Отбоя не будет...

Иосиф Иванович Гейбо не думал и не гадал о профессии военного. С тех пор, как помнил себя, было у него одно желание, одно единственное стремление: стать машинистом паровоза. Ничего удивительного. Он и родился под стук вагонных колес - отец всю жизнь был ремонтным рабочим на железной дороге, и позже, когда подрос, самой большой его радостью было следить за проходившимии через родной хутор Валуйск поездами. Ехали в них люди в далёкие, таинственные края. И везли их туда машинисты !   Мыслимо ли большее счастье ?   Нет, чего бы это ему ни стоило, он непременно выучится намашиниста. Непременно !

И сначала вроде бы ничего не мешало осуществиться его мечте. А потом она вдруг померкла. В 1919 году от тифа умерла мать, Текля Александровна. Хоронили её всей семьёй. Домой с кладбища вернулись в сумерки. Свет не зажигали, придавленные горем, молча сидели в потёмках. Наконец, протяжно вздохнув, отец сказал:

- Что теперь поделаешь ?   Будем жить, как и жили.

Вдавливая половицы, прошёл к лампе, подвешенной к потолку, чиркнул спичкой. Беспокойный язычок пламени осветил заплаканных детишек, тесно прижавшихся один к другому на широкой, пахнущей смолой лавке. Шестеро их, но только Бронислава с Петром ещё кое - как могут быть помощниками. Остальные мал мала меньше. Елене - 3 года, Александру - 4, не намного старше и Мария с Иосифом. Как они теперь без матери ?   Привести в дом мачеху ?   Конечно, среди них бывают очень даже хорошие женщины, но встречаются и такие, что не приведи бог !

- Будем жить, как и жили, - повторил Иван Казимирович. - А за хозяйку, Броня, ты. Другой хозяйки, дочка, в доме не будет...

Для маленьких Гейбо началась нелёгкая жизнь. Семь ртов, а работник - один. Мать как-то умела сводить концы с концами, у Брониславы же это не всегда выходило, хотя и очень старалась. Так что Иосе, как и его старшим братишкам и сестрёнкам, до школы ли было ?   О куске хлеба следовало думать. А кто же неуча пустит на паровоз ?   Да ещё чтобы его вести ?   И кочегаром не возьмут...

Но отрешиться от мечты своей парнишка не мог. Редкую ночь не видел себя во сне машинистом. Пробудившись, лихорадочно шептал: - Буду, всё равно буду !

И, не по возрасту настойчивый, целеустремленный  ( в роду Гейбо все такие ), - аккуратно переходил из класса в класс. А ведь учиться приходилось урывками. Не только потому, что иногда нечего было надеть на ноги или не на что купить тетради. Осложняло учёбу ещё и то, что слишком беспокойная работа выдалась у отца: без конца переезжали. Весь перегон железной дороги Луганск - Миллерово исколесили. Иной раз оказывались в таком месте, где школы совсем не было, а если и была, то за десятки вёрст. Тем не менее Иосиф благополучно закончил семилетку и сразу поступил в райком комсомола техническим секретарём. Отцу неотлагательно требовался помощник.

- Справляешься, сын ?   Не куролесишь ? - спустя некоторое время поинтересовался Иван Казимирович.

- Что ты, папа !

- А по душе работа ?

Вообще-то в райкоме Иосифу нравилось. Рядом всё время люди. Жизнерадостные, инициативные, неугомонные. А он и сам такой, В школе был секретарём комсомольской ячейки. Заговорили на хуторе о ликбезе - среди первых его организаторов оказался. А когда приступили к созданию колхоза "Верный путь", ночей не спал, бегал из хаты в хату, доказывал преимущество нового хозяйствования.

- По душе, папа. И очень, Но... но...

Иван Казимирович взял сына за локоть.

- Не надо. Сам знаю, что хочешь сказать. А только потерпи малость. Подымем меньших на ноги, тогда о паровозе можно подумать. Пока же трудись честно. Старайся !

Иосиф старался. Да так, что райком комсомола, поощряя его за редкостное усердие, послал на курсы подготовки сельских учителей.

Учителем он стал в той самой школе, где ещё совсем недавно сидел за партой сам. Превращение просто сказочное !   Теперь седобородые степенные старики величали его по имени - отчеству. Женщины отвешивали поклоны. Далеко не равнодушными взглядами одаривали девушки - казачки. Мудрено ли ?   В те далёкие годы учитель на селе был фигурой весьма видной, авторитетной. Ещё бы, первый грамотей !

И опять разговор с отцом.

- Видишь, сын, как судьба-то повернула ?   А ты хотел, чудак, на машиниста...

У Иосифа само собой - даже сообразить не успел - сорвалось с языка:

- И сейчас, папа, хочу !

Иван Казимирович кашлянул. Шутит парень или серьёзно говорит ?

- Не получается, что ли, с учительством-то ?

- В районо хвалят.

- Тогда какого !.. - Иван Казимирович запнулся, задумался. И чем дольше думал, тем на его обветреннем лице заметнее разглаживались морщины. - А знаешь, сын, это хорошо !   Значит, мечта у тебя не выдуманная, настоящая !   Это и хорошо. Что человек без мечты ?   Ровно сокол без крыльев. И всё же ещё трошки потерпи. Потерпишь ?

- Хоть два года, папа, хоть три ! - засмеялся Иосиф.

- Сговорчивый какой. Хватит и одного, - улыбнулся Иван Казимирович, любуясь стройной фигурой сына.

Ему грех было жаловаться на детей. Росли трудолюбивыми, исполнительными, любознательными. Как ни тяжко порой бывало - не хныкали, не жаловались. И на лицо на стать удались. Со вскинутой головой, с развёрнытыми плечами дорогу в жизни пробивали. Со временем все в люди вышли. Взять старшего, Петра, чекистом и комиссаром полка связи, начальником политотдела МТС и вторым секретарем горкома партии в Полтаве. И всегда, всюду оставался настоящим человеком. Потому и вручила ему Родина свою высшую награду - орден Ленина. Александр стал инженером по эксплуатации зданий и сооружений на железной дороге. Елена работала в Луганском горисполкоме. Нашли своё дело по сердцу и остальные. А дело, где бы они не находились и кем бы ни трудились, было у всех одно - служение народу.

...Через год Иосиф распрощался со школой. Те, его знал, не удивлялись, кто нет - всполошились. Как же так, был учителем и вдруг поступил в железнодорожный техникум !   Где такое видано и слыхано ?   Уж не того ли он малость ?

А Иосиф, по пословице, под ногами земли не чуял. Начинает сбываться его мечта !   Долго она не давалась, долго ускользала, но всё - таки нагнал. Теперь никакого сомнения: он будет машинистом, будет !   Так как же не чувствовать себя счастливейшим человеком на свете ?..

Итак, снова за партой... Вчерашний учитель превратился в ученика. Рядом - 15-летние парнишки и девчушки. Ему - 21-й год. Разница в возрасте существенная, иные уже дядей называют. Но не этим озабочен Иосиф. Беспокоит другое: как выкроить деньги на одежду, на хлеб - соль ?   Стипендия-то не ахти какая, от помощи же отца он решительно отказался.

- Руки и ноги, папа, есть. И голова на плечах. Неужто не выкручусь ?   Огляжусь вот только...

По выходным подрабатывал в депо, по вечерам - кому дров наколет, кому сарай или забор починит - тоже перепадало несколько рублишек. А потом и вовсе веселее стало: началась производственная практика. Проходил он её на паровозе - кочегаром. Труд же кочегара плачивался весьма прилично. Так что и кошелёк не пустовал, и на душе даже в слякотную осень - весна. Возвращается, бывало, после смены в общежитие, железным сундучком помахивает, зубами на чумазом лице - в саже да в мазуте - на всю улицу сверкает и едва сдерживается, чтобы не закричать: "Смотрите, люди добрые, рабочий человек идёт !"

Миновало 3 года, и Гейбо поднялся на паровоз "79-49"   ( на всю жизнь запомнил номер ! ), прижимая дрожащую от волнения руку к нагрудному карману: в нём, завёрнутый в плотную, водонепроницаемую бумагу, покоился новый, только что полученный диплом помошника машиниста.

- Я к вам, Фёдор Иванович...

- Знаю, знаю, - живо откликнулся Дербенец. - Меня уже предупредили.

Пытливо посмотрел на юношу. За многие годы работы на железной дороге старый машинист повидал разных помошников. Чаще всего это были стоящие парни, но встречались и явные слабаки. Каков-то будет этот ?

- Знаю, сынок. В самый раз ты ко мне, в самый кон. Вишь, паровоз-то под парами. Малость подождём и тронемся.

