В небе Халхин - Гола...

Мы думали, что 31 августа 1939 года, когда советско - монгольские войска на Халхин - Голе громили 6-ю японскую армию, бои закончатся. Но на следующий день узнали, что фашистская Германия напала на Польшу, а вскоре Англия и Франция объявили войну Германии - началась Вторая Мировая война.

Разбитые в августе японцы начали стягивать новые силы и пытались даже наступать. Под вечер 14 сентября японские истребители И-97 несколькими группами пересекли границу. Над нашим аэродромом завязался бой, перешедший в крупное воздушное сражение. Догоняя вражеский истребитель, я летел несколько минут над Маньчжурией и уже сблизился на расстояние выстрела, как вдруг увидел на земле, прямо под своим самолётом, длинную вереницу японских истребителей. Аэродром... Один, два... десять... двадцать... сорок...

Я не смог закончить подсчёт - надо мной замелькали истребители противника.

Были ли это самолёты, прилетевшие из японского тыла или только что вышедшие из боя, определить уже было нельзя: их много !   Так много, что я сразу оказался окружённым со всех сторон. Что делать ?..

Решил сманеврировать. Развернул самолёт на 180 градусов в сторону дома с единственным стремлением - вырваться из кольца врагов. И вырвался, расстреляв все патроны и не получив ни одного ответного "укуса". Когда проскочил Халхин - Гол, то на радостях крутанул несколько бочек. Пережив только что смертельную опасность, я невольно залюбовался природой. В закате солнца золотилась степь, и казалось, нет ей ни конца, ни края. Приземлился благополучно. А уже в глубоких сумерках разведкой было установлено, что противник только на полевых аэродромах сосредоточил до 200 истребителей, стало ясно: японцы снова затевают какую - то большую провокацию. Поэтому наше командование решило нананести упреждающий удар по японским аэродромам.

Утро 15 сентября выдалось сухое и холодное. Иней побелил бурые травы, степь казалась седой, притихшей в ожидании холодов. Нам уже выдали зимнее обмундирование, но, пока не ударили морозы, мы его не носили. Меховой комбинезон стеснял в кабине движения, мешал осматриваться. Я не расставался с меховой безрукавкой и регланом, спасавшими от жары и холода, от дождя и ветра. И всё же сидеть в кабине без движения зябко. Чтобы согреться, многие лётчики накрывались с головой зимними моторными чехлами.

Над степью уже поднялось солнце, а сигнала на вылет всё не было. Стая отяжелевших от жира дроф промелькнула над головой.

Да, лето прошло. Три месяца неповторимой жизни, полные такого неослабного, такого высокого напряжения, которое прежде я и вообразить не мог, остались позади. Я задумался...

Говорят, человек рождается дважды: первый раз - появляясь на свет, второй раз - духовно. Я испытал ещё и третье рождение, сделавшись лётчиком - истребителем, профессиональным военным, признавшим, что война - это не романтика, не поиск приключений, а тяжкий, изнурительный труд. И героика здесь становится будничной в такой же степени, как буднична сама жизнь.

Противник был сильным, и приобретённый в боях опыт позволял мне верно судить о своих собственных недостатках и промахах. С горечью я отметил, что не овладел ещё сложнейшим искусством воздушной стрельбы, а моя техника пилотирования нуждается в совершенствовании. Эти недостатки были не только у меня. Свойственные многим лётчикам, они отражали серьёзные упущения в организации нашей учебы. Ведь частенько мы занимались не тем, что необходимо на войне. Теперь я понимал, что в мирное время летали мы мало, очень мало. А в сложных метеорологических условиях не летали вообще. Зато наземной подготовкой занимались с таким усердием, что порой не замечали, как впустую растрачиваем время. Боевой самолёт лётчик осваивал лишь на 3 - 4-й год службы. Особенно такой сложный как И-16...

И всё же дрались мы неплохо. Прежде всего потому, что все наши лётчики стремились к победе. Не знала предела и наша смелость. А смелость, как говорится, города берёт. Более 160 боевых вылетов за 2,5 месяца и 6 сбитых вражеских самолётов научили меня выдержке, самообладанию, быстрому и трезвому мышлению в бою. Появилась уверенность в своих силах, а без этого нельзя хорошо воевать...

Размышления мои прервало сообщение об отмене вылета.

