Шинкаренко Фёдор Иванович

Наступило 30 Ноября 1939 года. Было ещё темно, но люди были в полной боевой готовности. Техники ещё раз осматривали самолёты, лётчики проверяли вооружение. В 8 часов весь горизонт побагровел от вспышек орудийных выстрелов. Раздался залп многих сотен орудий. За первым залпом последовала непрерывная канонада.

...Рассвело. По небу плыли низкие густые облака. Вылетать в такую погоду нельзя. А все так рвались сразиться с противником !  Ждали весь день, но так и не пришлось вылететь.

Утром 1 Декабря все поднялись в хорошем настроении. Погода явно улучшалась. Сидим в самолётах, ждём приказа о вылете.

Вдруг из землянки, где помещался штаб эскадрильи, выбегает командир... "Запускай моторы !" - раздалась команда. Лётчики и техники только этого и ждали. Вмиг заревели моторы. Не прошло и нескольких минут, как эскадрилья была в воздухе и взяла курс на Выборг.

Подлетая к границе, мы увидели сплошное зарево. Дым от пожарищ поднимался высоко. Еле пробились через него. Наконец, линия фронта осталась позади, мы - над территорией противника. Молчит земля, как бы притаившись и выжидая, на ней не видно ни одного живого существа, как будто всё вымерло.

Все напряжённо смотрят вокруг. Вдали появляется точка. Она всё увеличивается и приближается к нам. По сигналу командира эскадрильи Шинкаренко, идём навстречу. Уже вырисовываются контуры самолёта, он хорошо виден. На плоскостях и фюзеляже блеснул белый круг со свастикой. Шинкаренко со своим звеном бросился на вражеский самолёт, и тот, не ожидавший встретить нас так далеко от линии фронта, стал падать, сбитый меткими пулями Шинкаренко и Григорьева.

Бомбардировщик всё больше и больше дымил, вот уже показалось и пламя. Самолёт шёл со снижением. Наступали критические минуты. Неизбежна посадка на территории противника. Другого выхода не было. Внизу блеснуло большое озеро. Пылая, бомбардировщик удачно приземляется, немного скользит и закрывается дымом. Тут противник с берегов озера открывает по севшему самолёту ружейно - пулемётный огонь. Подходить к самолёту белофинны не рискуют. По самолёту начинает бить артиллерия. Экипаж бомбардировщика выходит на озеро. Фигуры лётчиков нам хорошо видны. Огонь противника по озеру и воздуху усиливается.

Звено Булаева пошло на подавление огня артиллерии. Через несколько секунд артиллерия противника умолкла. Мы непрерывно атакуем пулемётные точки. Как только на берегу вспыхнет огонёк пулемёта, смотришь, уж там пикирует наш самолёт и заставляет противника замолчать.

Сбросив свои бомбы на укреплённую полосу противника, возвращаются звеньями бомбардировщики. Вот они подошли к месту посадки своего товарища. От группы отделяется один самолёт. Он идёт на посадку. Белофинны, на время прекратившие огонь, усиливают его сейчас во 100 крат. Но бомбардировщик смело и упрямо снижается. Лыжи его, вздымая снежную пыль, недолго скользят по озеру. Вот он остановился. Подруливает. Экипаж подбитого бомбардировщика быстро вскакивает на самолёт. Истребители же в это время непрерывно атакуют огневые точки врага. Погрузка закончена. Самолёт пошёл на взлет. Теперь он в кругу своих. Скоростные бомбардировщики, оцепив его, легли на курс и пошли домой...

Шинкаренко решил ничего не оставлять врагу. Дает сигнал расстрелять оставшуюся на льду озера машину. Несколько очередей, и подбитый самолёт загорается с утроенной силой.

Так в первой половине Июля 1941 года я и некоторые мои товарищи были направлены в Орел, где шло укомплектование и переучивание лётного состава полка на самолёты МиГ-3.

