Шалыганов Сергей Васильевич

Родился в 1913 году. Служил в строевых частях ВВС. К весне 1937 года был Лейтенантом, младшим лётчиком 119-й истребительной авиационной эскадрильи 95-й истребительной авиационной бригады Закавказского военного округа.

С 31 Мая по 27 Августа 1937 года Сергей Шалыганов участвовал в национально - революционной войне в Испании. Был пилотом 3-й эскадрильи И-15. Сбил 1 Fiat-32. 7 Июля 1937 года в воздушном бою был ранен в ногу и совершил вынужденную посадку. После лечения в госпитале отправлен на родину. 28 Октября 1937 года награждён орденом Красного Знамени.

В Январе 1939 года окончил 6-месячные курсы комиссаров - лётчиков при Харьковском военном авиационном училище, получил звание старшего политрука.

В период Советско - Финляндской войны 1939 - 1940 годов в звании батальонного комиссара исполнял обязанности военного комиссара 44-го истребительного авиационного полка 54-й истребительной авиационной бригады. 7 Апреля 1940 года награждён вторым орденом Красного Знамени. В 1940 году окончил Политическую академию.

С Июня 1941 года на фронтах Великой Отечественной войны. В составе 44-го ИАП участвовал в отражении налётов немецкой авиации на Ленинград. Летал на ЛаГГ-3. Лично сбил 4 и в групповых боях 2 самолёта.

С Декабря 1941 года в звании полкового комиссара был военкомом 105-й ИАД ПВО.

После окончания войны ещё несколько лет продолжал службу в авиации на различных командных должностях. В 1945 - 1948 годах был командиром 786-го ИАП  ( 16-й корпус ПВО Московского военного округа ).

Пожалуй, не было в 44-м истребительном авиационном полку человека более общительного, чем комиссар Шалыганов. Видимо, когда отбирали кандидатов на курсы политработников, эта черта его характера сыграла не последнюю роль. Конечно, и без того были достаточно веские основания, чтобы рекомендовать командира звена Шалыганова на политработу. С 19-ти лет член партии, в 24 награждён орденом Красного Знамени. И ко всему этому какая - то необыкновенная способность располагать к себе людей чуть ли не с первого взгляда.

Нападение фашистской Германии на нашу страну вызвало у советских воинов гнев и возмущение. После передачи по радио Заявления Советского правительства в частях ПВО состоялись митинги. Выступавшие воины клялись защищать Родину мужественно, умело и беспощадно истреблять фашистских захватчиков, посягнувших на нашу землю.

В 44-м истребительном авиационном полку митинг открыл батальонный комиссар С. В. Шалыганов - участник боёв в Испании. На его груди сверкали 2 ордена Красного Знамени. Он, уже воевавший против фашистов, призывал своих товарищей готовиться к трудным сражениям.

- Смотрел я на сослуживцев и думал о предстоящих боях, - вспоминал позже Полковник в отставке Сергей Васильевич Шалыганов. - В строю стояли молодые ребята, но теперь они казались старше - их лица посуровели, брови сдвинуты. Они хорошо понимали свой долг и свою ответственность перед Родиной.

Вспоминая ожесточённые схватки в Испании, он говорил молодым лётчикам, вылетавшим прикрывать Ленинград:

- Много гитлеровских самолётов ?   Ну и что же ?   Значит на других фронтах их меньше. Бей, атакуй смело, и фашисты не выдержат.

Комиссар полка и сам смело вступал в схватки с истребителями фашистов. Он открыл счёт сбитых вражеских самолётов в первые же дни боёв. За 2 месяца военком лично и в группе с товарищами сбил 6 фашистских машин. Увидев вражеские самолёты, он бросался в схватку, даже если был один против десяти.

Только раз видели товарищи Шалыганова мрачным. Это было в конце Июля 1941 года, когда прямо на аэродроме сгорела большая часть машин его полка !   Причём не каких - нибудь стареньких, доживавших свой век, а самых наиновейших "МиГов". А произошло это до обидного нелепо.

Полк должен был сопровождать бомбардировщики к месту скопления вражеских танков. И вот вдали появилась большая группа самолётов. Начальник штаба полка дал ракету, означавшую, что истребители должны выруливать. Теперь бомбардировщикам оставалось встать в круг и, выждав, когда взлетят "МиГи", идти под их прикрытием на цель. Но самолёты почему - то не принялись кружить в стороне. Они вышли прямо к аэродрому и неожиданно открыли стрельбу.