Почему ?   Может быть, японцы разведали о наших замыслах и с зарёй перебазировались в глубь Маньчжурии ?   Или наше командование сочло нужным перенести время удара ?

- Наверно, другие полки уже слетали, а нас держат в резерве ? - спросил я у начальника штаба эскадрильи, прибыв на командный пункт.

- Не беспокойся !   Все сидят на аэродромах: полёты запрещены. А если поднимут, границу приказано ни при каких обстоятельствах не перелетать !..

В середине дня стало тепло, как летом. От безделья наваливалась какая - то непривычная вялость, клонило в сон. За время боёв мы научились отдыхать и в самой тревожной обстановке. Во всяком случае, ожидание вылета не мешало отдыху, как это было прежде. Я не заметил, как заснул.

Разбудила меня тревожная команда:

- В воздух !

Условный знак - белая стрела на берегу Халхин - Гола, похожая на гигантскую вытянутую руку, была видна километров за 10. Она указывала, где был враг. Поперёк стрелы лежал прямоугольник. Это означало: противник находится с нами на одной высоте. Я взглянул на прибор: 2000 метров. Странно. Японцы, пересекая границу, как правило, поднимались значительно выше.

Командир 1-й эскадрильи из набора высоты перешёл в горизонтальный полёт, развернулся, как указывало полотнище. И сразу в прозрачной голубизне неба возникли 3 вражеских звена, идущих навстречу. Конечно, они заметили нас, круто развернулись и пошли назад. Вопреки разумному тактическому правилу, которого японцы всегда придерживались, они пошли к себе, не набирая высоты.

При появлении противника строй нашей эскадрильи изменился: в предчувствии близкого боя никто из лётчиков уже не старался, как прежде, держаться строго крыло в крыло. Теперь, стремясь нагнать японцев, прежде чем они уйдут в Маньчжурию, мы летели на разомкнутых интервалах и дистанциях. Это позволяло лучше осматриваться, больше видеть и свободнее маневрировать. Такой порядок устанавливался как нечто само собой разумеющееся, но только при появлении противника, непосредственно перед боем. В обычной обстановке, по укоренившейся привычке, мы ходили плотным строем.

И вот, разомкнувшись, мчимся за японцами. Тактика отступающего врага необычна. Однако он не так глуп, чтобы подставить себя под опасный удар. Продолжая сближение, внимательно и свободно оглядываюсь по сторонам.

В небесной дали, на северо - западе, едва заметно мельтешит на солнце кучный рой - там уже завязался бой; на востоке чисто; позади, с юго - западной стороны, до ослепления ярко светит ещё высокое после полудня солнце. Маловероятно, чтобы противник появился оттуда, с нашей стороны. Но солнце !   Оно может скрыть японцев... А потом, почему так неграмотно уходит враг ?   Внимательно слежу за солнцем. Оно бьёт в глаза, выступая как бы в союзе с противником. Нет, я всё - таки должен убедиться, что оттуда нам ничего не грозит. Прикрываюсь от огненного диска ладонью... Так и есть !   Справа и слева от ладони в белом солнечном свете сыплются сверху два звена японских истребителей. Должно быть, надеются, что, увлечённые погоней, мы их не заметим. Ну а если группа, которую преследуем, развернётся и пойдёт на нас в лобовую ?   Тогда мы окажемся между двух огней. А некоторые могут и вообще не заметить эти звенья, нападающие сзади. Тот же, кто развернётся, чтобы отразить атаку со стороны солнца, попадёт под огонь противника, идущего впереди.

Делаю несколько покачиваний крыльями. Командир эскадрильи отвечает, но что - не пойму. Возможно, верный своей порывистой натуре, он увлёкся погоней и сейчас призывает всех подтянуться, подойти к нему перед атакой. Или же видит противника, скрытого солнцем, и, как и я, предупреждает об опасности ?

Меня охватывает жгучая зависть к японцам: у них есть радио, а у нас нет. И конечно же, только благодаря радиосвязи между группами, так сильно разобщёнными, враг может действовать четко и согласованно.

Самолёты, атакующие сзади, приближаются на дистанцию действительного огня. Нашему ведущему звену они пока не опасны. Видят ли нависшую угрозу товарищи, замыкающие строй эскадрильи ?   Предупредить их разворотом рискованно: все могут разом повернуться назад, а командир, если не заметит маневра, останется перед японцами один... Что делать ?..

