Это был ясный июльский день 1946 года. Надо бы написать: "Великолепный, солнечный..."   Не могу, не повинуется рука.

Увы, солнечная погода чаще сопутствует испытательным бедам. Это и объяснимо: в такие дни больше летают. И когда в чудную, ничего не предвещающую погоду на глазах твоих гибнет товарищ, кажется, будто багровеет или меркнет свет. Но это только кажется. К людской трагедии природа остается равнодушной. Для неё ничто не исчезает: материя лишь изменяет форму существования...

11 июля беззаботно сияло солнце. Аэродром готовился к демонстрации 3-х реактивных самолётов: двух наших первенцев - МиГ-9 и Як-15 и для сравнения - трофейного "Хейнкеля-162". Это теперь слово "реактивный" может вызвать вопрос: "А какой же ещё ?.."   Но тогда, в 1946-м, слово "реактивный" идентично было понятию революционный.

В назначенный час приехали руководители министерства. Все другие полёты сразу же отменили, и те, кто оказался свободным, забрались на крышу ангара, чтобы глазеть оттуда. Гости же - министр М. В. Хруничев, его заместители П. В. Дементьев, А. С. Яковлев, главный конструктор А. И. Микоян - отправились смотреть полёты непосредственно со старта.

Первым пошёл Георгий Шиянов на "Хейнкеле-162". Маленький реактивный самолёт взлетел, долго разбегаясь, как бы сгорбившись под тяжкой ношей: сверху фюзеляжа на нём за головой пилота "возлежал" двигатель - издали словно бочонок на спине.

Полетав несколько минут, Шиянов подкрался к аэродрому со стороны реки и сел. Как-то спокойно стало, когда он покатился по бетону.

Когда к "немцу" подъехал грузовик, прицепился и отбуксировал его прочь в сторону, на взлётную полосу вырулил на "Яке" Михаил Иванов.

Реактивный Як-15 не очень отличался от привычных глазу ещё с войны истребителей Як-3 и Як-9. У нового "Яка", правда, не было воздушного винта и под фюзеляжем в центре, где раньше помещался радиатор, виднелось реактивное сопло. Этот "Як" вобрал в себя лишь минимум от несколько настораживающей пока реактивной авиации, поэтому и казался нам очень симпатичным. К тому же Миша Иванов спокойно и уверенно на нём летал. Прямо над центром поля он показал несколько боевых разворотов, виражей. Очевидно, всем понравился этот "Як".

Мы в толпе на крыше ещё продолжали комментировать полёт реактивного "Яка", когда Алексей Гринчик вырулил на старт на МиГ-9.

Он приближался к аэродрому со стороны фабричных труб посёлка, направляясь вдоль линии ангаров. Надо полагать, хотел "отметиться" - пройти на высоте метров 50, как любил это делать после удачно выполненного полёта. МиГ-9 приближался к нам, разгоняясь в плавном снижении. Спереди он похож был на планер: узкая полоска крыльев, над ней по центру - крестик хвостового оперения. Вырастая на глазах, самолёт оставлял за собой чуть заметный дымный след. Вот он промахнул зону стройных сосен и нёсся теперь над травянистым полем левее взлётной полосы. Километров до 600, пожалуй, разогнался. Уже ясно виден фюзеляж под крыльями, будто расплюснутая буква Ф. Можно различить и фонарь пилота... Но что это ?..

Мы увидели, как от "МиГа" отделился маленький предмет и, поблескивая, стал падать... Будто из окна экспресса выброшенный клок газеты... За этим "МиГ" медленно стал накреняться влево. Больше, больше... "Что он, с ума сошёл ?!"   Хотелось ещё верить, что он не к месту затеял на малой высоте классическую управляемую бочку... А сердце похолодело. И оборвалось совсем, когда из положения вверх колёсами самолёт наклонил нос и устремился к земле... "Проклятое мгновенье !   Не нужно !   Зачем ?!   Остановись !"