Когда стало ясно, что произошло, взлетать уже было поздно: на самолётные стоянки обрушился град пуль и снарядов. Наших бомбардировщиков опередили "Мессершмитты". Не истребители Ме-109, а двухместные Ме-110, недобрая слава о которых уже облетела не один аэродром. Эта машина была многоцелевой. Она могла выполнять роль штурмовика, разведчика, истребителя, даже бомбардировщика. К большой бомбовой нагрузке Ме-110, конечно, не был приспособлен, зато огня у него хватало - 2 пушки и несколько пулемётов.

Немецкий двухмоторный многоцелевой самолёт Messershmitt Me-110D-3.

Если учесть, что штурмовать аэродром 44-го истребительного полка пришло больше 10 этих самолётов, нетрудно представить себе, что они натворили. Тем более что отвечала на огонь "Мессеров" лишь зенитка, стоявшая неподалеку от аэродрома. Да ещё прямо с самолётной стоянки кто - то бил из пулемёта. Зенитка тоже подверглась атакам, но огня не прекратила. Если бы не она, заполыхал бы ещё и бензосклад. Зенитчики отстояли его.

Из пулемёта стрелял вечно изобретавший что - нибудь механик по вооружению Романов. На первый взгляд вся его "зенитная установка" и доброго слова не стоила. С помощью несложных шарниров собственной конструкции Романов прикрепил пулемёт к обыкновенному "козелку", на который во время ремонтных работ поднимали хвост самолёта. Вот и вся недолга. Но именно с помощью этой нехитрой установки он сбил Ме-110, который упал между Ропшей и Витином.

И ещё об одном человеке говорили в полку с восхищением. Только никто не знал его фамилии. Когда аэродром штурмовали немецкие самолёты, невесть откуда появилась "Чайка". Должно быть, пролетала поблизости. Уйди лётчик в сторону - ни у кого не повернулся бы язык упрекнуть его в трусости. Но он не отвернул, он ввязался в драку. От бедной "Чайки" летели куски, на плоскостях болтались лоскуты отодранного перкаля, и всё - таки крошечный кургузый самолёт кружил между "Мессершмиттами", бросался в атаки...

Несколько дней спустя полк перебрался на запасной аэродром, расположенный неподалеку от Невы. Никто тогда и подумать не мог, что скоро враги будут не только бомбить этот построенный в тылу аэродром, но и обстреливать из артиллерии. Не дальнобойной, нет. Доставать будут даже обычные пушки. И не день, не два, а целых 5 месяцев кряду взлетать и заходить на посадку придется при разрывах снарядов.

Но всё это было потом. А на первых порах аэродром обживала горстка лётчиков, чьи машины уцелели после злополучной штурмовки. Остальные в качестве пассажиров улетели на транспортных самолётах за истребителями. Комиссар Шалыганов, чья машина, по счастью, тоже не пострадала, мрачно шутил, что с тех пор, как он перешёл на политработу, у него не было столько свободного времени. Народу мало, и все настолько сознательные, что никого не надо агитировать.

Хлопотных комиссарских обязанностей у Шалыганова действительно поубавилось, но свободного времени от этого больше не стало. Боевых заданий давали много, а лётчиков было мало. Шалыганов много летал, наравне с другими нёс боевые дежурства. Да и не нуждался он уже в свободном времени. На прежнем аэродроме, бывало, выкраивал часок - другой, чтобы проведать семью, теперь жена и двухлетняя Людмилка уехали на Урал. Шалыганов понимал, что жене будет нелегко на новом месте. Утешало одно: ни ей, ни дочке уже не грозило то, что произошло на его глазах во время налёта. Разворачиваясь для повторного удара по аэродрому, "Мессеры" по пути обстреляли в женщин и детей, спешивших в бомбоубежище. Просто случайно никого не задело.

Боевая нагрузка возрастала с каждым днём. Оставшиеся в полку лётчики воевали и за своих товарищей, уехавших получать новые самолёты. Но 44-й истребительный не был исключением. К концу Августа самолётов на Ленинградском фронте стало катастрофически мало. Бомбардировщики можно было сосчитать по пальцам. Истребителей имелось значительно больше, зато и спрос на них превосходил все нормы. Например, 27 Августа, в тот самый день, когда с комиссаром полка Сергеем Васильевичем Шалыгановым произошёл случай, о котором хочется рассказать, в воздухе вокруг Ленинграда было засечено в общей сложности около 600 самолётов противника.