18 Августа 1941 года командир эскадрильи нашего 42-го истребительного полка Старший лейтенант Николай Власов таранил немецкий самолёт Ju-88. Этот самолёт был воздушным разведчиком. Власов перехватил его и вступил с ним в бой. В штабной документации о том бое было записано: "При ведении боя с самолётом противника Ю-88, Н. Власов, израсходовав боекомплект, протаранил его. Экипаж погиб, самолёт разбит. Старший лейтенант Н. Власов при посадке с убранными шасси получил ранение".

Мы делали вылет за вылетом. Клинья противника а его основные силы хорошо прикрывались зенитным огнём. Почти в каждом вылете нам приходилось вести воздушные бои с вражескими истребителями. Нагрузка была предельной. На штурмовку летали звеньями, одно за другим, с таким расчётом, чтобы постоянно держать немцев в напряжении и так замедлять его продвижение. При наших атаках даже такими малыми силами колонны гитлеровцев останавливались, мотопехота разбегалась по кюветам, оврагам и ложбинам. После посадки лётчики часто даже не выходили из кабин. Как только машину заправляли горючим и пополняли боекомплект, звено тут же шло на очередной взлёт. И так беспрерывной чередой в течение всего дня. После 3 - 4 боевых вылетов на каждого наваливалась такая усталость, что многие лётчики даже отказывались от обеда: только бы не тратить остаток сил и не покидать самолёт.

Вскоре после того, как фронт был прорван, немецкие танки вышли к окраине Орла. В тот день мы должны были перебазироваться на запасной аэродром Отрада, севернее Орла. Однако высланная туда группа техников донесла, что никаких тыловых частей на аэродроме нет, он покинут и вести с него боевую работу невозможно. Сверху было приказано перебазироваться в Мценск. Перебазирование проходило в ходе боевых действий: взлетали со своего аэродрома на штурмовку, а производили посадку в Мценске. Так начали мы очередной боевой день.

Моё звено вылетало в тот день первым. Возвращаясь с задания, я заметил, что вражеских танков в непосредственной близости от Орловского аэродрома нет. С него, как обычно, в порядке очередности взлетали звенья, поэтому я приземлился и со всем звеном отрулил на юго - восточную окраину лётного поля, где техники начали заправку наших машин. Лётчики самолётов не покидали.

Сзади нас, метрах в 300, по самой окраине аэродрома проходила железная дорога. Заправка близилась к завершению. Мы видели, как на боевое задание взлетело последнее звено полка. На аэродроме оставалось только наше звено, когда на насыпь и полотно железной дороги вышли сразу 3 фашистских танка и открыли огонь по аэродрому. Первые снаряды со свистом пролетели над нами и разорвались впереди на лётном поле. Я невольно втянул голову в плечи, скомандовал "От винта !" и запустил двигатель. То же сделали и мои подчинённые.

Говорят, чудес не бывает. Бывают. Мы взлетели под прицельным огнём, не выбирая курса, и ни один из нас не угодил в воронку. Это можно считать чудом. Когда я вспоминаю этот взлёт, мне и по сей день становится неуютно.

Мы пошли на Мценск и вскоре увидели безотрадную картину. Мценский аэродром, занимавший площадь каких - нибудь полтора квадратных километра, был забит самолётами различных типов, которые стояли по периметру поля в несколько рядов. Оказалось, что сюда перебазировались почти все полки ВВС фронта, которые в связи с быстрым продвижением противника лишились своих передовых аэродромов. Сразу подумалось: один массированный налёт вражеских бомбардировщиков - и большая часть авиации фронта перестанет существовать...

Зарулив куда указывал дежурный, я понял, что самолёты нашего полка разбросаны по всему аэродрому и сосредоточить их в каком - то одном секторе невозможно: всё перемешано, свободной площадки нет... Печальную картину на аэродроме довершала полная неразбериха: смешались офицеры разных частей и рангов, никто никого не слушал и не слышал, командиры полков были озабочены тем же, чем и я. В этой ситуации я был за командира, так как Ф. И. Шинкаренко остался в Орле и контролировал исполнение приказа об уничтожении объектов, а также руководил эвакуацией инженерно - технического состава полка.