Всю дорогу, а вели они тяжело гружённый товар из Луганска в Миллерово, к Иосифу приглядывался Фёдор Иванович. И чем больше проходило времени, сильнее убеждался: парень что надо !   Упругий, гибкий, бицепсы, как у потомственного молотобойца, бугрятся. Пока добрались до места, через шуровое кольцо топки перелопатил не одну тонну угля. Чтобы, раскалённому добела, не дать скипеться в один ком, пудовой пикой орудовал, будто игрушкой помахивал. Ни на одном затяжном подъёме, даже между станциями Чеботовка и Красновка, будь он неладен, давлению пара упасть не дал - стрелку манометра постоянно у красной черты держал. А когда вернулись из Миллерово в Луганск, не передохнув и четверти часа, принялся готовить паровоз к сдаче: тендер водой заправил, углём загрузил, пополнил запасы мазута, пакли...

Домой возвращался  ( жил он всё ещё в общежитии ) - сердцу в груди тесно было. Вот и сбылась давняя мечта, сбылась !   Теперь сам - не от случая к случаю, постоянно ! - деньги начнёт зарабатывать. В обносках старших братьев перестанет ходить. Больше того, каждому по обновке справит. Да и вообще отныне сможет семье помогать. По-настоящему !   Но и это не всё. Пройдёт какое-то время - из помощника в машинисты выбьется. Тут никакого сомнения !   Самостоятельно поезда поведёт. А в них - зерно и нефть, станки, машины, древесина... Словом, будет делать людям добро, а добро, он слышал или вычитал, добро - это оружие cильных людей.

Дежурная по общежитию, грузная пожилая женщина, встретила его в дверях:

- Иося, срочно в горком партии !

Он недоуменно приподнял густые тёмные брови: зачем ?   То же самое сделал и в горкоме, когда секретарь поинтересовался: догадывается ли Гейбо, зачем его вызвали ?

- И приблизительно не знаю...

Минуту - две секретарь молчал, выстукивая по столу мелодию марша, затем резко тряхнул головой, спросил: хотел ли бы он стать военным пилотом ?

- Кем ? - Иосифу показалось, что он ослышался. - Пилотом, говорите ?

Так случилось, что самолёт Иосиф видел единственный раз. Да и то давным - давно. Тогда со своими босоногими сверстниками он гонял на лужайке за хутором тряпичный мяч. Неожиданно с неба донеслось незнакомое стрекотание. Оно быстро приближалось, нарастало.

- Ребя, ребя, аэроплан !

Мальчишки задрали головы и не опускали их до тех пор, пока самолёт не растаял в голубоватой дымке.

- Ух, даёт !   Поди, вёрст 100 в час !   А то и больше.

- А вышина !   Ни одна птица не подымется. Даже коршун !

О самом лётчике - ни слова. Потому что пацанам, и Иоське тоже, он представлялся человеком сверхнеобыкновенным, исключительным, в общем - неземным. Что же о нём говорить ?   Нечего и мечтать походить на него. Это ведь несбыточно. Это всё равно что прикоснуться рукой к солнцу. И вдруг, как удар грома: не хочет ли он, Гейбо, стать военным пилотом ?

- Не торопись, Иосиф. - Секретарь горкома партии снова выбил полюбившуюся ему мелодию. - Дело серьёзное, прежде чем сказать согласен или нет, подумай хорошенько.

Подумать ?   О чём ?   Зачем ?   Каждый строит жизнь по-своему. Сколько вон у него дружков, которые только и видят себя во сне военными. Пусть они и идут в лётчики. А у него своя мечта. Столько лет шёл к ней. И теперь, когда она сбылась...

- Я ведь, Григорий Семёнович, давно определил свою дорогу. По ней и буду идти до конца.

Секретарь оживился, вышел из-за стола, положил руку на крутое плечо Гейбо:

- Всё правильно !   Именно с таким характером - твёрдым, несгибаемым ! - и нужны люди в авиации. Так знай же, Иосиф Иванович, это спецнабор ЦК !   Понимаешь, Центрального Комитета нашей партии.

Вот какой крутой поворот !   Такой крутой, что у Гейбо дух захватило.

- Чего же, Григорий Семёнович, сразу не сказали ?

- Считал, сам догадаешься. За международной обстановкой-то следишь ?   Понимать должен: тучи на Дальнем Востоке, тучи на Западе...

- Ну, а когда развеем их, снова вернусь на свой паровоз ?   Или как ?

- Говоря военным языком, хочешь знать: будет ли отбой ?   Так ?   Очень сложный вопрос, Иосиф Иванович. - Секретарь помолчал, повторил: - Очень !..

Направили Иосифа в 9-ю Военную школу пилотов. Располагалась она рядом с железнодорожной сстанцией Рогань. За центральным аэродромом школы - гигантские корпуса ХТЗ. А за ним, прославленным па страну тракторным заводом, - Харьков, тогда, в 1933 году, столица Украины. Здесь, на новом месте и началась новая жизнь Иосифа Гейбо.

Он и не заметил, как отморосили нудные осенние дожди, отбушевали зимние вьюги, отбушевали зимние вьюги и метели. Словно их и не было. Остриженный под машинку, в строгой курсантской форме, так ладно облегавшей его крепкое, налитое силой тело, ненасытно постигал то, чему его учили: конструкцию самолёта и двигатель, приборы и механизмы...

- Эй, Иосиф, - шутили сослуживцы, - в конструкторы, что ли, метишь ?

- А почему бы, - отвечал шуткой же, - и нет ?   Я ведь не лыком шит !

Наступила весна. Снег с аэродрома сошёл. Обласканная солнцем, земля покрылась ярко - зелёной глянцевой травой. Прилетели жаворонки, повисли в синем воздухе трепещущими комочками, рассыпали вокруг ликующую трель.

На самолётной стоянке, перед горделиво распластавшими свои крылья У-2, выстроился личный состав 5-й эскадрильи. Её командир майор Новиков, похрустывая ремнями, прошёл с левого фланга на правый, потом вернулся к середине строя, где как раз замер Гейбо.

- Сегодня, товарищи - курсанты, вы переходите к лётному обучению. И тот из вас, кто проявит упорство и прилежание, станет пилотом. Часовым нашего родного неба !..

Словно гвозди в податливое дерево вонзились в Гейбо слова комэска: быть часовым неба !   А у часового, если нападает враг, есть два выбора. Или дать решительный отпор, или погибнуть. Третьего не дано.

Мог ли он тогда предположить, что наступит час, и не кому-то другому, а именно ему, Иосифу Гейбо, придётся делать свой выбор ?   Вполне !   Для того и стал военным. Однако никак он не думал, что случится это так скоро...

Произошло это в Мае 1939 года в Монголии, на реке Халхин - Гол. Пытаясь захватить чужую землю, японские милитаристы, нарушив границу МНР, вторглись на её территорию. А с этой братской страной у Советского Союза был заключён договор о взаимной помощи. И наши бойцы и командиры, поддерживаемые монгольскими воинами, вышвырнули захватчиков вон. Однако японское командование не утихомирилось. Больше того, к концу Июня оно вновь подтянуло к границам Монголии крупную группировку войск. 2 Июля эти войска перешли в наступление, в ночь на следующий день форсировали Халхин - Гол и захватили прибрежные сопки.

Казалось бы, единственный выход при создавшейся обстановке - вырваться из готового сомкнуться кольца, отступить. Тем более, что силы в тот момент были слишком неравны. У нас 12 500 штыков и сабель, у противника - 38 000 человек. Да и техники у японцев было почти втрое больше. Но Г. К. Жуков, вступивший в командование Советско - Монгольскими войсками, принял другое решение: контратаковать. Ударили по самураям с 3-х направлений, отбросили обратно на восточный берег реки, захватили на нём плацдармы и держались до подхода подкрепления.

Японский истребитель А5М ( И-96 ).

Японцы попытались любой ценой выправить положение. И на земле, и в воздухе бились яростно, ожесточённо. И в одной из схваток старший лейтенант Гейбо едва не распрощался с жизнью. Он погнался за вражеским самолётом и не мог видеть, как сзади к нему пристроился японский И-96. Ещё доли секунды, прострочит длинная очередь, и всё будет кончено. К счастью, на какое-то мгновение врага опередил ведомый Гейбо - лейтенант Петров. Нажал на гашетки, заработали оба пулемёта, и самурай, не завершив атаки, вышел из боя.

- В долгу, Женя, не останусь, - едва посадив самолёт, поблагодарил своего напарника Гейбо.

- Какой может быть счёт, командир ?

Высокий, худющий, с весёлыми искорками в чистых светло - карих глазах, с девчоночьими ямочками на щеках, был Петров удивительно мягок, до робости застенчив, так - на земле. Стоило же ему подняться в воздух, увидеть противника - становился совершенно другим человеком. Глаза темнели, ямочки исчезали, и по выражению его лица можно было бы безошибочно определить: страха он не ведает, от боя, какими бы последствиями тот не грозил, не уклонится и всегда готов защищать товарища, пусть даже ценою собственной жизни. Всё это он и доказал уже на следующий день.

Было жарко с самого утра, а к обеду стало вообще нестерпимо. В раскалённом белесом небе - ни единого облачка. Над выжженной солнцем степью - знойное марево. Сбившись в кучу, неподвижно застыли изнывающие от жажды овцы. На голом песчаном бугорке сидел орел, в изнеможении разинув хищно загнутый клюв.