Механики едва успевали заправлять вернувшиеся из боя самолёты горючим и боеприпасами. Истребители не только вели воздушные бои, - им приходилось вылетать и на штурмовку. Под крылья подвешивались бомбы, которые, несмотря на свой скромный вес, причиняли врагу заметный урон. 50 килограммов взрывчатки и металла тоже не пустяк, тем более что каждый истребитель, сбросив по парочке таких бомб, дополнял удар пулемётными очередями. Под крыльями некоторых истребителей подвешивались ещё и реактивные снаряды.

В полдень 27 Августа 1941 года лётчики 44-го истребительного полка получили приказ нанести штурмовой удар по железнодорожным эшелонам, скопившимся на станции Любань. Вылететь должны были 6 "МиГов", но поднялось в воздух только 5... На самолёте, принадлежавшем комиссару полка, что - то случилось с мотором. Можно понять, как нервничал Шалыганов. Он резко прибавил газ, надеясь, что на больших оборотах перебои исчезнут. Мотор действительно начал работать ровней, и Шалыганов пошёл на взлёт. Остаться на аэродроме, ждать, когда техники проверят мотор, комиссар не мог.

Когда Шалыганов взлетел, никого поблизости уже не было. Поняв, что с машиной комиссара произошла какая - то неприятность, лётчики ушли на задание без него. Ничего не оставалось, как лететь на цель одному. Разворачиваясь, чтобы, взять курс на Любань, Шалыганов услышал в потрескивающих наушниках хрипловатый голос. С командного пункта передавали, чтобы он не шёл на задание. Приближались вражеские самолёты...

Шалыганов набрал высоту и прижался к облакам. Ещё 4 года назад, в Испании, командир группы Анатолий Серов дал ему крепкую взбучку за то, что он выставил себя фашистам напоказ. Отругав, посоветовал:

- Старайся первым увидеть врага и делай всё, чтобы враг подольше не увидел тебя.

У Серова были тогда все основания отчитать Лейтенанта Шалыганова. Сбив "Фиат", тот стал виражить, чтобы посмотреть, куда упадет горящая фашистская машина, и сам стал мишенью для врага. Хорошо ещё, что его самолёт отделался 5-ю пробоинами, могло получиться хуже. Вот с тех пор Шалыганов старался подольше оставаться незамеченным.

...Первыми появились истребители Ме-109. За ними ненавистные Ме-110. Разойдясь попарно, они начали снижаться. Тогда комиссар и свалился на один из них, как снег на голову. Тот даже увернуться не успел, загорелся и, волоча за собой шлейф дыма, пошёл к земле. Нырнув в облако, Шалыганов тут же отыскал просвет и, кружа над ним, посмотрел, как ведут себя враги. Они тоже кружили, пытаясь отыскать советский самолёт.

Шалыганов наметил новую жертву, но удар не получился. Зажечь второй Ме-110 помешал бросившийся наперерез истребитель. Комиссар успел поймать в прицел его спину и дал очередь. "Мессер" вспыхнул, но в это же самое время вспыхнул и самолёт Шалыганова, атакованный сразу несколькими немецкими истребителями. Шалыганов кинулся к облаку, только это было уже ни к чему. Горел мотор, и встречный поток воздуха, раздувая пламя, гнал его в кабину. Оно жгло руки, лицо.

- Мне пришлось тогда туго, - вспоминает Полковник в отставке С. В. Шалыганов. - К фашистам подошла подмога, заварилась такая кутерьма, а горючее у меня на исходе. Уйти в облака не удалось. Подожгли. Выбросился на парашюте - бой шёл недалеко от нашего аэродрома...

Лётчик на ощупь отстегнул ремни, открыл застекленный колпак и выбросился из кабины. Земля стала приближаться с непостижимой быстротой, но Шалыганов не спешил раскрывать парашют. Выдерни он кольцо сразу - немецкие истребители наверняка расстреляли бы его. Лётчик, висящий под куполом парашюта, - отличнейшая мишень. Наконец взметнулся белый купол, и скорость падения резко уменьшилась. Потом лётчика качнуло, земля повернулась, вздыбилась и больно ударила в правую ногу.

Надо же, именно в правую, которая после тяжёлого ранения в Испании так часто ныла в непогоду. В следующее мгновение лётчик уже забыл о боли в ноге. Наполнившийся ветром купол парашюта, словно парус, потащил Шалыганова по земле. Лётчик упирался, обожжёнными руками перехватывал стропы и изо всех сил тянул их к себе...

