуйся, что долго не будет писем, 28 января я упал на передовую, но выбрался благополучно и вот опять воюю".

В этот день Назимов и Серёгин вылетели на прикрытие поля боя в район Шимска и Медведя. И вновь, как месяц назад, повалил мокрый снег, облака опустились чуть ли не до земли, Самолёты покрылись ледяной коркой, моторы "не тянули", машины с трудом повиновались рулям. Пара распалась. Серёгин приземлился в районе станции Воробейка, Назимов - близ Hовгорода. В довершение беды самолёт Назимова опустился на занесённое снегом минное поле. Не подорвался лишь потому что сел "на живот", не выпуская шасси, а слой cнега над минами оказался довольно плотным.

Лётчик прошёл через минное поле с помощью сапёров, а самолёт вытащили лишь после разминирования.

Долго не сообщал Назимов об этом происшествии жене и дочери. Лишь в конце февраля, когда острота события несколько притупилась, он напасал Татьяне Дмитриевне о своём очередном фронтовом приключении.

"17 апреля 1944 года.

Я был в Ленинграде 3 дня в госпитале, не узнать родных мест. Я буду уничтожать фашистов без жалости".

Так произошла вторая встреча Назимова с Ленинградом после 5-летней разлуки. И если в минувшем году он видел свой родной город лишь с воздуха, сквозь сизую дымку пожаров и взрывов, то теперь проспекты и площади Ленинграда приблизились к нему вплотную, и то, что он увидев, заставило его сердце сжаться до невыносимой боли. И ещё казалось ему, что он в чём-то виноват перед Ленинградом, что он в долгу деред ним, и каждая пробоина, каждый разрушенный дом, каждое окно с фанерой вместо стекла подымали в его душе такую лютую ненависть к фашистским варварам, что временами он задыхался и его пальцы напрягались невольно, как бы нажимая на гашетку пушечного огня...

Госпиталь находился на Исаакиевской площади в здании бывшего Германского консульства. Странно было видеть огромный купол Исаакия без золотого сияния, погашенного защитной краской, и сквер, превращённой в огород, и камуфлированные фасады "Астории" и "Англетера", где также размещались госпитали.

На 2-й день ему разрешили пройтись до набережной. Опираясь на палочку, он добрёл до собора и смотрел на гранит, посечённый осколками бомб и снарядов. Он подумал, что Исаакий похож сейчас на танк или боевой самолёт, побывавший в жаркой схватке с врагами.

Богатырским курганом возвышался засыпанный землёй Медный всадник. Только Нева осталась прежней. Она тихо плескалась в гранит, будто радуясь встрече, и тут, на набережной, у Назимова немного отлегло от сердца.

Когда он вернулся в свою палату, сестра, едва взглянув на него, тут же, не говоря ни слова, побежала за врачом.

- Ничего, пройдёт, - отвечал сквозь зубы Назимов на вопросы встревоженной женщины. - Скажите мне лучше, когда вы меня отпустите ?

- Я думаю, через недельку - другую, если всё будет хорошо.

- А если завтра ?

- Завтра нельзя.

- В таком случае, разрешите мне обратиться к главному врачу...

Его отпустили, хотя боль в ноге ещё давала о себе знать. Ему хотелось скорее в полк, в кабину истребителя с десятком латунных звёздочек на тёмно - зелёном борту, хотелось вновь нажимать не воображаемую, а настоящую гашетку пушечного огня. Но он не мог уехать, не повидав, хотя бы мельком, Волкову деревню и свой карбюраторный завод, давший ему путёвку в небо.

Долго вёз его трамвай с фанерками вместо стёкол мимо обшарпанных, полуразбитых фасадов, мимо забитых досками витрин, и хотя сердце по-прежнему болело, хотя ненависть к врагам сжимала пальцы в кулак, он всё же радовался встрече с Невским, с Казанским собором, с Домом книги, с "Титаном".

- А где же кони ? - спросил он измождённого старика в ватнике, когда переезжали Аничков мост.