Жизнь как бы приостановилась, замерла, и пока не придёт спасительная ночная прохлада, ничто, казалось, не сможет нарушить безмолвной истомы. Но именно в ту самую пору, когда убийственная жара достигла предела, всю окрестность от края и до края расколол завывающий гул моторов. Из-за сопок волна за волной накатывались вражеские самолёты: 10, 20, 30 !   Потом ещё, ещё...

Навстречу японцам устремились наши истребители. И под бледным куполом неба началась такая карусель, что неопытному глазу мудрено было бы уловить и разобраться: кто за кем гонится, кто от кого удирает. Вот пикирует японский И-96. Содрогаясь от чрезмерного пряжения, его догоняет советский И-15бис, за которым уже целую минуту охотится другой И-96. И все трое строчат из пулемётов, и струи свинца яростно пронизывают кипящий воздух.

Истребитель И-15бис.  Монголия, 1939 год.

Гейбо и Петров, как всегда, взлетели в одном звене. И сразу вступили в бой. Нападали, отбивались, снова падали. В короткие мгновения, когда позволяла обстановка, лихорадочно отыскивали друзей - однополчан: все ли целы, не сбили ли кого ?   И облегчённо переводили дыхание. Держатся соколы, держатся !   А ведь численное превосходство на стороне противника.

Вон командира эскадрильи Андрея Бойченко атакуют сразу двое. Ну за него можно не беспокоиться, он и не в таких переплётах побывал. Выкрутится. Тихомирову же нужна помощь, и незамедлительная !   На него наседает чуть ли не целая эскадрилья.

"Что это, - думает Гейбо, - случайность ?   Или самураи каким-то образом пронюхали, что Фома Иванович - комиссар ?"

Как опытный всадник, натянув удила, на всём скаку останавливает разгорячённого коня, так Гейбо неуловимом движением заставил свою машину сделать предназначенный для Петрова "клевок": переходим в пикирование. И тут же ринулся на выручку Тихомирову.

Комиссара любили все: и командиры, и бойцы. За уравновешенный и рассудительный характер. За сердечность и доброжелательность. А ещё за умение немногими словами сказать многое, ибо вкладывал в них жар души. В канун боёв с японскими милитаристами в полку состоялось собрание. Выступления были и холодно рассудочные, и зажигательные. Но никто не взволновал лётчиков сильнее комиссара. А он, выйдя к столу, покрытом кумачом, произнёс всего-то две фразы: "Владимир Ильич Ленин учил нас быть интернационалистами. Так как же мы не выполним завещание вождя ?"

...Атака Гейбо была насколько стремительной, настолько и дерзкой. Имея достаточный запас высоты, он метеором вонзился в гущу японских истребителей. Для удара выбрал тот, что ближе других "присосался" к отбивающемуся Тихомирову. И сразу понял: противник бывалый, умелый. Никак не удавалось поймать его в прицел. Выворачивался, ускользал. Да ещё успевал дать очередь.

"Врёшь, - твердил про себя Гейбо, - врёшь, не уйдёшь !.."

Чем упорнее становился поединок, тем сильнее душила Гейбо ярость. Кто звал, приглашал самураев на эту землю ?   С какими намерениями явились они сюда ?   Никто их не звал, нагрянули, непрошеные по-воровски. И намерение у них одно: захватить, присвоить чужую землю. Но такое на простом человеческом языке называется разбоем. А за разбой снимают голову. Пусть же, самураи пеняют на себя. Земля друзей у друзей и останется...

Гейбо увеличил скорость. Однако и противник не дремал. Ускользнув в очередной раз - пилотировал он отлично, ничего не скажешь, - японец пошёл в лоб. В подобных случаях побеждает тот, у кого крепче нервы. Не выдержишь, отвернешь - конец. Самолёты разделяют 200 метров, 100, ещё меньше... Разошлись в самое последнее мгновение, когда, казалось, уже должны врезаться один в другого. И тогда в небе полыхнул бы огненный шар, и на землю посыпались чадящие обломки.

Не теряя и доли секунды, Гейбо стал выполнять разворот на 180° с набором высоты. Только такой упреждающий противника маневр позволял успешно провести повторную атаку. Но он ещё не успел и развернуться, а рядом с фюзеляжем трассирующие пули проложили тонкую дымную дорожку.

"Чёрт !   Другой пристроился в хвост. А Женя ?   Неужели сбили ?   Или отстал ?"

Оглянулся. Нет, отсекая пулемётными очередями самураев, пытавшихся атаковать Гейбо, Петров летел рядом. Кто же тогда стрелял ?   Оказалось, тот самый японец, с которым Гейбо только что разошёлся на встречных курсах !   Он вёл огонь, "лёжа на спине", вверх колёсами. И будь немножко точнее, возьми чуток правее, пылать бы сейчас советскому истребителю. А теперь должен был думать о том, как спастись самому, ибо потерял главный козырь в воздушном бою: скорость и высоту !   Самурай перевёл самолёт в отвесное пикирование. Гейбо за ним. Самурай увеличил скорость. То же самое сделал и Гейбо. Моторы у того и другого работали на полных оборотах. Земля надвигалась с неправдоподобной быстротой. А японец, словно бы заигрывая со смертью, всё не выходил из пикирования. "Сейчас врежется, сейчас..."

Истребитель A5M2 ( И-96 ), 1939 год.

У самой земли самурай перевёл машину в горизонтальный полёт. Но на этом для него поединок и закончился. Первой же очередью Гейбо полоснул по крылу с большим оранжевым кругом...

На аэродром Гейбо с Петровым вернулись после того, как уже благополучно приземлились и Тихомиров и Бойченко, и остальные однополчане.

- А мы начали тревогу бить. Нет и нет. Что случилось ?

- На честном слове тянули, - устало улыбнулся Гейбо. - Горючее израсходовали до последней капли. К тому же... - Кивком головы показал на истребитель Петрова. - Посмотрите, сколько предназначенных для меня ударов принял он на себя.

Окружили лётчики самолёт, а на нём живого места нет. Там, тут, здесь - пробоины. Стали их считать и насчитали 75 !

- Вот это номер !   Да как ты, Женя, умудрился сесть на таком решете ?   И сколько же раз полоснуло тебя самого ?

- Ни разу, ребята...

Ему не поверили. Заставили раздеться. Крутили, вертели, ощупывали...

Лётчики на то и лётчики - без шуток они не могут. Но особенно развеселились, когда и на самом деле не обнаружили у Петрова ни единой царапинки.

- Женя, полцарства не пожалею и королеву в придачу - уступи свой амулет.

- Всё, братцы, с сегодняшнего дня от второго отказываюсь. Буду ещё тоньше Жени. Попробуй попади !

Обычно Гейбо тоже не упускал случая, чтобы ввернуть острое словцо, а сейчас ему было не до острот. Он ещё не остыл после боя. Ещё перед глазами - перевернутый вверх колёсами японский истребитель. И остервенело бьющий пулемёт. И на искажённом от напряжения лице самурая - оскаленные зубы.

Потом, со временем, многие подробности первого воздушного поединка выветрятся из памяти. Но никогда, до конца дней своих не забудет Гейбо тот оскал. Оскал врага.

Вторую войну Гейбо провёл в снегах Финляндии. Он ещё, казалось, не отдышался после изнурительного зноя в пустыне Гоби, где в Сентябре 1939 года Советско - Монгольские войска окончательно разгромили японских захватчиков, как снова - бои, бои. Разница лишь в том, что там, помогая дружественному народу Монголии освободиться от агрессора, он выполнял интернациональный долг, а здесь уже защищал родные села, города, и прежде всего Ленинград.

- Вот так-то, брат Женя, попали мы из огня да в полымя, - говорил Гейбо лейтенанту Петрову, оставшемуся и на Карельском перешейке с ним в одном звене.

Гейбо намекал на то, что, несмотря на трескучие морозы, тут, как и на Халхин - Голе, тоже жарко. Жарко в небе. Финские лётчики давно и лихорадочно готовились к предстоящим схваткам. Пилотировали они, пожалуй, не хуже самураев. Да и в смелости им едва уступали. Поэтому каждая схватка в воздухе решала, кто кого. Середины не было. И если чаще победителями выходили наши, то среди других причин, способствовавших этому, одно из первых мест принадлежало дружбе и сплочённости, готовности в смертельно опасную минуту прийти на помощь товарищу.

Как-то вскоре после Нового 1940 года эскадрилья Гейбо на лесной дороге штурмовала автоколонну противника. Только сбросили на неё бомбы - из-за облаков вынырнули самолёты. Сначала приняли их за свои. Но очень скоро разобрались: вражеские !   И получилось так, что на Петрова напали сразу трое. Причём двое тут же зашли в хвост. Это означало: через какую - нибудь секунду Петрова не станет...