МиГ-9 исчез за крышей отдалённого строения у железнодорожной ветки, чтобы почти в тот же миг вздыбиться к небу огромным чёрным облаком с кипящим пламенем внутри. Взрыв громыхнул секунды через 2, но мы не шелохнулись. В этот момент никто никого не видел, и трудно сказать, какие у нас были лица. Прошло ли секунд 10, может, с минуту, и тут, уж и не знаю, по какой причине, взглянул я с крыши вниз, где до этого видел идущего со старта Шиянова.

Георгий держал за лямки парашют через плечо. На голове шлем, очки по обыкновению на лбу. В старой, потёртой кожаной куртке, в таких же брюках... Шиянов смотрел туда, где будто всё подбрасывали... нет, подливали в ад новые порции огненной материи... Кромешный ад !   И в нём - один из наших "грешников", с кем 40 минут назад мы перебрасывались весёлой шуткой в раздевалке !

Лицо Шиянова поразило меня. Оно было искажено какой-то странной улыбкой, похожей на гримасу. Такая разве что может сковать лицо артиста цирка, когда на его глазах его партнёр падает с каната... Ужасающая улыбка !.. Улыбка - маска, в силу "инстинкта" улыбаться, что бы ни случилось.

Вероятно, Георгий уже заметил, что на него смотрят сотни глаз. Смотрят в полной растерянности, в сознании своего бессилия: "Ну что же делать, что ?!"

Как это невероятно: трагический момент, кошмарный, а я... И не только один я, многие... Все мы уставились на Шиянова. Поистине пути мышления, эмоций неисповедимы. Возле Георгия, там, внизу, на приангарной площадке, появился кто-то из инженеров. Уж и не помню кто... Словом, этому подошедшему Шиянов и сказал так застрявшую до сих пор в моей памяти фразу: "Вот как бывает !"   И сам пошёл дальше.

От наблюдений или из потрясения - не могу разобраться - вывел меня Николай Рыбко. Он стоял рядом. Повернулся и сказал: "Живо !   Туда, на поле..."

Дальше не помню, как мы сбежали с лестницы. Здесь, под крышей ангара, стояла открытая машина, и мы как-то сразу оказались на её кожаных сиденьях, будто спрыгнули сюда сверху. Машина брала очень энергично старт, и я сорвался, как на состязаниях. Мы с Николаем не смотрели друг на друга, не говоря ни слова, мчались на тот участок поля, куда только что от "МиГа" упала какая-то деталь. И не сразу нашли кусок элерона: несколько минут ездили по траве ёлочкой взад - вперёд. Нам не удавалось найти, очевидно, потому что мы почти неотрывно смотрели туда, где ещё торжествовало пламя. Оно буйствовало метрах в 300 от нас. На фоне бушующего огня мы видели чёрные фигурки людей: их много там было, в том числе и любопытных. Не сговариваясь, мы понимали, что Гринчику никто теперь не в силах ничем помочь.

Помнится, потом мы некоторое время рассматривали найденный кусок элерона. Хотелось скорее понять извечное людское почему ?..

Много лет спустя в разговоре с Яковом Верниковым мы вспомнили тот день. Вспомнили, как Алексей шёл к самолёту, чуть покачиваясь. Даже пришли на память пустячные слова из песенки: "Когда идёт, его качает, словно лодочку..."   Тюк парашюта на широкой спине, свисают лямки. Гринчик обернулся, что-то сказал кому-то на площадке, и все увидели его широко смеющееся лицо, ослепительные зубы, шевелюру - шлем он держал в руке, день был жаркий. Никто, конечно, не подумал тогда, что Алексей оставляет нам свою последнюю улыбку. Таким он и ушёл от нас.

Вспомнилось нам с Яковом стремительное приближение "МиГа", ошеломляющий переворот через крыло на спину, устремление затем к земле и... взрыв !   Взрыв, сделавший Гринчика бессмертным.

Настроенный на философский лад Яков говорит:

- Бессмертие, бессмертие... Но почему, скажи, чаще оно приходит к человеку после взрыва ?

- Если вообще приходит.

- Понятно, это большая редкость, - согласился Яков. - А знаешь, оно иначе и не может... Являясь, бессмертие должно ошеломить !