- В земле, товарищ командир, - ответил старик.

- Пора бы поставить.

- Это от вас зависит...

И снова чувство вины перед родным городом овладело лётчиком, хотя он и не был виноват.

Волкова деревня предстала перед ним огромным пустырём с фундаментами исчезнувших деревянных домов и пустыми коробками каменных. Ново - Михайловской улицы, по которой он гонял тряпичный мяч, вроде бы и не существовало никогда. С трудою стыскал фундамент дома, в котором родился, где мать пела ему колыбельные песни. Лишь ржавая спинка кровати в бурьяне напоминала о том, что здесь когда-то жили люди.

Когда он проходил мимо школы, ему послышался звонок, призывающий в классы, и разноголосый шум детворы. Но это была иллюзия. В школе не было ни души, под крышей в стене 4-го этажа зияла огромная брешь, торчали вкривь и вкось балки.

Впервые за время пребывания в Ленинграде ему сделалось страшно. А что же завод ?   Что там осталось ?

Так в ожиданием чего-то страшного, с больно сжимающимся сердцем он приближался к знакомой проходной. Она была на месте, и это сразу его ycпокоило. Две женщины в ватниках штукатурили большую, заложенную новыми кирпичами пробоину в стене.

В проходной ему преградила путь старуха в чёрном пальто, подпоясанном солдатским ремнём, на котором висела кобура с наганом.

- Без пропуска нельзя, товарищ.

Назимов пошире развернул отворот, блеснули ордена. Старуха покосилась на ордена и молча указала на телефон. Назимов отыскал на бумажке, приклеенной к стене рядом с телефоном, знакомую фамилию: Рафекова Е. Н. Это была его тётка по матери - Екатерина Николаевна. Он страшно обрадовался.

- Когда я вошла в проходную, - вспоминает Екатерина Николаевна, - Костя схватил маня в охапку и закружил по проходной. Он смеялся, а я плакала. Наконец он поставил меня на пол, и я смогла рассмотреть его. Вроде и не переменился, разве что возмужал. Та же улыбка, так же блестит золотая коронка, за которую в Волковой деревне его прозвали "Костя золотой зуб". Но уже появились морщинки, а главное, в его улыбке и смехе не было прежней беззаботности. Что-то большое, грозное всё время стояло за его плечами. Это я чувствовала всё время, пока он был со мной на заводе.

Стало легче на душе, когда Назимов увидел знакомые пролёты цехов. Всюду порядок. Пробоины и амбразуры заложены кирпичом и отштукатурены, крыши залатаны железом. Только трансформаторная подстанция, разваленная прямым попаданием снаряда, напоминала о недавней блокаде.

А главное, Ленинградский карбюраторный завод жил !   По-прежнему подрагивала земля от тяжёлого хода машин, за стенами цехов шумело, звякало, шелестело, из железных трубок со свистом и шипением вырыватся пар, солидно дымила главная заводская труба. Назимов напряжённо всматривался в лица людей - нет лм знакомых. Но знакомых не было. Здоровались только с Екатериной Николаевной, а на Назимова лишь оглядывались, особенно девушки.

Зашли в заводскую столовую, и в ожидании обеда Екатерина Николаевна рассказала племяннику о блокадной поре на заводе. До войны там было 2500 рабочих и служащих. После памятного 22 июня осталось лишь несколько десятков. 1500 ушло на фоолт, 150 - в Московскую дивизию народного ополчения, несколько сот эвакуировались с оборудованием завода в Куйбышев.

Ленинградский карбюраторный завод приготовился к обороне. Сформировали роту, которая вошла в сводный рабочий отряд Московского района, группу ПВО, женский санитарный отряд. В цехах у станков появились винтовки...

Волкова деревня превратилась в 7-й сектор обороны Ленинграда, и карбюраторный завод стал одним из её бастионов. Грозен вид завода, приготовившегося к бою не на жизнь, а на смерть. Окна прикрыты мешками с песком, забраны досками, из амбразур, проделанных в каменных стенах, высовываются стволы пушек и пулемётов.