Истребитель И-153 "Чайка", 1940 год

- Женя, держись ! - мысленно заклинал сослуживца Гейбо и бросил свою "Чайку"  ( истребитель И-153 )  на выручку. О том, что он сам шёл почти и верную гибель, не думал. Мысли его были заняты только одним: спасти товарища. И это ему удалось. Одного белофинна расстрелял, другого заставил прекратить атаку. С третьим Петров справился сам.

Когда приземлились, Женя, слегка заикаясь, сказал:

- С-спасибо, командир...

Гейбо прищурил серо - голубые глаза, ответил словами самого же Петрова, полгода назад произнесёнными и монгольской степи:

- Какой может быть счёт, Женя ?

Глянули друг на друга и рассмеялись. Они ещё не могли тогда предвидеть, что пройдёт 1,5 месяца и снова окажутся в сложной обстановке, а усложнят её, как и сегодня, нависшие над землёй облака.

Случилось же это 28 Февраля. Сразу после завтрака командир полка вызвал Гейбо, заставил вынуть из планшета карту, нацелился в неё указательным пальцем:

- Смотрите, страший лейтенант, сюда. Видите побережье Финского залива ?   Сейчас здесь осуществляется скрытная концентрация наших войск. Задача вашей группе - прикрыть этот район. Так прикрыть, чтобы не упала ни одна вражеская бомба...

Гейбо поспешил на аэродром, зная, что Петров уже там.

- Коварная, командир, п-погодка.

- Ещё, Женя, какая...

Действительно, высота облачности - около 1000 метров - очень удобна для противника. Выскочит внезапно из серой ватной пелены, швырнёт бомбы и снова скроется. Ищи потом ветра в поле.

Чтобы упредить врага, если он обнаружит передвигающиеся в лесу войска и попытается нанести по ним удар, Гейбо с Петровым поднялись под самые облака, там и ходили, внимательно осматривая воздушное пространство. Но миновало более четверти часа, а ни одного подозрительного пятнышка на небе не обнаружили. Стали уже подумывать, что вот так спокойно пройдёт всё патрулирование, да ошиблись. Из густого облака, словно в замедленной съёмке, показался самолёт. И это в каких - нибудь 2-х километрах от прикрываемого района. Тут уж времени на раздумье нет.

- Атакую ! - мгновенно дал знать ведомому Гейбо.

Однако противник заметил "Чайку", юркнул обратно в облака и будто растворился в них.

- Неправда, не уйдёшь !..

Гейбо - бросился в погоню. Метров 200 - 250 летел будто в молоке. Наконец пробился. Облака - внизу. Над головой - чистое синее небо и... уходящий на запад бомбардировщик. Стрелять бесполезно - далеко: 1,5 километра. Надо догнать. "Чайка" старается вовсю. Однако, странное дело, расстояние между самолётами сокращается слишком медленно.

Гейбо бросил истребитель в пикирование и сразу заметно набрал скорость. Затем резко взмыл вверх и выскочил под самым брюхом бомбардировщика. Им оказался находившийся на вооружении белофиннов английский "Бристоль - Бленхейм".

Бомбардировщик Blenheim Mk.I.  ВВС Финляндии, зима 1939 - 1940 годов.

"Встретились всё же", - усмехнулся Гейбо, напряжённо прикидывая: что предпринять дальше. Нет, лично ему опасность не грозила, противник его не видел. Но и сам в таком положении ничего не мог сделать. Все его 4 пулемёта вели огонь через воздушный винт. Значит, нажми он сейчас на гашетку, пули уйдут вперёд, не задев бомбардировщик. Оставалось единственное: подойти вплотную под острым углом. Так и поступил. Задрав нос истребителя, выскочил между хвостовым оперением и правой плоскостью бомбардировщика. Теперь находившийся в его задней кабине стрелок увидел "Чайку", но было уже поздно. Гейбо ударил в упор из всех пулемётов. Самолёт вздрогнул, брызнула из пробоины струя масла, сверкнуло пламя, потянулась дымная дорожка - ниже, ниже к земле. А вскоре над лесом прокатилось судорожное эхо - последнее воздыхание упавшего "Бристоля - Бленхейма"...

- Аминь ! - усмехнулся Гейбо и тут же зябко повёл плечами.

Горючее было на исходе. А внизу - территория врага. Попадёшь ему в руки - пощады не жди. Впрочем, какая пощада ?   Живым он не дастся. Не очень то весёлое утешение. Нет, как угодно - лучше всего плавно набрать максимальную высоту для планирования, - но во что бы то ни стало дотянуть до своего аэродрома. И тянул, тянул... Есть, можно приземляться !   Выпустил лыжи, сел. На пробеге истребитель остановился - кончился бензин. Не успел Гейбо выбраться из кабины, налетели техники, мотористы, ухватились за крылья "Чайки" и скорее потащили её в укрытие.

В ту ночь ему приснился сон. Будто сбитый им "Бристоль - Бленхейм" - последний самолёт белофиннов. Война закончилась. И действительно, сон в руку. На другой день командир полка обрадовал:

- Отбой, старший лейтенант !   Можешь возвращаться на свой паровоз.

- А Германия, товарищ подполковник ?

- Что Германия ?   С ней - договор !   Забыл ?

Прошло полтора года. Теперь Иосиф Гейбо служил по соседству с западной границей. 21 Июня, в субботу, незадолго до сумерек, в его парусиновом домике раздался резкий и продолжительный телефонный звонок. Так обычно звонили с междугородной станции. И верно, в трубке послышался знакомый, но далёкий голос:

- Иосиф Иванович ?   Привет !   Подгорный говорит...

- Здравия желаю, Иван Дмитриевич, - обрадованно ответил Гейбо. - Откуда вы ?

- Да вот, только что вернулся на зимнюю квартиру и сразу... Не терпится узнать, как у вас там ?

Гейбо улыбнулся.

- Не хочу, Иван Дмитриевич, разглашать по телефону... Но вообще-то порядок. Я вам письмо отправил, что у нас идёт инспекторская...

- Потому, Иосиф Иванович, и волнуюсь.

- Не волнуйтесь. Уже закончилась. Высшую оценку получили. А как у вас ?

- Значит, отлично ?   Молодцы !   У меня тоже в ажуре. Диплом в кармане. Теперь с новыми силами за дело !   Послезавтра буду в лагере...

Гейбо быстро прикинул: послезавтра - 23 Июня. Исполнится 2,5 месяца с тех пор, как Подгорный уехал в Монино, что под Москвой. Там проводились сборы слушателей - заочников академии Военно - Воздушных Сил.

- Чего замолчали, Иосиф Иванович ?   Слышите, приеду, говорю, послезавтра. А вы собирайтесь в отпуск. Будете купаться в Чёрном море. О путёвке я уже договорился.

- Спасибо, Иван Дмитриевич !   Очень и очень рад.

Гейбо не преувеличивал, он действительно был рад предстоящему отдыху. Хотя силы ему было не занимать, на здоровье тоже не жаловался, а всё - таки устал за последнее время чертовски. Да и не мудрено. С первого же дня отъезда Подгорного исполнял его обязанности. Для Капитана, в подчинении которого оказался, - щекотливая ситуация ! - даже один подполковник, это уже само по себе нелёгкое дело. Ведь полк - хозяйство большое, сложное. Сотни людей - и надо, чтобы они были всегда сыты, одеты, обуты; десятки самолётов - и каждый на вес золота, богатейшая техника... Самое же главное, поддержание постоянной боевой готовности. Легко ли и просто ли оно даётся ?

А тут ещё неожиданно нагрянули дополнительные трудности: намного раньше, чем обычно, полку было приказано перебраться в летний лагерь. Выехали под Львов. Полевой аэродром находился за околицей небольшого украинского села Млынув, от которого до государственной границы - рукой подать. Какого - либо специального разъяснения, почему их 46-й истребительный авиаполк столь рано и поспешно покинул постоянное место базирования, из штаба дивизии Гейбо не получил. И на вопросы сослуживцев отвечал по-военному коротко: - Так надо !

Но самого себя тут же спрашивал: а почему надо ?   Действительно, почему ?   Предвидятся осложнения с Германией ?   Тогда как же договор о ненападении ?

Две войны, на которых он побывал, помогли Иосифу Ивановичу волчьи повадки врагов изучить досконально. Бездумно доверишься их слову - дорого заплатить. Протянешь палец - всю руку оттяпают. Значит, договор договором, а ухо следует держать востро, смотреть - в оба, быть начеку, быть готовым к любой внезапности. Потому-то и начинался и заканчивался день в лагере полётами. На большой высоте и на малой. Днём и ночью. В простых условиях и в сложных...

Правда, в эту субботу истребители в воздух не поднимались. Но на это имелась своя причина. После заключительных инспекторских полётов, проведённых накануне, следовало привести в порядок материальную часть. И весь личный состав - техники, механики, лётчики - хлопотали у самолётов на земле. К вечеру они выглядели как новенькие.

- Хоть сейчас не в учебный,- а в настоящий бой, - покидая аэродром, говорили одни. Другие охотно поддерживали:

- Ничего не скажешь: потрудились честно. Можно со спокойной совестью отчаливать домой...

