Ровнин Андрей Никанорович

С начала 1930-х годов я служил в НИИ ВВС старшим лётчиком - испытателем, участвовал во всех парадах и показательных полётах, ежегодно получал благодарности от Калинина и Ворошилова.

В конце 1937 года нас, большую группу лётчиков, подняли по тревоге и повезли в Генштаб, где отобрали документы и в каком-то подвале переодели в штатское. Мы решили было, что нас собираются отправить в Испанию. Но на инструктаже в Кремле, который проводил лично Михаил Иванович Калинин, нам объявили, что международная ситуация осложнилась, возник новый очаг напряжённости, поэтому нам предстоит лететь не на запад, а на восток - в Китай, помогать братскому китайскому народу в его борьбе против японских оккупантов. Помню, Калинин предупредил: если кого-то из вас собьют, то в плену, как бы вас ни пытали, ни в коем случае не признавайтесь, что служили в Красной Армии и состояли в партии; врите, что работали в гражданской авиации, что вас уволили и вы поехали в Китай на заработки, что вы вообще не согласны с советской властью - а уж Родина вас не забудет, непременно вытащит из плена и вернёт домой.

Когда Калинин предложил задавать вопросы, первым поднялся мой сослуживец Виктор Рахов и смущённо попросил оставить его в Москве, поскольку он всего 3 дня как женился. Калинин, улыбнувшись, согласился. Нет никаких оснований подозревать Виктора в малодушии - впоследствии он стал Героем Советского Союза и погиб на Халхин - Голе. После Рахова самоотвод по разным причинам взяли ещё несколько человек. В результате из нашего НИИ в Китай отправились лишь мы с моим близким другом Григорием Кравченко  ( впоследствии дважды Героем ), остальных лётчиков набрали в строевых частях.

Нас сразу предупредили, что воевать придётся под чужими фамилиями. Я взял девичью фамилию матери, а остальные назвались кто Ленским, кто Онегиным, кто Пушкиным, кто Гоголем - каких классиков читали, те фамилии себе и брали.

До Алма - Аты мы ехали в мягком вагоне, выдавая себя за стахановцев, - так что пришлось припомнить свои прежние гражданские профессии. В Алма - Ате нас уже поджидали истребители И-15 и И-16 с китайскими опознавательными знаками, на которых мы в самом конце 1937 года перелетели в Китай, где боевые действия были в самом разгаре. Воевать нам пришлось в штатском, без документов - лишь с охранной грамотой, выданной китайским правительством.

Для нашего проживания китайские власти приспособили клуб русских белоэмигрантов. Признаться, чувствовали мы себя там довольно неуютно - во-первых, были непривычны к заискиванию прислуги, а во-вторых, то и дело замечали за собой слежку.

До прилёта нашей группы японцы имели полное господство в воздухе. Они почти беспрепятственно наступали вдоль Янцзы в глубь китайской территории. Однако после нашего прибытия ситуация изменилась. Советская авиатехника заметно превосходила японскую. Истребитель И-16, на котором я провоевал в Китае весь 1938-й год, был лучшим самолётом того времени, что мы и доказали в боях.

Между собой мы сразу договорились, что, поскольку воюем на чужой территории и речь не идёт о защите Родины, мы не обязаны побеждать любой ценой, что главное для нас - не терять своих, а уж потом, если получится, сбивать японцев. Но всё равно наши потери в Китае оказались очень велики - настолько силён был противник и тяжелы воздушные бои.