Я не был подготовлен к такому разговору, но, в общем, согласился: чем крепче ошеломит, тем лучше люди помнят. И ещё подумал: "Сколько бы ещё Алексей сделал важных людям дел, не случись этого взрыва ?   Останься он, так сказать, в ранге простых смертных... Бессмертие тогда, поди, не так бы уж и торопилось к нему ?.."

Об этом я сказал Якову. Он улыбнулся:

- А как же ?   Жизнь и так очень неплохая штука, чтоб осложнять её ещё бессмертием. Бессмертие приятней людям как легенда. Согласен ?

Верников продолжал улыбаться. Прекрасный цвет лица, если не сказать более: "Сияет, как медный чайник". Я смотрю на него и думаю: "Вот он, герой великой войны, испытатель, проделавший сотни сложных работ и готовый продолжать в том же духе... Он всем доволен, и, конечно же, отсутствие бессмертия его нисколько не волнует".

И тут показалось, что главного Яков ещё не сказал.

- Ну, не томи ? - спросил я.

- Сказать ?.. Ладно, хотя об этом никому и не заикался. Поверь, с тех пор не выходит из головы одна фразочка. Её проговорил Сергей Анохин секунд через 15 после Лёшкиного взрыва. Мы стояли с Сергеем рядом на крыше. Может, слова его и вывели меня из столбняка. Он пробормотал их как во сне: "А я, пожалуй, вывел бы из этого положения". Вот, собственно, и всё.

Очень довольный произведённым эффектом, Яков разглядывал меня, будучи в том же неизменно солнечном настроении. Я некоторое время молчал, пока до сознания докатывался смысл фразы.

- Не может быть ! - наконец выдавил я. - Знаю, Анохин - классный лётчик, парашютист, мастер, но здесь того... Лишнее метнул. Попахивает бахвальством.

- Этого я за ним не замечал, - возразил Яков.

- Ну а ты сам, что ты на это скажешь ?   У тебя ведь было время с тех пор над этим поразмыслить ? - почти выкрикнул я.

- Факт, было ! - ещё больше развеселился Яков. - Да, понимаешь, как бы тут сказать... Серёжины слова в тот момент застряли в памяти как нечто странное, будто не имеющее смысла. Много позже, вспомнив, я удивился: "Неужели и вправду Сергей успел представить себя быстренько в кабине на месте Алексея и сумел уловить для себя какой-то шанс на спасение ?!"   Но чаще от этой назойливой мысли я отмахивался таким манером: "А что здесь удивительного ?   О чём думает испытатель, отправляясь в ответственный полёт ?   Естественно, что с ним ничего не случится. И даже когда случается с кем-то из товарищей, он думает... нет, убеждает себя: "А я, пожалуй, нашёл бы выход !"

- И правильно, пусть так и думает. Кто так не думал ? - Я заглянул Якову в глаза. - Иначе в нашей работе невозможно.

- Так-то оно так, - закурил сигарету Яков, - но это из области психологии. А мне сдается, не было ли в словах Сергея чего-то поконкретней ?

Морщинки у глаз Якова явно интриговали. Я наконец понял, что задает он мне загадку, которую, возможно, сам давно решил. Что и говорить, как меня заело. Я даже поискал ответ на фоне облаков. И вдруг схватил Яшку за рукав:

- А если так, скажи ?!   Повалился у него "МиГ" на крыло, и ему в мгновенье стало ясно: "Элероны отказали !"   Затем самолёт перевернулся на спину через секунды... И заметь, чёрт побери, уже затем стал опускать нос к земле !.. Но рули высоты, рули-то высоты были исправны !   О, дьявольщина !   В этом всё и дело !   Вот теперь я уже не сомневаюсь: оказавшись вдруг на спине, Сергей Анохин инстинктивно отдал бы ручку от себя, чтоб в перевёрнутом положении не допускать опускания носа к земле. Именно инстинктивно, так как на размышление не было секунд !..

- Однако догадался ! - загоготал Яков. - Я давно об этом думаю. Иной раз, правда, и сомневаюсь. Сейчас решил проверить на тебе: может, всё это чепуха ?