В лагере был узаконен обычай: каждый 4-й человек из командного состава на выходной день поочередно уезжал в Дубно к своей семье. И не было случая, чтобы кто-то его нарушил. Поэтому, когда прокатился слух, что на сей раз увольнение запрещено, ему мало кто поверил.

- Знаем мы эти шуточки. Сорока притащила на хвосте...

Однако вскоре слух подтвердился.

- Странно, - недоумевающе покачал головой старший лейтенант Иванов, ещё на финской воевавший вместе с Гейбо. - Схожу узнаю, в чём дело.

- И я с тобой, Ваня, - присоединился капитан Шалунов, тоже проведший не один жестокий бой в морозном небе Финляндии.

Исполняющего обязанности командира полка отыскали за штабной палаткой. Был он не один - в окружении других лётчиков. Они, как и Шалунов с Ивановым, хотели выяснить: правда ли, что поездка на квартиры отменена ?   А если правда, то почему и надолго ли ?

- На одну ночь, друзья - товарищи. Всего на одну. Утром отпущу, - нарочито бодрым голосом проговорил Гейбо, но собеседников такой ответ не устраивал.

Повисла неловкая тишина. Оборвал её Иванов:

- А я пообещал Вовке быть сегодня...

И опять затяжное молчание. Понимал Гейбо: от него ждут ответа убедительного, исчерпывающего. Тут двумя словами не отделаешься. Должен состояться обстоятельный разговор. Надо откровенно, без утайки поведать людям о своей тревоге, которая побудила его отодвинуть увольнение на завтра и которая не давала ему покоя ни днём ни ночью, но особенно обострилась после того, как Шалунов перехватил чужой самолёт.

Был этот самолёт без каких - либо опознавательных знаков, спортивного типа, двухместный. Советскую границу пересёк незаметно, и пока его обнаружили, успел вклиниться в глубь страны на довольно порядочное расстояние. В полк поступил приказ от старшего начальника: на перехват выслать опытного лётчика. Гейбо остановил выбор на Шалунове. Боевой опыт в нём сочетался с безудержной храбростью и решительностью. Вызвал его к себе, поставил задачу:

- Выдворить !

Спустя несколько часов Шалунов вернулся на аэродром непривычно угрюмый, хмурый. Гейбо насторожился:

- Что произошло ?

Оказалось, что лётчики неизвестного самолёта предприняли попытку не подчиниться подаваемым им знакам покинуть наше небо. Тогда Шалунов, дав из пулемёта предупредительную очередь, заставил их сесть. А затем произошло то, чего он никак не ожидал. Немецкие лётчики  ( они этого, кстати, не скрывали, больше того, настойчиво подчёркивали ) сами же подорвали свой самолёт. Всё - таки полностью скрыть свои преступные следы им не удалось. Сначала на месте взрыва была обнаружена головка фотоаппарата, потом кассета с уже заснятой плёнкой...

Домой в тот субботний вечер Гейбо пришёл поздно, когда звёзды уже усыпали всё небо и над землёй установилась томная тишина. Жил он в палатке вместе с комиссаром полка и, полагая, что тот давно спит, свет зажигать не стал, раздевался впотьмах. Но, оказалось, Трифонов тоже пришёл лишь несколько минут назад. Не виделись они с утра. Лёжа в кроватях, поделились накопившимися за день новостями, передал Гейбо и телефонный разговор с Подгорным.

- Вот как ?   Молодец наш командир !

- Ещё бы !   Не каждому под силу - заочно...

- Само собой. Но я не только об этом... - Трифонов чиркнул спичкой, в темноте замерцал весёлый огонек папиросы. - Душевный он у нас, командир-то, заботливый. Вот и о твоей путёвке побеспокоился. А только знаешь что ? - Трифонов нащупал на тумбочке пепельницу, смял недокуренную папиросу. - Помнишь наш вчерашний разговор ?   Пока не выступишь перед молодыми лётчиками, Кавказского побережья не увидишь.

- Товарищ батальонный камиссар !.. Да о чём буду говорить-то ?

- Тебе над этим голову ломать не надо. Как попал в авиацию. Интересно ?   Интересно !   Мы же все разными дорогами пришли. Но самое главное, что значит быть лётчиком. Настоящим советским лётчиком !

- Я же, комиссар, об этом ежедневно толкую. Вот и сегодня. Надо, говоришь, не с отдельными, а со всеми ?   Ладно, сдаюсь... А сейчас давай спать.

Спал Иосиф Иванович часа полтора, не больше. Разбудил его телефон, который стоял тут же, в палатке, на тумбочке в изголовье кровати. Звонил командир дивизии.

- Гейбо, как дела ?

- Нормально, товарищ полковник.

- Сколько человек отпустил на зимние квартиры ?

- Все здесь...

- Все ? - В голосе комдива одновременно и одобрение, и удивление. - Молодец !

В трубке щелкнуло, разговор закончился.

Ничего неожиданного, тем более тревожного в разговоре с командиром дивизии не было. Проверяя боевую готовность полка, начальство нередко звонило вот так, по ночам. Гейбо привык к этому, относился к звонкам, как принято выражаться в дипломатических кругах, с пониманием, ровно и спокойно. Но минут через 40 снова раздался звонок. На сей раз Гейбо насторожился. Нет, не потому, что разговор вёл опять сам комдив, такое раньше тоже бывало, а потому, что в его голосе пробились дотоле незнакомые напряжённо - жесткие нотки:

- По-прежнему спокойно, капитан ?

- Так точно, товарищ полковник !

В трубке - молчание. Слышался лишь далёкий писк, треск, шорох. А затем властно, чётко:

- Объявить полку боевую тревогу !

Проснулся Трифонов. Из палатки выскочили вместе. Установившуюся предутреннюю тишину разорвал пронзительный вой сирены. Аэродром мгновенно пришёл в движение. Короткие, отрывистые команды. Ещё более короткие ответы.

Лётчики, техники, механики, авиационные специалисты ринулись к самолётам. И каждый быстро, без суеты делал то, что ему было положено делать в подобных случаях.

Сколько объявляли за лето полку тревог ?   И ни разу не сплоховали. Потому и сейчас, наблюдая с командного пункта за расчётливыми и грамотными действиями подчинённых, Гейбо был заранее твёрдо уверен: всё обойдётся.

Вскоре здесь же, на КП, появился Трифонов, вслед за ним пришёл и начальник штаба подполковник Макаров. Необходимые распоряжения, которые должны были исходить от них, они отдали и теперь, прикидывая, какой оборот примут дальнейшие события  ( из дивизии никаких приказаний больше не поступало ), настороженно ощупывали взглядами начавшее слегка светлеть небо, обменивались отрывочными фразами:

- Роса-то нынче. По колено вымок в траве.

- Обильная роса - к вёдру...

Помолчали.

- Уже светает. А и 4-х ещё нет...

- Самая короткая ночь в году. - Это - Макаров. - Он любит во всём точность и определённость. - Зато день - самый длин...

Договорить не успел. С поста ВНОС донесли: замечены самолёты. Идут на малой высоте. Курс - на восток.

Гейбо и его товарищи впились взглядами в воздух так, что в глазах зарябило. Но далеко ли и много ли увидишь, если над землёй висит дымчатая пелена ?   Всё - таки Макаров приметил как бы слегка размытые пятнышки.

- Смотрите, вон там !..

- Вроде бы птицы, - усомнился Трифонов.

- Для них слишком быстро, - возразил Гейбо.

- На откуда могли взяться самолёты ?

- А из соседнего полка. Комдив пустил их через наш участок, чтобы проверить, как мы тут...

Не оборачиваясь, зная, что его приказ будет услышан и незамедлительно выполнен, резко бросил:

- Ракету !

Гулко стукнул выстрел. Над аэродромом высветилась огненная дуга. И только - только она погасла, взревели моторы. На взлётной полосе - звено старшей лейтенанта Клименко. Стремительный разбег - и истребители оторвались от земли. Но не за ними следил Гейбо. Всё его внимание на тех 4-х точках, что по явились со стороны западной границы. Теперь, когда они приблизились, стало ясно: да, Трифонов ошибся, летят не птицы, а самолёты.

"Ещё, чего доброго, примут ребята своих за чужих, наломают таких дров !.."

Гейбо метнулся к своему истребителю, и пока звено Клименко выполняло положенные развороты, вышел ему по прямой наперерез, дал условный знак крыльями: следовать за мной. Но тут же с досады прикусил губы. Хотя для взлёта ему потребовались считанные минуты, их оказалось достаточно, чтобы четвёрка скрылась из виду.

Помог Макаров. На аэродроме моментально была выложена из белого полотнища стрела, нацеленная в направлении Дубно: ушли туда.

"Молодец !" - мысленно похвалил начальника штаба Гейбо и нажал на ручку управления. Больше, ещё больше, ещё !   Послушный истребитель развил чуть ли не предельную скорость. То же самое сделали Клименко и его подчинённые. Не отставали, держались на нужном расстоянии.