Прежде чем принять окончательное решение, оглядываюсь назад - там сейчас самый напряжённый момент... Ах, молодцы !   Не только я, не только командир - все наши вовремя заметили противника. Звенья, идущие в хвосте, разом и резко повернули в лоб наседающим японцам. Хорошо !   Взгляд вперёд... Вовремя !   Противник, как и следовало ожидать, круто развернулся и пошёл на нас.

В следующий момент все самолёты, будто вовлечённые в гигантскую и незримую воздушную воронку, приходят в стремительное вращение на виражах: каждый спешит зайти в хвост противнику.

За несколько секунд все машины, находящиеся в одной горизонтальной плоскости, образуют как бы громадный, бешено вращающийся диск, сверкающий огнём, бликами, звёздами, красными кругами. А спустя минуту, будто не выдержав напора могучих центробежных сил, диск разорвался, разлетелся на множество частиц, то есть самолётов - наших и вражеских. Нам на И-16 вести бой на виражах против И-97 невыгодно. Поэтому, взаимодействуя друг с другом, мы отрываемся от карусели, выскакиваем из воронки, чтобы, используя свое преимущество в скорости, нападать с выгоднейших для нас позиций, а именно: атаковать противника на догоне или же, при хорошей скорости, на пологих горках. Огрызаясь зло, но не ожесточенно уступая пространство с боем, враг отходит к границе. Один японский самолёт с дымом валится вниз, другой мечется, объятый пламенем. В преследование включились другие группы наших истребителей. Нас намного больше, но поразительно: почему малочисленный враг продолжает уходить не с набором высоты, как всегда, а по прямой, даже со снижением ?!

Мы гнались вчетвером за двумя японцами, когда я заметил в стороне и значительно выше множество самолётов, идущих из Маньчжурии. Основу, точнее сказать, ось их боевого порядка составляла колонна двухмоторных бомбардировщиков. Её плотно прикрывали И-97. Общее количество истребителей приближалось к 100. Расчищая путь своим бомбардировщикам, японцы в несколько ярусов растеклись по небу. Замысел врага теперь прояснился. Очевидно, истребители, которых мы преследовали, выполняли отвлекающий маневр, чтобы приковать к себе силы, наращиваемые нашим командованием в процессе боя, и увлечь их в погоню.

А главная ударная группа японцев - вот она, только появилась. Мне даже показалось, будто всё небо, как перед ураганом, осело к земле и вокруг воцарилась гнетущая тишина. Ударную группу японцев увидели многие наши лётчики и устремились к бомбардировщикам. Вся армада двигалась в глубь Монголии, вероятнее всего, чтобы ударить по нашим аэродромам.

"Вот тебе и конец войны ! - подумал я, держась в составе нашей небольшой группки истребителей. - Может быть, всё предшествующее - только цветочки, а ягодки - то и впереди ?.."

После 31 августа я ещё смутно надеялся на скорое перемирие. Но сейчас эта надежда угасла, а предстоящий бой представился началом огромной войны, вспыхнувшей на востоке и на западе. Нападение Германии на Польшу нельзя было не увязать с этой начавшейся грандиозной воздушной битвой. Я отчётливо представил, какая беда постигнет аэродром, на который обрушится удар японских бомбардировщиков. Набирая высоту, наша группа первой направилась на вражескую армаду. Глядя, как зыбко покачиваются в строю машины, я подумал, что многие, как и я, тоже волнуются. Самолёты растянулись, компактного строя нет. А надо во что бы то ни стало преградить путь врагу. Дорога каждая секунда !

Японские истребители, только что удиравшие, теперь наседают сзади, стремясь отвлечь нас от своих главных сил. Отбиваемся. В какой - то момент я ухожу из - под удара вниз, но тут же тороплюсь набрать высоту и снова пристраиваюсь к группе. Оглядываюсь. Нет, не одни мы несёмся на перехват противника !   Я вижу сначала одну, потом другую, потом вдали ещё две группы наших истребителей. Вовремя подоспели !   Не существует сейчас в небе более важного объекта, чем эта вражеская колонна.

Японцы, откалываясь от основной группы, обрушиваются с высоты на наших истребителей, стремясь сковать их боем на подступах к бомбардировщикам. Теперь в конвое колонны осталось не более полусотни И-97. Наша группка, расколотая двухсторонними атаками, стала ещё меньше, но настойчиво карабкается кверху. Противник, правда, много выше.