- Нет, извиняюсь, это не чепуха ! - всё более распалялся я. - Пусть самолёт крутит бочку. Чёрт с ним !   Нужно было рулями высоты, их непрерывными действиями удерживать машину в небольшом подъёме...

- Скорости было хоть отбавляй. Не будь её с излишком - не отвалился бы кусок элерона !   Двигатели тоже тянули. Так что, набрав метров 600 - 700, можно было выброситься !

- Да и так можно было: открыть фонарь, отстегнуть ремни да и вывалиться за борт.

- Невероятно ! - совсем раскипятившись, перебил я Якова. - всю жизнь перед глазами Лёшкин кошмарный взрыв, а сейчас воображение рисует, как МиГ-9, крутя бочку на подъёме, уходит всё дальше от земли... От него отделяется фигура лётчика, над ней вспыхивает белым шёлком парашют !   Потом уже падение самолёта... Взрыв, но без Алексея !.. Могло так быть ?

- На-ка подыми, - Яков протянул пачку. - Кто теперь твёрдо скажет: могло, не могло ?

- А если поговорить с Сергеем ?

- Подзавёл я тебя. Что ж, валяй, потом расскажешь. Если он не забыл этого.

С Анохиным мы встретились "на нейтральной зоне". Условились ко времени в кафе, спросили себе кофе, немного коньяку. Когда в груди чуть согрелось, Сергей не выдержал, спросил:

- Что всё же случилось ?

- Тебе не верится, что так вот просто захотел тебя увидеть ?

- Да нет, ну что ты ! - засмущался, стал потирать руки Сергей и назвал меня по имени - отчеству. На это он иногда срывался с давних пор по непонятной совершенно для меня причине. Он на 4 года старше; об уровне наших заслуг тем более говорить не приходится, поэтому нередкое это самоуничижение не то чтобы раздражало меня, а приводило в насмешливое состояние. Я предложил ему:

- Ты называй меня лучше по фамилии... Товарищ такой-то... Угу. Всё же мы с тобой редко видимся, по фамилии будет лучше, Сергей.

- И-и-и !   Ты обиделся, скажи ?.. Ну ты скажи, ты обиделся ?   Да я совсем не хотел тебя обидеть. Просто так, уверяю, сорвалось случайно... А, право... Словом, пардон, прошу прощения, больше не буду !

Он ещё долго бы так то ли дурачился, то ли заискивал, но я, чтобы всё это разом прекратить, налил по второй:

- Ладно, бог с тобой. Давай...

- С превеликим удовольствием. А за что ?

- За здоровье лётчика номер один хотя бы ! - поднял я рюмку.

Сергей хотел было уже опрокинуть свою, но так и застыл.

- Тост не подходит, что ли ?

- Да нет... Подходит, подходит... За Михаила Михайловича !

- Нет, за тебя. Мих Мих передал тебе этот титул, разве ты не помнишь ?

- Тьфу ты, ну ты !   Да ведь это он так, для красноречия. Какой я "номер один" ?

- Брось выпендриваться: ты прекрасно всё помнишь, что сказал Громов на твоём юбилее, - отрезал я.

Сергей как-то по-детски заёрзал на стуле.

А мне вспомнился тот вечер, когда его чествовали.

В зале было лётчиков человек 150. Героев - не меньше 100. И Громов, выступая, сказал, что он в авиаций с 1916 года, что за свою жизнь знал много замечательных лётчиков, даже таких, как Чкалов, но... за это время не встречал лётчика - испытателя более способного, более смелого, более хладнокровного, наконец, более результативного в важнейших лётных испытаниях, чем Анохин. И провозгласил тост за лётчика - испытателя номер один !   И весь цвет лётной братии, а в зале было немало таких, которые и сами могли бы претендовать на первенство, закричали на редкость единодушно:

- За Анохина, за испытателя номер один !!!

Я напомнил об этом Сергею, он с усмешкой отмахнулся, мол, Громов тогда выпил, был в прекрасном настроении и вообще пошутил.

Я давно замечал, что слово "пошутил" было излюбленным у Сергея. Он и сам иногда мог сказать какую - нибудь острую штуковину и тут же извиниться, что пошутил.