...Боль отступала медленно, как бы нехотя. Казалось, где - то рядом всё ещё полыхает пламя.

- Придётся потерпеть, - сказал доктор, - ожог - дело серьёзное.

Шалыганов промолчал. Он знал, что такое ожог. Четыре года назад, тоже в Августе, у него вот так же загорелась машина. Тогда, над Мадридом, он был не один, они дрались вдевятером. Правда, фашистских самолетов было 22. Не выдержав настойчивых атак, они начали понемногу оттягиваться назад. Но некоторые из них всё же вели себя агрессивно. Пулемётная очередь попала в самолёт Шалыганова, и он почувствовал сильную боль в правом бедре. А самолёт загорелся.

Шалыганов начал расстегивать ремни и вдруг вспомнил: внизу Мадрид !  Машина горела, но мотор продолжал работать. Лётчик подумал, что нужно попытаться уйти в сторону и только тогда выпрыгнуть. Лететь, однако, мешала появившаяся вдруг сонливость. И ещё начало наплывать колышущееся марево... Только что было солнце, были пёстрые крыши, и вдруг всё это заволокло густым туманом. Настолько густым, что в нём даже тонул гул мотора. Боль в ране стала тише, и огонь жёг не так сильно...

Воздушный бой в небе Испании, 1937 год.

Не все подробности этого невероятно тяжёлого полёта остались в памяти Сергея Васильевича Шалыганова. Но лётчик хорошо помнит, как внезапно он понял, что нет никакого тумана, что просто - напросто он теряет сознание. Это была не мысль, а что - то похожее на удар электрического тока. Шалыганов заставил себя встрепенуться.

Под ним проплывали улицы Мадрида. Когда же им будет конец ?   Уже дымится реглан, надо прыгать... Но он опять не прыгнул. Если горящий самолёт и не свалится кому - нибудь на голову, то обязательно врежется в чей - то дом. Шалыганов будто увидел, как взорвавшиеся баки разбрасывают сотни факелов...

Перед глазами опять заколыхалось марево тумана, и опять начала отступать боль. Лётчик с трудом поднял веки. Крыши, крыши, крыши... Может быть, он случайно ввёл машину в вираж и теперь кружит над городом ?.. По приборам всё было нормально, самолёт шёл без крена, не разворачиваясь. Наконец дома кончились. Шалыганов посмотрел вниз, чтобы прикинуть, куда опустит его парашют. Ещё не легче - там была плантация, на ней работали люди...

Искать другую площадку уже не было сил. Хотелось скорее встать ногами на сиденье и, перемахнув через борт кабины, броситься головой вниз, как бросаются с обрыва в воду. Хотелось скорее нырнуть в тугую прохладу ветра. Но какой - то внутренний голос спрашивал: "А люди ?"  В самом деле, что будет с работающими на плантации людьми, если на них свалится горящий самолёт ?   Надо посадить его, выбрать свободное место и посадить. Только скорей, потому что огонь уже мешает смотреть и всё чаще наплывает этот вязкий туман...

Шалыганов запомнил лишь, как машина коснулась земли. Как она перевернулась, он не помнит. Очнулся от холодной воды, которую на него плескали из ведра. Когда ничего уже не горело на нём, старая испанка, причитая и охая, наспех замотала ему рану и чем - то смазала ожоги. Потом его отвезли в госпиталь. Хирург - болгарин, тоже приехавший помогать республиканцам, сделал Шалыганову операцию. Закончив её, подарил лётчику пулю. Он положил её рядом с погнутым перочинным ножом и, не без труда подбирая русские слова, с улыбкой сказал, что, оказывается, очень хорошо носить нож в кармане. Ударившись о него, пуля изменила свое направление и попала в кость. Не случись этого, она очутилась бы в брюшной полости.

Хирург не мог только понять, как это русский лётчик с такой раной и при таких ожогах продолжал лететь. Откуда у него взялись силы ?   Если на то пошло, и самому Шалыганову это было не слишком ясно. Наверное, молодость помогла...

Шалыганов устало прикрыл глаза. До чего же нескладно получилось - повоевал всего 2 месяца и вот лежи, жди, когда заживут ожоги, полученные в бою над деревней Манушкино.