Теперь уже всем ясно, что бомбардировщики направляются на аэродром "Чаек". Незамаскированные, белесые бипланы мне хорошо видны. Они рассыпались по степи точно по воде... Неужели там, на земле, ещё не заметили японцев ?

Этот аэродром внизу мне давно известен, на нём базируется прибывшая из - под Ленинграда эскадрилья. Почти все её лётчики - мои товарищи по военной школе. Как их предупредить ?   Японские истребители яростно атакуют.

Ещё одна короткая схватка. Уклоняясь от боя, рвёмся к бомбардировщикам. Один самолёт вспыхивает...

Я вижу, как несколько "Чаек" на земле зашевелились, тронулись, пошли на взлёт... И тут же вниз посыпались бомбы. Накроют ?!   Не должны !   Но все ли успеют взлететь ?!   Половина "Чаек" всё ещё на месте. "Взлетайте же !"   Они неподвижны, а бомбы, мне кажется, валятся прямо на них, и если те, что начали взлёт, пока смертельный груз достигнет цели, успеют оторваться, уйти из - под удара, то остальные... Проследить за наземными событиями не удается, вспыхивает новая жаркая схватка. Падает горящий И-97. Мы лезем кверху, обрастая быстро, как снежный ком, нас уже не менее десятка... В глаза бросается, как вдруг дымно и пыльно взрыхлилась степь далеко в стороне от аэродрома. Японцы явно поторопились и неприцельно сбросили бомбы. Очевидно, мы всё - таки сыграли в этом кое - какую роль. "Чайки", задержавшиеся было со взлётом, отрываются. Они уже в воздухе...

Бомбардировщики поспешно разворачиваются в сторону Маньчжурии, а истребители, стремясь исправить их промах, неистово обрушиваются на взлетевших. Не имея ни высоты, ни скорости, ни стройного боевого порядка, "Чайки" вынуждены принять неравный бой...

На громадном пространстве всё крутилось и сверкало, казалось, в каком - то беспорядочном хаосе. А на самом деле в этой кажущейся гигантской неразберихе отчётливо проявляется замысел сторон: действуя железным, плотно сжатым кулаком, силой и отчасти хитростью, японцы всё же сумели прорваться к нашему аэродрому. Судя по машинам, поднятым противником в воздух, а также по его действиям, первоначальный план выглядел намного масштабней. Враг рассчитывал врасплох застигнуть основные группы наших истребителей, которые, израсходовав горючее в погоне за отвлекающей группой, окажутся на аэродромах в момент появления бомбардировщиков... А этого не произошло - мы разгадали замысел японцев. И теперь основная масса советских истребителей вступает в бой, чтобы преградить противнику пути отступления.

Но "Чайкам" катастрофически не повезло. Они оказались в самых невыгодных условиях. Вижу, вот вспыхнула одна. Не выдержав перегрузки, вторая сложила крылья "домиком". Лётчик, накрытый ими, не смог выпрыгнуть и вместе с машиной врезался в землю. Ещё один наш биплан мечется из стороны в сторону, а за ним стелется дымок - горит. Маленький тёмный клубок выпадает из самолёта.

Блеснул шёлк парашюта. А самолёт, как бы освободившись от груза и перестав гореть, сам пошёл на "петлю" и выполнил её с исключительной точностью. Потом ещё одну, ещё... Невозможно было поверить, что самолёт никем не управляемый, не подчинённый воле человека... И не горит !   Почему же лётчик его покинул ?   Словно упрекая лётчика, демонстрируя свою образцовую исправность, "Чайка", медленно теряя высоту, продолжала петлять...

Эта картина предстала передо мной в считанные мгновения, когда вместе с двумя И-16 я бросился на помощь ближайшей к нам "Чайке". За ней гнались два И-97, но мы опоздали. "Чайка" рухнула, а следом за ней и японец, снятый огнём зенитных пулемётов. Второй же японец, преследовавший "Чайку", угодил под наши пулемёты, загорелся и стал стремительно падать.

Преследуя И-97, уходящий вверх, мы вклиниваемся в карусель. Нас подхватывает вихрь сверкающего огнём клубка. Через какие - то минуты он разлетается, оставляя в воздухе и на земле свои зловещие следы.