Скоро на высоте примерно 5000 метров появились два звена Не-111, и на аэродром посыпались бомбы. Несколько самолётов вспыхнуло. Некоторые машины взрывались. Как я и предполагал, никто не вылетел на отражение налёта, хотя в такой обстановке первое, о чём должен был бы позаботиться старший командир на аэродроме, это выделить 2 - 3 дежурных звена и держать их в боевой готовности.

После налёта, который вызвал ещё большую суету и неразбериху, появился грузовик, который шёл мимо стоянок по краю лётного поля. Стоявший в кузове офицер оповещал командиров частей о том, что они должны немедленно собраться на северной окраине аэродрома у прибывшего командующего ВВС Красной Армии. Никаких других машин не было. Побежали. Когда собралось большинство командиров, Генерал П. Ф. Жигарев потребовал, чтобы до наступления темноты ни одного самолёта на аэродроме не осталось. Некоторые командиры попытались доложить, что не все самолёты заправлены и что большинство лётчиков не подготовлены для полётов в темное время суток. Выслушав всё это, П. Ф. Жигарев только повторил свой жёсткий приказ.

Наш полк должен был перебазироваться на полевой аэродром Залегощ. О нём в полку никто не знал. Как выяснилось несколько позже, его и не было вовсе. Было обыкновенное поле, на котором предстояло произвести посадку. Находилось оно в 80 - 90 километрах восточнее Мценска. Даже подобия ночного старта в том поле, конечно, не было. Трава на поле была скошена, и по самой середине в одну линию стояли стога. А рядом там проходит железная дорога Орел - Елец. Все эти приметы, конечно, не гарантировали того, что, вылетев туда второй раз в жизни, да в сумерки, я безошибочно найду это поле... Вернувшись к стоянке самолётов, я поставил задачу командирам эскадрилий и звеньев, объяснив, как найти новый полевой аэродром, сказал, что вылетаю первым, и что к прилету остальных звеньев на посадочной площадке будут зажжены стога. Посадку надо производить по направлению костров. Два рядом стоящих зажжённых стога будут обозначать посадочное "Т". Главная проблема - горючее. По моим расчётам, у лётчиков должно было остаться после перебазирования в Мценск примерно по полбака, а этого до Залегоща хватало.

Закончив инструктаж, я со своими ведомыми взлетел. Мы довольно быстро нашли площадку и благополучно сели. Каждый стог разделили пополам и одну часть убрали в сторону как запас горючего. Подожгли стога по всей линии, обозначив "Т", и стали ждать остальных. Сырое сено горело медленно - это было нам на руку.

Пришло ещё одно звено и тоже благополучно совершило посадку. Людей стало больше, они начали помогать подносить сено из запасных стогов.

Наступила полная тьма. Один раз мы услышали рокот приближающихся самолётов, но они прошли стороной, и всё снова стихло. Ни шума, ни самолётов...

Сбор с "Илами" планировался по кругу над нашим аэродромом. Группу истребителей должен был возглавлять я. Мне было приказано вывести группу точно на аэродром для удара с первого захода. Мы ожидали сильное противодействие зенитной артиллерии и истребителей противника, поэтому очень важно было достичь внезапности при первом заходе. Из - за плохой погоды накануне произвести разведку аэродрома не удалось. "Может быть, это и к лучшему, - размышлял я, сидя в кабине своего "МиГа". - Аэродром мы знаем хорошо, а разведка могла бы только насторожить врага, и тогда на внезапность трудно было бы рассчитывать". А мы, с нашими весьма ограниченными силами, все свои расчёты строили на внезапности.

Время идёт, штурмовиков по - прежнему нет. Так бывало и в предыдущие дни. Сидишь часами в кабине в ожидании команды на вылет, а вместо этого вдруг отбой: вылет откладывается. И это напряжённое ожидание выматывает больше, чем воздушный бой... Туман начал приподниматься и от штурмовиков пришла команда быть в готовности... Ждём. Ещё час проходит, потом другой...

Наконец появляются штурмовики. Они ходят под облаками на высоте 70 - 80 метров. Вялое состояние от неопределенности и долгого ожидания как рукой сняло. Взлетаем, пристраиваемся к штурмовикам - все на одной высоте...