- А мы с ним, с Михаилом Михайловичем, теперь часто встречаемся, - вдруг улыбнулся Сергей, - я вывожу собаку погулять, и он тоже. Таковы дела. Знаешь...

- Нет, уволь, достаточно, - приложил я руку к сердцу.

- Послушай, что я тебе скажу. У меня есть такое "за что"... Нет, клянусь тебе !   Предлагаю выпить за сорокалетие нашей дружбы.

- И вправду важное "за что". Давай.

Познакомились мы с Сергеем в 1930 году в Московской планерной школе, что была тогда на углу Садовой и Орликова переулка.

- Славное было то наше время, - с тихой улыбкой проговорил Сергей.

Мы улыбаемся, молчим. Потом я прерываю тишину:

- Всё же ты был прав, Сергей, у меня к тебе есть дело. Скажи, ты помнишь гибель Лёши Гринчика ?

- Как сейчас. Мы стояли на крыше ангара и...

- Совершенно верно. А кто рядом с тобой был ?

- О, это, уволь, не помню... Как раз не помню.

- Ладно, неважно. Скажи, а что тебе пришло на ум, когда "МиГ" стал крениться, больше, больше и перевернулся на спину ?   Напряги свою усталую память, что ты подумал ?

Некоторое время Сергей молчал. Потом заговорил.

- Мне не надо ничего вспоминать, я всё прекрасно помню. Такие моменты не забываются. Можешь себе представить, когда я увидел, что он перевернулся на спину, стал опускать нос к земле, я, предчувствуя недоброе, с каким-то внутренним стоном поймал себя на мысли, что отдаю ручку от себя за него...

- Не хочешь ли ты сказать, что мог бы выйти из Лёшкиного положения ?

- Не могу этого утверждать, но мне так всегда хотелось думать...

- А как всё же ты это представляешь ?

- Крутил бы управляемую бочку с набором высоты, а там выпрыгнул бы... Ты сам всё понял...

- Что ты говоришь ?

- То, что слышал. А почему, собственно, тебя это заинтересовало ?

- Да так... Поразительно, право. Неужели ты действительно вышел бы из положения на месте Алексея ?

- Думаю, и не только я. Возможно, и Виктор Расторгуев, да и ты сам, поди... Тот, кто хорошо владел перевёрнутым полетом.

- Нет, меня уволь, - возразил я, - не взял бы на себя смелость утверждать, что выкрутился бы из этого кошмарного номера.

- Да и я не утверждаю, лишь допускаю возможность, - сказал Сергей.

- Ну ты сам ведь говоришь, что инстинктивно двинул "невидимую ручку от себя", когда заметил опасность. А я просто - напросто обалдел.

- В полёте не обалдел бы. На земле обалдел уже от взрыва !

- Сергей, надеюсь, ты не хочешь накинуть тень на добрую память Алексея ?

- Ничуть. Ему просто не повезло; катастрофа подстерегала его в перевёрнутом полёте. Он был отличный лётчик, но скажи, кто от него требовал владения акробатическим полётом ?... Да и самолётов-то у нас таких не выпускали тогда. Поэтому мало кто даже из классных лётчиков - испытателей всерьёз владел перевёрнутым пилотажем. Нам повезло, мы пришли в промышленность из планеризма, где и овладели полётами на спине.

- Ну ты не совсем здесь прав: помнишь, когда у нас появился немецкий акробатический самолёт "Бюккер - Юнгмейстер", мы на нем с успехом тренировались... И ты, и Виктор, и я... Алексей, правда, как-то меньше.

- Вот, вот. Но нужно было знать Алексея Гринчика. Он был нашим старшим лётчиком и всегда хотел быть "королём"... Мы тренируемся у всех на глазах, прямо над аэродромом, а он, помнишь, улетит подальше, в зону, и там куролесит. Может, у него и не всё получалось, но спросить из-за гордости не хотел... Так-то вот. Знаешь что ?

- Знаю, - я взялся за графин. - Давай помянем его добрым словом: Алексей принёс себя в жертву будущему нашей реактивной. Этого достаточно, чтобы люди помнили его. А что касается нас, мы никогда не забудем его чудную, ослепительную улыбку...