Сбитые вражеские самолёты замечаешь как бы мимоходом, радостно восклицая про себя: "Есть !"   А каждая гибель своего самолёта больно бьёт в сердце и навсегда остаётся перед глазами. Сегодня, как никогда, терпят неудачу "Чайки". Японцы, избегая И-16, стремятся нападать именно на "Чаек". Это напоминает первые дни боёв, когда противник рвался к встречам с нашими И-15бис, сулившим сравнительно нетрудную победу.

Вокруг нас на всём неоглядном пространстве неба - и выше, и ниже, начиная от самой земли и кончая 5000 - 7000 метров, - бурлит и грохочет бой. Обе стороны дерутся с предельным ожесточением. Понимаю, что в сражении участвует не менее 500 самолётов, - введены все наши истребители. Ждать помощи больше неоткуда. С досадой подумал о нашем большом начальстве, не разрешившем с утра налёт на вражеские аэродромы. Теперь мы расплачиваемся за это кровью.

Но вот в ходе сражения наступает перелом. Противник всё заметнее отклоняется в сторону Маньчжурии. Мы парой устремляемся на двух японцев, но произвести атаку не успеваем: истребители противника вдруг оказываются в окружении чёрных разрывов. Показалось, что японцев накрыл залп нашей зенитной артиллерии. С опаской, чтобы не попасть под её огонь, я взял в сторону. Но ведь у нашей артиллерии белые разрывы. И раньше я уже видел эти характерные чёрные бутоны, так хорошо накрывшие сейчас японцев. Да ведь это ударили по врагу наши самолёты, оснащённые ракетным оружием !

Не разлучаясь с напарником, мы изменили направление атаки. Сосед пошёл на правого И-97, я - на левого. Противник нас, вероятно, не видит. Напарник уже ведёт огонь. Собираюсь нажать на гашетку и я, но тут спереди, снизу и немного левее, что - то промелькнуло навстречу. Я уловил это движение краем глаза, успев различить одно: свой самолёт "Чайка". Снова припал к прицелу... Инстинктивно бросаю взгляд назад - и стремительным рывком, как человек, заметивший под ногами змею, я отскакиваю. У самого хвоста моего самолёта, перевернувшись колесами вверх, висит японский истребитель. Машинально готовлюсь к защите. Но что это ?   Он как будто неподвижен и дымит, а ниже, задравши нос, с большим креном висит "Чайка" и поливает его из пулемётов... Оказалось, что японский лётчик был убит, прежде чем успел открыть огонь по моей машине.

"Чайка", спасшая меня, потеряла скорость и свалилась в штопор. Один виток, два, три... Я знаю, что "Чайка" плохо выходит из штопора... Четыре... Наконец прекратила !.. И тут же на неё валится японец. Не дам !   Огнём отгоняю японца, а "Чайка" пристроилась ко мне. Бой уже переместился к линии фронта. Вот на малой высоте спешит перемахнуть границу одинокий японец. Подаю сигнал своему новому напарнику, и с высоты 4000 метров мы бросаемся в ответное пикирование. Не обращаю внимания ни на стремительно растущую скорость, ни на быструю потерю высоты. Думаю об одном: как бы быстрее покончить с самураем. Лишь на долю секунды взглянул на "Чайку", идущую рядом, но это не отвлекло от дела, а, наоборот, придало ещё больше силы и уверенности. Вдвоём, разрезая упругий воздух, со свистом и воем стремительно приближаемся к цели. Силуэт истребителя вырисовывается: обозначилась его кабина, красные круги на крыльях.

О пилотировании своей машины я не думаю, как не думает человек при ходьбе о движении рук и ног. Когда чутьё подсказало, что настала пора спокойно прицелиться, близость надвигающейся земли не испугала. Тем же чутьем, без ошибки, я определял критические пределы, а внимание от цели не отвлекалось. Когда в белой от дневного света оптической сетке прицела встал истребитель, я нажал на общую гашетку. Струи пуль пронзили японца. Он метнулся, охваченный агонией. Пулемёты "Чайки" и мои прекратили его метания, а пыль песчаных барханов, перемешанная с дымом, окутала место его падения.