Особенно памятно мне грандиозное сражение 29 апреля 1938 года - я участвовал в трёх войнах, но такого количества самолётов зараз в воздухе больше никогда не видел. Японцы поклялись сделать своему императору ко дню рождения подарок - стереть с лица земли временную столицу Китая город Ханькоу. В налёте участвовали сотни вражеских самолётов. Мы поднялись им навстречу. Бой был страшный. Всё небо - от горизонта до горизонта - было исхлестано пулемётными трассами. Японские лётчики демонстрировали чудеса храбрости - даже будучи подбиты, пылая вовсю, сгорая заживо, их бомбардировщики не покидали строя. Но смогли прорваться лишь к концессионным заводам - сам город почти не пострадал. При этом японцы потеряли более 50 самолётов; значительные потери понесли и наёмники, воевавшие на стороне Китая, - американцы, французы, англичане, - почти половина их не вернулась из этого боевого вылета. Советская группа потеряла лишь 2-х лётчиков. А ведь поначалу западные наёмники смотрели на нас свысока - почти все они были опытными пилотами, матёрые, седые, многие нам в отцы годились, а как дошло до дела - опозорились, струсили и решили возвращаться домой. Китайцы смогли их удержать лишь пообещав платить прежнее огромное жалованье, не требуя участвовать в боевых вылетах  ( это было необходимо из политических соображений - ради демонстрации солидарности Лиги Наций с борющимся Китаем и чтобы Советский Союз не обвинили, что мы помогаем китайцам в одиночку ). А так вся нагрузка по воздушной обороне свободных районов Китая легла на местных лётчиков и на нас.

Японцы, кстати, всё-таки предъявили СССР претензии: мол, на каком основании советские граждане участвуют в боевых действиях без объявления войны. В ответ Нарком иностранных дел Литвинов заявил, что наших военнослужащих в Китае нет, а если кто и воюет, то это эмигранты, недобитые белогвардейцы, ответственности за которых советское правительство не несёт. Это заявление Литвинова, напечатанное во всех центральных газетах и фактически ставившее нас вне закона, мы восприняли очень болезненно. Да, китайское правительство платило нам большие деньги - по 500 долларов в месяц  ( это при том, что новенький "Форд" стоил около 400 долларов, отличный костюм - 3 доллара, а пообедать в китайском ресторане можно было за 10 центов ), но сами себя наёмниками мы, конечно, не считали - не за длинным долларом мы ехали в Китай, не ради денег сражались и умирали, так что нашему возмущению заявлением Литвинова не было предела.

Должно быть, информация об этом дошла куда следует, потому что вскоре нас вызывают в советское посольство и сообщают, что слова Литвинова - это дипломатия, маскировка, что все обязательства остаются в силе, Советская Родина от нас не отказывается и в беде нас не бросит. Ну, мы поверили и успокоились. Тем временем подошёл срок окончания нашей командировки. Мы уже совсем было собрались домой, уже сложили чемоданы - как вдруг тревога и приказ на взлёт: получены сведения, что к нашему аэродрому приближается большая группа японских бомбардировщиков. Потрепали мы их тогда здорово - Гриша Кравченко раз за разом расстраивал их боевые порядки, а мы расстреливали отбившиеся от строя самолёты по одному.

Только подожгли 5-й бомбардировщик - смотрю, у меня стрелки в красном секторе: перегрев мотора, придётся спешно, в одиночку, возвращаться на аэродром. И надо же такому случиться - на обратном пути, ещё над оккупированной японцами территорией, сталкиваюсь с 15 вражескими истребителями И-96.   [ Так советские лётчики называли японский истребитель A5M. ]

Делать нечего - надо принимать бой. Мотор пока тянет - значит, у меня преимущество в скороподъёмности и вооружении: я летал на пушечной модификации И-16, а у японских истребителей лишь пулемёты винтовочного калибра.  [ Возможно автор несколько путает события в Китае и Монголии. Маловероятно, чтобы в Китае использовался пушечный вариант И-16, только запущенный в серийное производство. Впервые эти машины были активно использованы в небе Халхин - Гола в 1939 году. ]

Навязываю противнику бой на вертикалях, использую огневое превосходство - при этом, конечно, понимаю, что шансов отбиться у меня мало. Правда, поначалу мне здорово везло: подбил четверых - то есть, может, и не сбил, но зацепил точно. Но тут и меня достали - длинная очередь прошла через весь фюзеляж, раздробив мне руку и ногу. От верной смерти спасла бронеспинка - мы их, кстати, устанавливали сами, - принявшая добрую дюжину пуль. Высота - больше 4000 метров, атмосферное давление низкое, а кровяное - как на земле, так что кровь из ран хлещет фонтанами. Боль дикая, в глазах темно. Выхожу из боя крутым пикированием, ныряю в какое-то ущелье, несусь над извилистой горной речкой мимо отвесных склонов. От кровопотери окончательно отказывает зрение - всё внизу сливается в сплошное зелёное пятно. Ну вот, думаю, и отлетался...