Вскоре впереди показалась четвёрка преследуемых самолётов.

"Так-то, - улыбнулся Гейбо, - хотели перехитрить нас, да не вышло".

У вдруг недоумённо сдвинул на переносице брови. Он был уверен, что гонится за истребителями, а сейчас, когда силуэты машин приобрели достаточную чёткость, безошибочно определил: бомбардировщики !   Но где их мог взять командир дивизии, если даже и решил подобным образом проверить боевую готовность полка ?

Ещё хорошенько не зная, что могло бы значить такое, но уже предчувствуя что-то недоброе, Гейбо увеличил подачу газа. И мотор, несмотря на то, что работал, казалось, на полную мощность, заметно прибавил обороты.

Самолёты ближе, ближе. Предчувствие не обмануло. На крыльях бомбардировщиков - чёрные кресты !   Часто застучало в висках. Закололо сердце, будто вонзились в него раскалённые иглы. И суматошные, гнетущие душу мысли: "Юнкерс-88 !   С фашистскими крестами !   В нашем небе !   Почему ?   Как ?   Сбились с курса ?   Нет, нет !   Чтобы сразу 4 экипажа заблудились, такого не может быть !   Выходит, государственную границу нарушили умышленно ?   Выходит, у них вполне определённая цель ?   Да, они летят над нашей землей, чтобы разворотить, искорёжит её бомбами..."

Немецкий двухмоторный бомбардировщик  ( часто и разведчик )  Junkers Ju-88.

Что же делать ?   Что предпринять ?   А делать что-то надо. И немедленно. Пока враг не добрался до Дубно, и обрушил на него страшный груз, не превратил его в груды дымящихся развалин, в мёртвый пепел. Пока ничего не подозревающие, сонные жители  ( было 04:05 утра )  не оказались погребёнными под раз рушенными домами.

Мгновение назад Гейбо было жарко, по напряжённму лицу катились бисеринки пота, а сейчас, когда он полностью осознал смысл происходящего, ему стало зябко. И одновременно перестал ощущать боль в висках. И раскалённые иглы вроде бы больше не буравили сердце. Всё, что он испытывал до этого, вытеснило одно - единственное чувство: ярость. Чувство, которое ему было уже хорошо знакомо.

Часы на приборной доске отсчитывали секунду за секундой, а Гейбо всё никак не мог принять нужное решение. То, что немцы на нашу землю вторглись умышленно, обдуманно, теперь уже было совершенно очевидно. Но какую цель поставили они перед собой ?   Если пустились на очередную провокацию - одно. И совсем другое, коль приступили к военным действиям. В первом случае следовало проявить максимальную осторожность, как того требовал строжайший приказ высшего начальства: на провокации врага не поддаваться. Во втором же случае...

Двигатель истребителя работал на всю мощь 1000 лошадиных сил, но и он не мог заглушить надрывного гула "Юнкерсов". Нет, не на увеселительную прогулку, какими были для них провокационные полёты, шли фашистские самолёты, до отказа начинённые бомбами. Нет !   Они несли смерть.

И Гейбо решился. Качнул юркий истребитель с крыла на крыло, что означало для следовавших за ним лётчиков: "Внимание, приготовиться !"

Через несколько мгновений новая команда:

- Атакую. Прикройте !

Один тотчас пристроился сзади, а 2 круто устремились ввысь. Там могли внезапно оказаться посланные для сопровождения бомбардировщиков истребители...

Гейбо слился со своим самолётом в одно целое. Малейшее движение - и машина послушно выполнила доворот влево, ещё одно, на сей раз резкое, движение - и рванулась в стремительное пикирование. Воздушный стрелок атакуемого "Юнкерса" открыл стрельбу, но Гейбо успел увернуться от огненной трассы. Стрелок находился под прозрачным колпаком, и было хорошо видно, как его продолговатое лицо исказилось от ужаса. Впрочем, оно тут же исчезло из поля зрения. Потому что самое главное сейчас для Гейбо - прицел. Приник к нему - никакой силой не оторвать. Ага, есть !   Наплыл - чёткий силуэт с крестами. Ударить ?   Нет, надо подойти ближе, как можно ближе. Чтобы с первой очереди, чтобы наверняка !

Пора !   По-прежнему не отрывая глаз от прицела, Гейбо бьёт сразу из всех 4-х пулемётов. Ярко светящиеся точки впиваются в тело бомбардировщика. На комуфлированном металле обшивки будто пузыри лопаются - появляются тёмные отверстия. "Юнкерс" ещё продолжает полёт, но Гейбо знает: дело сделано. Круто выходит из атаки, даёт знать ведомому, чтобы он присоединился к паре Клименко для преследования остальных бомбардировщиков. А от подбитого Ju-88 уже тянутся тёмные струи, суматошно мечутся пунцовые язычки пламени. Затем самолёт резко клюет носом и идёт к земле. Вспыхивает огромный огненный шар. Вихрятся клубы чёрного дыма. Грохочет взрыв, от которого сотрясается небо.

Гейбо бросает взгляд на приборную доску. Часы показывают 4:20.

Всего - навсего 4:20. Значит, - трёт виски Гейбо, - с тех пор, как "Юнкерсы" нарушили границу, прошли лишь считанные минуты ?   Да, считанные... А он успел столько пережить, передумать. Хотя, собственно, чему удивляться ?   Навалилась такая тяжесть !   Но он должен, он обязан её выдержать. Обязан !   Ведь отвечает он не только за себя. Ему доверена, пусть и временно, судьба целого полка. И зависит она от того, какое он примет решение, какие отдаст распоряжения. Что ж, решение им принято единственное: уничтожить врага. И первым атаковав заклеймённый крестом бомбардировщик, превратив его в смрадно пылающий факел, он тем самым дал подчинённым наглядный урок: так бить фашистскую мразь !..

Перекладывая истребитель с крыла на крыло, Гейбо попытался отыскать в воздушном пространстве Клименко и его товарищей. Бесполезно. Скрылись где-то за горизонтом. Выходит, надо идти на посадку. Зарулил поближе к командному пункту, выбравшись из самолёта, быстро снял парашют, взглянул в ту сторону, где к небу тянулся столб по-змеиному извивающегося дымя.

Неужели война ?   Гибель тысяч и тысяч, а, возможно, и миллионов ни в чём неповинных людей. Стертые с лица земли города и сёла. Выжженные, вытоптанные хлеба на колхозных полях. И пронзительный вой бомб. Но как не вяжется всё это с необыкновенно тихим утром. Вон, за лётным полем, на пышноголовой черешнне шелохнётся ни одна ветка. Обласканные первыми лучами солнца, безмятежно искрятся росинки на траве что буйно зеленеет вокруг аэродрома...

Гейбо сунул в рот папиросу, затянулся раз, втором третий. Без передышки. Так же жадно курили начальни штаба, комиссар полка. И все трое молчали. И не могли отвести глаз от полыхающего вдали "Юнкерса". И думали все об одном и том же: нет, это не просто военный конфликт.

Каждый из них, уже достаточно умудрённый жизненным опытом, отлично понимал: это - война. Однако поверить ещё не могли, не хотели. Да и у других лётчиков это не укладывалось в голове.

Гейбо раздавил в кулаке недокуренную папиросу, приказал начальнику штаба:

- Доложите в дивизию о случившемся.

- Я уже попытался, командир, это сделать, но не удалось. Нарушена связь.

Трудно, ох как трудно начинается день. Нет связи, А она - нерв армии, её глаза и уши. Как же без неё ?   Полк сразу оказался вроде бы отрезанным, изолированным от всей страны. Ждать указаний, распоряжений не от кого. Выход один: всю ответственность за дальнейшее взять на себя, действовать на свой страх и риск.

- Распорядитесь: удвоить бдительность !

Это - начальнику штаба.

- Пройдите по эскадрильям. Чтоб люди были готовы к бою.

Это - комиссару полка.

Едва Макаров и Трифонов отошли от Гейбо, произвело посадку звено Клименко.

- Товарищ капитан, сбито ещё два "Юнкерса".

- А четвертый ?

- Удрал обратно. Через границу.

- Хорошо, старший лейтенант. Заправляйте самолёты !

Один за другим хлопнули два выстрела. Не успевший ещё прогреться воздух с шипением рассекли красные ракеты. И сейчас же находившиеся в боевой готовности № 1 истребители, промчавшись по взлётной полосе, устремились навстречу новой группе вражеских бомбардировщиков. Только теперь их было уже не 4, а больше 20. И летели не одни - под прикрытием "Мессеров".

Так для 30-летнего капитана началась 3-я по счёту война.

Часов в 10 утра вместе с другими лётчиками полка Гейбо должен был взлететь для отражения очередного налёта гитлеровских самолётов. Он уже забрался в кабину истребителя, но тут увидел, как, взвихривая пыль, к аэродрому мчится чёрная "Эмка". Пронзительно скрипнув тормозами, машина остановилась возле КП, и из неё выпрыгнул майор Подгорный. В другое время и при других обстоятельствах были бы, конечно, и продолжительные рукопожатия, и улыбки, и нескончаемые расспросы, поскольку они не виделись больше 2-х месяцев. Не то сейчас. Гейбо коротко доложил о сложившейся обстановке, Подгорный молча выслушал, потом сказал негромко, чеканя каждое слово:

- Будем, Иосиф Иванович, воевать !   Бить фашистов !