Опасаясь пересечь государственную границу, мы поспешили развернуться. В том месте, где 15 дней назад закончился разгром японской армии, стояло полнейшее спокойствие, напоминая утро 20 Августа перед началом нашего наступления. Знакомый до мельчайших излучин Халхин - Гол мирно катил свои воды. Впереди нас, от реки и по всей степи, от горизонта до горизонта, высоко поднимался дым: горела высохшая трава, зажжённая упавшими самолётами. Ветер волнами гнал огонь, который растекался, грозя залить всю степь. Местами пламя, играя красными вихрями, вскидывалось вверх, и лётчики не прижимались к земле, как раньше, а старались держаться повыше. От дыма видимость стала хуже, запах гари чувствовался даже в кабине.

Заметив на одной высоте с нами уходящее звено японских истребителей, мы направились было им наперерез, но тут у меня встал мотор: кончилось горючее. Запас высоты был большой. Я спокойно взял курс на свой аэродром.

Часы показывали 58 минут полёта: мотор всё время работал на полную мощность. "Чайка", которая меня спасла, села вместе со мной. В лётчике ещё издали я узнал товарища по военной школе Сергея Петухова.

- Серёжа ! - воскликнул я, обрадовавшись неожиданной встрече.

- А, это ты... Здравствуй, - через силу улыбнулся Петухов. У него был густой басок, не вязавшийся с небольшим ростом. - Вот сволочи японцы !   Наверно, разбили всю нашу эскадрилью...

В горле у него хрипело, глаза поблескивали.

- Ни минуты в обороне сидеть нельзя, надо немедленно по ним ударить ! - гневно сказал Петухов.

Я молча кивнул, а Петухов стал объяснять, каким образом японский истребитель внезапно и точно зашёл в хвост моей машины. Оказывается, этот И-97 летел мне навстречу значительно ниже. За широким носом самолёта увидеть врага я, конечно, не мог. Находясь подо мной, японец пошёл на "петлю" и точно рассчитал свои действия: когда был в верхней точке и в перевёрнутом положении, я находился у него уже в прицеле на дистанции метров 15 - 20. Ещё бы один момент... Японец, очевидно, считал, что при таком сложном маневре его никто не собьёт, и за это поплатился жизнью.

Мне приходилось слышать, что японские лётчики тренируются в стрельбе по воздушным целям из любого положения, в том числе из перевернутого. Но меня всё же поразило, что этим маневром японец сумел подобраться ко мне вплотную и совершенно незаметно.

Мысленно я укорял себя: провести столько воздушных боёв, побывать во многих опасных переплётах, довести до степени условного рефлекса умение видеть врага - и так близко подпустить к себе японского истребителя !   Хотя подкрался - то он оттуда, откуда ждать его и в голову не приходило. Сначала спереди, а потом снизу !.. Значит, одного умении видеть врага в бою мало. Надо ещё уметь и предвидеть самые различные способы нападения, которые может применить противник. То обстоятельство, что Петухов сбил аса - японца чрезвычайно простым приемом - с боевого разворота, ещё раз подтверждало старую истину: на каждый маневр найдется контрманевр. Воздушный бой так же разнообразен, как разнообразны человеческие характеры, в нем никогда не может быть неизменных форм борьбы. Следовательно, никогда не должно быть самоуспокоенности даже на мгновение !

- Как тебе "Чайки" нравятся ? - спросил я Сергея.

- Да, в общем, неплохая машина, но хуже И-16.

- А говорили, что они очень маневренные.

- Теперь на одной маневренности далеко не уедёшь. Главное в бою - скорость !   Скорость и высота !

Уже без былого восторга я посмотрел на "Чайку". Заметил, что расчалки и подкосы, связывающие верхние и нижние крылья, представляют собой систему, о которой никак нельзя сказать, что она обладает современной формой обтекаемости... А ведь этот самолёт создан на 5 лет позднее, чем И-16 !   Так что же получается ?   Выходит, "Чайка" - регресс в авиации ?

Серёжа уже застегнул шлем, натянул перчатки и давно готов был сесть в кабину, но вспоминались всё новые и новые подробности боя, мы никак не могли закончить важный для нас разговор. Ещё в школе лётчиков мы с Петуховым были хорошими товарищами, а после встречи в бою, когда сумели вовремя помочь друг другу, почувствовали, что стали настоящими друзьями. Перед его отлётом я спросил:

- Почему вы не могли взлететь раньше ?

- Японцы перерезали телефонные провода. А радио нет...

- Знаешь, - сказал я на прощание, - всё - таки нужно хоть парой, но всегда держаться вместе. О паре ещё в 1917 году писал лётчик Крутень.