Начались обстрелы, бомбёжки. 200 снарядов и 15 бомб пришлось на долю завода - солдата. И, как солдаты, погибали на своих рабочих местах у станков люди. В литейной, среди опок, залитых расплавленным металлом, разорвался снаряд крупного калибра. Пожар, стоны раненых... 20 человек вынес санитарный отряд из огня, 2-х убило наповал.

Много слёз пролили заводские уборщицы, смывая кровь с цементных полов цехов. 227 жизней унёс голод. Но завод жил и работал назло врагу. Отливали корпуса мин и стволы для турельных танковых пулемётов. С металлом было туго, в вагранку закладывали бронзовые статуэтки, колокола. Рабочих, ушедших на фронт, заменили жёны, сёстры, подростки. Несколько мастеров - человек 15 - вместе с директором руководили производством.

- Ну, а теперь, Костенька, у нас новый план, мирная продукция. Уже coбрали первую тысячу карбюраторов. Спасибо, родной, что не жалели крови для разгрома проклятых под Питером, - закончила свои рассказ Екатерина Николаевна.

Принесли обед: суп с вермишелью, пшённую кашу.

- Надо бы родителей твоих помянуть, Костя, да нечем, - вздохнула Екатерина Николаевна.

- Ничего, тётя Катя, я их помяну, - голос Назимова стал жёстким, резче обозначились скулы.

"24 мая 1944 года.

Танечка, я жив и здоров. Движемся на запад, гоним фашистов. Отогнали уже далеко от города Ленина, так что они больше не обстреливают его из дальнобойных орудий".

254-й авиаполк уже в составе 3-го Прибалтийского фронта готовился к прорыву Северного вала, преграждавшего путь в Эстонию и Латвию. Красные звёзды истребителей мелькали над полями былых сражении молодой Красной Армии.

"10 сентября 1944 года.

Костя Орлов погиб 22 августа. Буду бить поганого фрица без устали".

Бастионы Северного вала разгромлены, освобождены Псков и Остров. 25 августа 1944 года вызволили из фашистской неволи первый эстонский город Тарту. В боях над Тарту погиб товарищ Назимова ещё но Чугуевскому училищу, один из лучших разведчиков полка старший лейтенант Константин Орлов. Лишь горсточка ветеранов осталась в полку. Их самолёты с латунными созвездиями на бортах внушали зависть и уважение молодёжи, пополнившей полк.

"Здравствуйте, Танечка и дочка Женечка !   Шлю свой сердечный привет и препко целую. Жив и здоров. Скоро приеду. С приветом, Костя".

Эта весточка из освобождённой Риги завершает фронтовую почту Константина Назимова.

В те же дни он посылает в Чугуев, куда переехала из Чимкента его семья, очерк братьев Тур "Капитан Назимов", опубликованный в газете ВВС "Сталинский сокол" 18 октября 1944 года. В очерке подводились итоги фронтовой работы Назимова, особенно отмечалось его искусство в разведке:

"Капитан Назимов ведёт разведку в любых метеоусловиях - и летом, и зимой, и хмурой прибалтийской осенью. В сплошной облачности он ходил за 180 километров в тыл врага на своём Ла-5, с малой высоты фотографировал немецкие аэродромы под ураганным огнём зениток. С задания Назимов приходил с подробным докладом и фотопланшетом.

Прекрасный пилот и воздушный боец, он, командуя эскадрильей, обнаружил качества хорошего командира, и воспитателя. Достаточно сказать, что за время боёв в Прибалтике его эскадрилья сбила 67 самолётов".

26 октября 1944 года капитану К. С. Назимову было присвоено звание Героя Советского Союза. Но не сбылась его мечта встретиться с "женой Танечкой и дочкой Женечкой". 23 декабря 1944 года Герой Советского Союза Константин Савельевич Назимов погиб при исполнении служебных обязанностей.