Лётчики бились ожесточённо, не ведая страха. В районе аэродрома смрадно чадили обломки уже 4-х "Юнкерсов", одного "Хейнкеля" и 2-х "Мессеров".

- Разрешите, Иван Дмитриевич ? - показал Гейбо взглядом на небо, где, в стороне от аэродрома, эскадрилья Шалунова вела напряжённый бой с полдюжиной вражеских самолётов.

- Да. - И уже после того, как Гейбо взлетел, Подгорный чуть слышно добавил про себя: - Ни пуха, Иосиф...

Как ему хотелось сейчас устремиться следом, ворваться в строй ненавистных "Юнкерсов" и "Мессеров". Но он не сомневался: лётчики справятся и без него. Подобрались они в эскадрилье Шалунова один к одному. А к ним ещё вот - вот присоединится и Гейбо со своим ведомым. Не пройдёт враг !   Не мог Подгорный принять участие в этой воздушной схватке и потому, что требовалось немедленно решить дела, накопившиеся здесь, на земле. И прежде всего ещё раз попытаться выйти на связь со штабом дивизии.

Через полчаса он с горечью убедился: все старания напрасны. Ни на телефонные звонки, ни на телеграфные запросы и вызовы охрипших от натуги радистов штаб не отвечал. Но сама дивизия жила, сражалась !   И тот полк, что был по соседству с 46-м, и другой, находившийся дальше, снова и снова поднимались навстречу вражеской авиации, не давая ей прорваться в глубь страны.

Чем заметнее прибавлялся день, тем сложнее становилась обстановка в воздухе. Всё больше гитлеровских самолётов пересекало границу, и, чтобы их остановить, отбросить назад, лётчикам приходилось растягиваться по фронту. К 14:00 лётчики 46-го авиаполка дрались уже в районе Дубно. В это время пост ВНОС обнаружил приближающихся с запада 18 пикирующих бомбардировщиков Ju-87. А на аэродроме лишь 8 истребителей, только - только успевших заправиться горючим и пополниться боеприпасами после очередного вылета.

Гейбо повёл семёрку - сам восьмой - наперехват. Пока сближались с противником, наметил завязку боя: атаковать ведущий бомбардировщик. Если атака удастся, оставшиеся без командира стервятники наверняка не выдержат, нарушат свой боевой порядок. А уж тогдя истребители - знай не зевай !

Не замечая того сам, Гейбо всем корпусом подался вперёд. По телу от нетерпения пробегала нервная дрожь. "Скорее, - мысленно подгонял самолёт, - скорее, милый !.."   Но тот уже и так развил максимальную скорость - расстояние между ним и Ju-87 таяло прямо на глазах. "Ну вот, кажется, можно".

"Атакую ведущего. Прикройте", - качнул он с крыла на крыло свой "ястребок".

Немецкий пикирующий бомбардировщик - штурмовик Junkers Ju-87B-1.

Прошла секунда, вторая, и вокруг истребителя начали бесноваться вражеские трассы. То у левого крыла рассекут воздух, то у правого, то полоснут возле самого винта. Чтобы не оказаться сбитым, приходилось резко маневрировать, и потому поймать бомбардировщик в прицел было очень трудно. Всё - таки удалось !   Не выпуская фашиста из скрещенных линий оптического прицела, Гейбо с ненавистью ударил длинной очередью. Самолёт накренился влево и... В следующий миг Гейбо обволокла полная темнота. А когда снова пришёл в себя, почувствовал: что-то тёплое и липкое разливается по спине.

"Ранен ?   Не может быть !   В первый же день... Нет, какое-то недоразумение..."   Впоследствии оказалось то и другое - и ранен, и самолёт повреждён.

"Прыгать с парашютом ?   Нет, - стиснул зубы Гейбо, - нет !.."

И он выключил мотор и посадил истребитель. Как - ни сам не в состоянии был объяснить, ни сослуживцы не могли понять. Но - посадил.

Ему бы радоваться: сам жив, машина цела, а он места себе на находил, вырываясь из цепких рук полкового врача. Там, в воздухе, бились без него. Каково им, 7-м, против 18-ти ?   Но стоп, кажется, "Юнкерсов" уже 17. Куда же делся ещё один ?   А вон он, на опушке березовой рощицы пылает. Молодцы, ребята !   Стремительно носятся между стервятниками и, не давая им опомниться, бьют то длинными, то короткими очередями. Фашисты пытаются ускользнуть - не получается. Вот и второй Ju-87 задымил. Судя по всему, подбил его Шалунов. А возможно, старший лейтенант Гутор. У них одинаковые "почерки" воздушных атак. Впрочем, так ли уж важно, кто сбил ?   Главное, дымит фашист, дымит !   Правда, он ещё надеется на спасение, тянет туда, к западному горизонту. Не дотянул. Сначала, как всегда бывает в подобных случаях, полыхнуло огненное зарево, а потом докатился и грохот взрыва.

Потеряв ещё один, 3-й, бомбардировщик, так и не сумев восстановить боевой порядок, распавшийся после атаки на их ведущего, немцы не выдержали, повернули вспять...

Впервые за весь день лётчики собрались вместе за ужином. Никто из них не завтракал, не обедал, а еда в рот всё равно не шла. И ни шуток, без которых раньше просто не умели обходиться, ни смеха. Тишина. Придавило страшное горе, обрушившееся на страну. И устали. Настолько устали, что некоторые даже руки поднять не могли, чтобы взять вилку, кусок хлеба. Ведь и один воздушный бой выматывает человека до предела. А тут пришлось подниматься в небо по 7 - 8 раз !   И всякий раз вести схватки с численно превосходящим противником.

- Сбили 15 самолётов...

Это, нарушив тишину, проговорил Подгорный. Как обычно, не повышая голоса. Но услышали его все, кто находился в лётной столовой. Оживились. Вскинули головы, расправили плечи. 15 уничтоженных стервятников !   Дорого заплатили фашисты за разбойничье нападение. Очень дорого !   А Подгорный всё тем же сдержанным голосом продолжал:

- Немногим гитлеровцам удалось пройти через район прикрытия нашего полка...

Отодвинув в сторону тарелку, обвёл взглядом боевых сослуживцев. Прошёл один - единственный день, а как они все изменились !   Стали строже, суровее лица. Им, ещё совсем недавно безусым, выпало такое испытание. Им и их более опытным товарищам, хотя у этих опытных тоже ещё всё впереди. Даже самому "старому" в полку лётчику, капитану Гейбо, исполнилось всего лишь 30 лет.

Гейбо находился тут же, в столовой. Не то что от отправки в госпиталь - от санчасти отказался наотрез. Так же поступил и капитан Шалунов, раненный в бедро. И старший лейтенант Гутор, которому вражеская пуля прошила бок в тот момент, когда, завершая начатую Шалуновым атаку, он сбил один из пикирующих бомбардировщиков Ju-87. И лейтенант Цибулько...

На Цибулько навалились одновременно 3 Ме-109 - явление в тот день нередкое. И конечно же, исход боя гитлеровцам был заранее ясен. Вопрос заключался лишь в том, кто именно из них собьёт русского и на какой минуте. Однако время шло, а запланированная победа всё ускользала. Резкими эволюциями русский непостижимым образом уходил из - под верного удара и тут же нападал сам. Раздосадованные его упорством, гитлеровцы стали терять самообладание. А Цибулько не только выкрутился из беды, но и сам сбил один "Мессер".

"Представлю к ордену", - подумал Подгорный о Цибулько и перевёл глаза на соседний с ним столик. Одно место было свободно. И там не занято, и тут... Только огромным усилием воли сдержал командир полка готовый вырваться стон. Да, сбито 15 самолётов... Но сколько бесконечно близких и дорогих ребят пожертвовали собой, чтобы преподнести фашистам этот жестокий уррк. Вот и стул Иванова тоже сиротливо пустеет. И он, Иванов, уже никогда не придёт в столовую. Не одарит однополчан доброй улыбкой. Не скажет, слегка растягивая слова: - Хлеб да соль !

И сослуживцы, улыбаясь, не ответят: "Едим, да свой !"

И. И. Иванов.

Погиб Иванов на восходе солнца. Его звено дралось с 4 Не-111. Отступать не хотел никто. Одни пытались любой ценой пробиться на восток, другие - вышибить их на запад. От неумолчной трескотни пулемётов и пушек, от рёва моторов гудело небо. Но вот за головным бомбардировщиком зазмеилась дымная полоса, остальные повернули вспять. Над головами наших лётчиков снова было чистое небо, и они повернули домой. Однако на полпути встретили ещё 3 Не-111. Дружно пошли на них в атаку всем звеном. И так удачно, что с первого же захода Иванов поймал в перекрестие прицела вражеский бомбардировщик. Нажал на гашетки - пулемёты молчали. Боеприпасы кончились ещё в предыдущей схватке.