- Парой в бою держаться можно, - согласился Петухов, усаживаясь в кабину, - но ведь мы летаем в бой плотными строями - эскадрильями и полками, радиосвязи у нас нет...

Мы попрощались, он пошёл на взлёт...

Когда я вернулся на командный пункт эскадрильи, там уже были известны первые результаты прошедшего боя. Только над Монголией упало более 20 японских самолётов. Мы потеряли 6 истребителей, из них 5 "Чаек", на которых погибли превосходные лётчики Михаил Самойленко, Николай Лебедев, Степан Матросов и Николай Кочетков. Михаил Чесноков успел выпрыгнуть и раскрыть парашют. По сравнению с августом это были крупные потери. Такой же примерно урон мы несли в июле, когда только начинали воевать против опытного и коварного врага.

Со смешанным чувством радости и беспокойства я вдумываюсь в ход последнего сражения. Вижу его характерные частности и хорошо различаю общие замыслы сторон, оцениваю тактическую прозорливость советского командования, обеспечившего в сложной обстановке, без радио, наращивание сил на решающем участке и закономерность нашей победы. Но как первый мой бой, так и эта схватка полны новизны.

На моей памяти ещё не было такого сражения, когда боевой порядок эскадрильи не рассыпался бы после первой же атаки. Теперь мы уже не спорили о том, надо ли сохранять в бою компактный строй. Практика показала, что групповой воздушный бой состоит из поединков одиночных самолётов, в некоторых случаях - звеньев. И мы следовали этому требованию жизни, не имея возможности опереться на какие либо теоретические обобщения, тем более на официальные документы. Для того чтобы уяснить и сформулировать то новое, что вносила жизнь следовало обдумать и коллективно обсудить быстро накапливавшийся опыт. Времени же у лётчиков не было, днём - дежурство возле самолётов, ночи едва хватало на сон. А организационная структура штабов не предусматривала людей, которые могли бы обобщать и анализировать опыт воздушных боёв.

Странное создалось положение !   При авиационных штабах было много специалистов: и штурманы, и инспекторы по технике пилотирования, и связисты, и парашютисты. А вот специалистов, которые занимались бы тем, ради чего, собственно, и поднимаются в небо истребители, - воздушным боем, людей, досконально изучающих и обобщающих его развивающуюся технику, в наших штабах, увы, не было.

Интересы успешного проведения крупных групповых боёв настоятельно требовали также, чтобы самолёты были оснащены средствами связи. Пока бои проходили на "пятачке", белое полотнище в виде стрелы в известной мере обеспечивало управление истребителями с земли. Но, как только воздушные сражения приобрели такие масштабы, что охватить их взглядом с командного пункта стало невозможно, стрела утратила свою роль. При одновременном появлении в воздухе нескольких групп своих и чужих самолётов общее управление боем нарушалось. И в тех случаях, когда масса самолётов охватывала всё пространство неба, отдельные вражеские группы, никем не атакованные, могли прорваться к цели. Это и произошло сегодня.

Утро 16 сентября 1939 года было необычным. Мы проснулись не от гула моторов, как привыкли, а от странной тишины. Солнце уже поднялось, но аэродром молчал. Я вышел из юрты. Техники находились возле самолётов, но чехлы с моторов не снимали; нигде не звучали команды, не сигналили бензозаправщики и стартеры. Люди чего - то ждали. Техник моего самолёта Васильев озабоченно просматривал свежие газеты.

- Иу и прёт немец, товарищ комиссар !   Польша почти разбита...

- Польша то Польшей, а почему моторы не прогреваете ?

- Начальник штаба не разрешил.

И вдруг возле командного пункта началось шумное веселье: люди, обхватив друг друга, закружились в каком - то странном танце. В воздух взвились ракеты.

- Мир !.. Ура !..

Пока люди, возбуждённые и радостные, собирались на митинг, начальник штаба эскадрильи Василий Борзяк передал нам известия, только что полученные из штаба группы. Оказывается, уже несколько дней в Москве шли переговоры о перемирии, советское и монгольское правительства, чтобы способствовать успеху переговоров, отдали распоряжение командованию наших войск проявить максимальную выдержку, не поддаваться на провокации врага.

И теперь, полвека спустя, отчетливо видно, что наша победа на Халхин - Голе имела далеко идущие последствия. Японцы были не только разбиты и изгнаны с монгольской земли, но и надолго потеряли вкус к провокациям против нас.