И тут, не поверите, явственно слышу голос Гриши Кравченко - это при том, что радио на наших истребителях тогда не было. "Влево !", - командует он, и я слепо поворачиваю влево. Потом: "Вправо !", - и я ухожу вправо, буквально в метре разминувшись со скалой. Потом опять: "Влево !", - и я уворачиваюсь от следующей. Так этот спасительный призрачный голос и провёл меня сквозь всё ущелье. Потом говорит: "Сейчас будем садиться". "Разобьёмся !" - хриплю я. "Сядем, там есть место". И по его подсказке, за последним поворотом, я сажаю самолёт "на брюхо". Удар и скольжение, песок в лицо. Кажется, ненадолго теряю сознание. Придя в себя, обнаруживаю, что умудрился приземлиться на крошечную - всего метров 20 - 30 в длину - песчаную отмель в излучине реки. Вот и не верь после этого в чудеса.

С трудом выбравшись из кабины, перетягиваю жгутом левую руку - нога кровоточит меньше. Шатаюсь, как пьяный, уши заложены - то ли от рёва мотора, то ли от потери крови, то ли от перепада высот. Потом гляжу - рядом, словно срезанные невидимой косой, беззвучно валятся ветки с кустов. Ничего не понимая, поднимаю голову - оказывается, это японские истребители пытаются с пикирования расстрелять меня из пулемётов. Прижимаюсь к скале и, кажется, вновь отключаюсь.

Когда очнулся, японцев уже не было - улетели. Зато, словно из-под земли, появились местные жители - наверное, наблюдали за воздушным боем и сбежались к месту моей вынужденной посадки. Я, признаться, плохо тогда соображал - в голове только крутилось, что я на оккупированной территории и что в плен нипочём не сдамся. Достаю из кобуры пистолет - благо правая рука цела и слушается. Людей вокруг всё больше. Я прикладывая дуло к виску - врёшь, думаю, не возьмёшь. И тут сквозь толпу проталкивается человек в военной форме и в фуражке с восьмиконечной китайской звездой. Только тогда я поверил, что это свои, что спасён.

Дальше помню плохо. Китайские товарищи вытащили меня из глубокого японского тыла на бамбуковых носилках, какими-то тайными горными тропами, в обход японских постов. Когда наконец добрались до неоккупированной территории, лечиться пришлось в частном американском госпитале - других в Ханькоу просто не было. Поскольку после ранения прошло уже несколько дней, рана на руке загноилась, началась гангрена, все врачи в один голос настаивали на ампутации, но я отказался наотрез и руку всё-таки сберёг. Хотя запястье навсегда осталось нерабочим - впоследствии приходилось летать, привязывая ладонь к сектору газа. Однако медицинскую комиссию удалось-таки обмануть, так что после Китая я воевал ещё и на Халхин - Голе, и в Великую Отечественную.

А день своего ранения запомнил на всю жизнь и потом всегда отмечал - но по другой, куда более приятной причине. Дело в том, что в тот самый день жена родила мне сына - я узнал об этом от советского военного атташе, когда лежал в госпитале.

Знаете, я вообще везучий. Не всем так посчастливилось, как мне, - вернуться из Китая раненым, но живым. Всего, по официальным данным, в конце 1930-х годов в Китае погибли 211 советских лётчиков, но я этим цифрам не верю - например, в моей группе из 70 пилотов вернулись на родину лишь 4 человека. А в других группах потери были ещё выше. Все наши павшие похоронены там, в Китае.