Повезло фашисту, повезло... Что с ним сделаешь, если в пулемётах нет ни одного патрона ?   Откинувшись от ненужного теперь ему прицела, Иванов, тряхнув головой, словно отбрасывая от себя последние сомнения, пошёл на таран "Хейнкеля". Фашистский стрелок молчал. То ли растерялся, то ли оружие отказало, а может быть, хотел подпустить истребитель ближе, да просчитался: дать очередь он так и не успел. И-16 врезался во вражеский бомбардировщик, развалив его на части...

Немецкий дальний бомбардировщик  ( он же - и разведчик )  Heinkel He-111.

Так был совершён таран в первые же часы войны. Так лётчик - истребитель Иван Иванович Иванов, совершил подвиг, вошёл в бессмертие.

Многое, очень многое не было известно тогда. А если точнее - почти ничего. Шёл лишь первый день войны. Не мог, конечно, Гейбо предположить, что пройдёт меньше 2-х месяцев, и он снова будет ранен в неравном бою. А бой тот он запомнит на всю жизнь.

Полк, вооружённый к тому времени новыми самолётами ЛаГГ-3 и воевавший уже на Ленинградском фронте, получил приказ: нанести удар по моторизованной колонне немцев, рвавшихся к городу на Неве. Подошли к цели на высоте 1500 метров. Погода солнечная, и хорошо видно, как над дорогой колышется длинный шлейф рыжей пыли.

- В атаку ! - подает команду капитан Гейбо.

Все 14 самолётов, следуя цепочкой, обрушили свои удары на врага. Первый заход - удар 100-кг бомбами: их на каждом "ЛаГГе" по две. При втором заходе пустили в дело пушки и пулемёты. Били с малой высоты, наверняка. Гитлеровцы огрызались, суматошно стреляя из всех видов оружия. Небо, до этого чистое, безоблачное, почернело от разрывов зенитных снарядов. Казалось, несдобровать ни одному самолёту. Но они уцелели все. Вышли из пикирования, развернулись на третий заход...

А там, на земле, настоящее столпотворение. В кюветах валяются опрокинутые вверх колёсами орудия. В кузовах грузовиков рвутся боеприпасы. Горят бронетранспортеры. И по всей колонне, от головы до хвоста, перекатываются клубы жирного дыма.

Боевое задание камандования выполнено, самолётам можно возвращаться на свой аэродром. И тут случилось так - на войне бывает всякое, - что Гейбо оказался в одиночестве. Фашистские Me-109 будто того и ждали. Ринулись двумя парами а атаку. Ринулись из очень выгодного положения - сзади.

Один против четверых... Что ж, надо смотреть действительности прямо в глаза: надежды на спасение никакой. Приходилось, и не раз, вести бой одновременно с двумя гитлеровскими стервятниками, с тремя. Но сразу 4 Ме-109... Силы слишком неравны. Сомнут. Попытаться уклониться от схватки, уйти ?   Догонят. Скорость у них выше. Значит, смерть ?   Она... Пусть !   Только надо, чтоб враг заплатил за неё как можно дороже.

Гейбо мгновенно развернул самолёт на 180° и оказался на встречном курсе с немцами. Те сначала опешили. "Сумасшедший, что ли, этот русский ?   Чего он торопится на тот свет ?" - наверняка так подумали фашисты.

Открыли огонь. Пулемётная трассирующая очередь впилась в крыло, снаряды пушки выдрали клочья из фюзеляжа истребителя. Вот и всё, сейчас грохнется. Но что за дьявольщина, держится, не падает. Больше того, уходит в вираж.

Однако Гейбо, ещё не завершив виража, сам повис на хвосте одного "Мессера". Он всё своё умение, всю злость и ненависть вложил в удар: получай, гадина !   "Мессер" загорелся.

Осталось 3 Ме-109. Уже полегче. Гейбо снова пошёл в атаку, и снова ему удалось под выгодным углом развернуться к противнику. Теперь самое главное, взять его в прицел. Мысли, чувства, зрение - всё сосредоточено на этом. И не заметил, как со стороны солнца выскочил фашист, хлестнул из бортовой пушки "Эрликон". Снаряд угодил в защищённую броней спинку сиденья. Последовал взрыв, и правая рука Гейбо безвольно повисла: осколки раздробили лопатку. В тот же миг из - под ног пыхнул огонь. Загорелся центральный бензиновый бак самолёта. Повалил густой дым, перехватил спазмами горло. Дышать стало невозможно.

Превозмогая боль, от которой темнело в голове, Гейбо опустил очки, чтобы защитить от пламени глаза, освободился от привязных ремней. А подняться и выброситься из истребителя не успел. Потерял сознание.

Падал он на нейтральную полосу - между гитлеровскими и нашими войсками. И сотни людей, на минуту приостановив бой, следили за кувыркающимся огненым клубком. Немцы - со злорадством, наши - с замиранием сердца. Когда до земли оставалось метров 800, самолёт взорвался в воздухе... Но не все видели, как из кабины за несколько секунд до взрыва отделилась тёмная фигурка пилота.

Санинструктор стрелкового батальона Надя Бондаренко зажмурилась. А когда открыла глаза, вскрикнула от радости. Жив лётчик !   Вон видно, как стропы парашюта перебирает, в сторону своих тянет. Над упавшим лётчиком ещё трепетал купол парашюта, а она, поудобнее перекинув через плечо сумку с медикаментами, уже бросилась на помощь. Пригнувшись, подбежала к нему, опустилась на колени. На лётчика жутко было смотреть. Лицо и руки обгорели, спина залита кровью.

- Не бойся, девушка. Свой я, - подал голос Гейбо.

- Потерпи, родной. Больно будет.

Девушка положила раненого на плащ - палатку, поволокла. Тяжело, выбилась из сил. А тут ещё немцы открыли такую пальбу !   Но не бросила Надя раненого, дотащила до окраины леса, где была замаскирована санитарная машина...

Через 2 часа Гейбо находился уже в Ленинграде, лежал на операционном столе в госпитале. Операция длилась долго. Гейбо то терял сознание, то опять ненадолго приходил в себя. Наконец услышал голос женщины - хирурга:

- Ну вот и всё, герой, теперь живи долго...

А тем временем лётчики, вернувшись на свой аэродром, доложили, что их командир взорвался в воздухе. И пошли из штаба полка две "похоронки": одна была адресована отцу Гейбо, вторая - жене. Тем больше обрадовались Иван Казимирович и Таисия, когда через некоторое время  ( они уже знали, что их Иосиф жив ) в газете "Правда" прочитали корреспонденцию Г. Улаева "Воздушный бой майора Гейбо":

"Майор Иосиф Гейбо известен как смелый и опытный воздушный боец, опытный командир. Вчера майор снова показал своё мастерство в воздушном бою против фашистских мерзавцев.

Мужественно повёл своих питомцев майор Гейбо на врага. В этом бою он сбил 2 фашистских самолёта: Ме-109 и Ю-88. В горячей схватке майор получил несколько ранений, но не оставил управления самолётом. Напрягая все силы, он повёл машину на свой аэродром и произвёл посадку".

...В 1944 году, под Яссами, переезжая с одного аэродрома на другой, Иосиф Иванович увидел на безымянном полустанке локомотив с таким знакомым ему номером: "79-49". Это паровоз его юности, пленённый фашистами. Водитель "Виллиса" старший сержант Владимир Пелицкий, ничего не понимая, недоуменно смотрел на своего командира дивизии: полковник, храбрейший лётчик, а плачет, глядя на какой-то паровоз.

...Иосиф Иванович вместе с товарищами по оружию освобождал от гитлеровской скверны многострадальную Польшу - родину отца и матери, откуда они, в самом начале века, подались тайком в Россию, не выдержав полной унижений жизни на конюшне пана.

...4 Апреля 1946 года Национальный комитет столицы Словакии вручил советскому офицеру И. И. Гейбо диплом почётного гражданина Братиславы "...в знак его неоценимых услуг, которые он, вместе со своими героями - солдатами Красной Армии, оказал при освобождении главного города Словакии".

Но и уйдя в отставку, Иосиф Иванович не остался без дела: возглавил в Куйбышеве областной штаб Всесоюзной военно - спортивной игры "Зарница".

В один из ярких солнечных дней ему довелось принимать парад победителей праздничного марша в честь очередной годовщины пионерии. Объехав в открытой машине на главной площади города торжественные колонны юных ленинцев, он с внезапно нахлынувшим волнением сказал:

- Пионеры, к борьбе за дело Ленина будьте готовы !

На мгновение установилась такая тишина, что стало слышно, как на деревьях в скверах шелестит листва. Не спуская восхищённых глаз с седого генерала, на груди которого сияет Золотая Звезда Героя, армия красно - галстучных мальчишек и девчонок ответила:

- Всегда готовы !