Узнав, что он подлежит эвакуации из Ленинграда, Шалыганов возмутился. Сгоряча сказал даже, что останется здесь самовольно. Врач посмотрел на него удивленно:

- Разве воинскую дисциплину нужно соблюдать только в полку ?

Уже потом Сергей Васильевич рассказывал товарищам, с каким тяжёлым сердцем он покидал Ленинград и как обиделся, узнав, что по выходе из госпиталя ему незачем возвращаться в свой 44-й полк. Пока он лежал в госпитале, туда назначили другого комиссара. А Сергей Васильевич с осени 1941 года и до самой Победы воевал на других фронтах...

В один из дней, после того самого знаменательного боя, многие услышали радиопередачу о защитниках ленинградского неба. Привожу её полностью.

"Советские лётчики, охраняющие подступы к Ленинграду, продолжают наносить сокрушительные удары по фашистской авиации. За 27 Августа наши самолёты уничтожили 23 самолёта противника. В этот день фашистские бомбардировщики, сопровождаемые истребителями, пытались налететь на наш аэродром. Но на земле они не застали ни одного самолёта. Бой завязался над самым аэродромом. Наши истребители смело атаковали немцев. Батальонный комиссар, Шалыганов в этом бою сбил 2 Ме-109. Один самолёт сбил Старший лейтенант Яшин.

Успешные воздушные бои вело и подразделение Майора А. Ф. Радченко. В районе Т., действуя против большой группы бомбардировщиков противника, лётчики этого подразделения Кузнецов и Жигулин сбили по одному самолёту "Юнкерс". Самоотверженно дралось с врагом звено лейтенанта Дорофеева. Лётчики Лазарев и Косаренко атаковали и зажгли самолёт "Хейнкель". Вслед за этим Лазарев вступил в единоборство с самолётом "Юнкерс" и сбил его".

"27 Августа 1941 года в 13 часов над одним из аэродромов появилось 9 Mе-109 и 4 Mе-110. Единственный лётчик, находившийся в это время в воздухе в районе аэродрома, был батальонный комиссар Сергей Васильевич Шалыганов. Он сразу же очутился в окружении целой стаи немецких самолётов. Четвёрка ходила над ним, 2 пары по бокам и ещё группа внизу. Отбив атаку сверху, комиссар Шалыганов вырвался вверх, однако не для того, чтобы уйти: сверху сподручнее бить. Едва он спикировал на ведущего пары Ме-110, как сзади появилась ещё пара. Пришлось резко развернуться.

Удача !   Шалыганов зашёл в хвост ведомому и зажег его, едва успев резко взять на себя ручку, чтобы снова очутиться вверху. Он походил немного в облаках, потом снова вынырнул из них. На этот раз атакованный им "Мессершмитт" чуть было не поймал самого Шалыганова. Немец развернулся уже для атаки, но комиссар на какое-то мгновение опередил его, поймав в прицел горбатую спину "Мессершмитта". Как только замолчали пулемёты "ЛаГГа", за хвостом немецкого самолёта потянулся длинный дымный след...

ЛаГГ-3 из состава 44-го ИАП.  Ленинградский фронт, лето - осень 1941 года.

Обрадованный второй удачей, Шалыганов с ходу бросился за парой Ме-109F, но, инстинктивно оглянувшись назад, он широко открыл глаза. Пока он гнался за двумя немцами, его уже атаковали пятеро. Комиссар кинулся к облаку. Было поздно, самолёт горел. Отстегнув ремни, Шалыганов резко взял ручку на себя и вывалился из кабины. Рука крепко сжала вытяжное кольцо. Хотелось скорее выдернуть его. Но Шалыганов заставил себя подождать, чтобы раскрыть парашют подальше от немцев, любивших расстреливать парашютистов в воздухе.

На земле к нему подбежали бойцы истребительного батальона: местные ребята в своей обычной одежде, но с подсумками на ремнях, надетых поверх штатских пиджаков. Они ещё не были уверены, что парашютист - советский лётчик. Однако, увидев на гимнастёрке 2 ордена Красного Знамени и красные звёзды на рукавах, они сразу опустили винтовки.

- Здорово вы их !   Мы всё видели, - сказал паренёк, видимо старший среди ребят.

- Да и они меня здорово, - мрачно ответил Шалыганов. Но потом, будто прикинув что-то в уме, добавил: - Правда, у меня чистой прибыли один немецкий самолёт..."

( Из книги А. В. Бурова и Л. Перепелова - "Ленинградская авиация". )