Видимость плохая. Земля просматривается только под собой. По мере приближения к Орлу погода улучшается. На подходе к Орловскому аэродрому высота облачности около 500 метров, видимость - до 4-х километров. На душе стало спокойней: выйдем точно на цель.

Вот наконец аэродром. Смотрю и глазам своим не верю: самолёты в 3 ряда по кругу !  Стоят - крыло в крыло. В большинстве бомбардировщики. Нас не ждут, всё спокойно, выстроились как на параде...

В северной части аэродрома вижу 20 - 25 истребителей. Всего более 200 самолётов.

Четвёрка Ме-109 начинают взлёт. Поздновато !  Звеном немедленно атакуем их, и я сбиваю ведущего. Легчаков поджёг ещё одного. Звено Морозова атакует следом за нами и вгоняет в землю двух остальных. Больше желающих взлететь, кажется, не видно.

Лёгким покачиванием с крыла на крыло подаю сигнал "Внимание" и начинаю пикировать на северо - западную часть аэродрома, где стоят бомбардировщики. Штурмовики перестраиваются в растянутый правый пеленг, становятся в левый круг. На первом заходе каждый с индивидуальным прицеливанием сбрасывает бомбы, на втором заходе "Илы" пускают эрэсы, после чего методично начинают уничтожать самолёты пушечным огнём. Открывают огонь точки МЗА, но мы быстро их подавляем.

Штурмовики делают заход за заходом. Я осматриваюсь и вижу, что с юга к аэродрому подходит колонна транспортных самолётов Ju-52. Насчитываю 5 штук. "Юнкерсы" уже находятся на высоте, не превышающей 200 метров. Явно заходят на посадку. Даю команду своим лётчикам, и мы атакуем эту группу с предельно малых дистанций. Каждый лётчик звена выбирает себе "своего", и каждый из нас сбивает по одному самолёту. Ещё 2 Ju-52 поразили огнём лётчики звена Морозова.

Штурмовики образовали левый круг над аэродромом на высоте метров 150 - 200. Каждый лётчик Ил-2 сам себе выбирает цель. Звено Морозова - тоже в левом развороте - ходит по кругу над штурмовиками метров на 100 - 150 выше. Моё звено под самой кромкой облаков - метров 500 - в правом кругу: мы ходим над аэродромом в обратном направлении и хорошо просматриваем весь боевой порядок.

Картина на аэродроме - впечатляющая. Горят и взрываются самолёты, огонь полыхает повсюду. Никогда не думал, что такими небольшими силами можно так эффективно поработать. Чёрный дым обволакивает аэродром со всех сторон... Пытаюсь определить, сколько самолётов уничтожено на земле. Насчитываю 60 горящих машин. Только горящих... Немецких истребителей в воздухе нет. Впечатление такое, будто наш налёт полностью парализовал гитлеровцев и им сейчас не до погони.

С подробным планом подготовки личного состава дивизии я поехал в штаб ВВС. В разговоре Генерал сказал мне, что 240-я истребительная авиадивизия одной из первых получает самолеты Як-9 с 37-мм пушкой и что ходом подготовки дивизии интересуется лично И. В. Сталин. Я сказал, что если придётся докладывать ему об уровне подготовки лётчиков, то я должен буду заявить, что необходимо увеличить нормы налёта минимум вдвое.

Зарулив, куда мне указывал руководитель полётов, я выключил зажигание и отправился на полосу. В воздухе никаких самолётов не было, поскольку аэродром готовился принимать полки нашей дивизии. Полоса оказалась в ещё более плачевном состоянии, чем я смог почувствовать это при посадке. Воронки на ней самой и на рулёжных дорожках были заделаны наспех, небрежно. То там, то здесь торчали целые кирпичи и острые углы больших камней. Видимо, ремонтными работами руководил человек, не имеющий понятия о безопасности полётов. Я не на шутку встревожился. Но за оставшееся время ничего собственно уже нельзя было исправить.

Расстроенный, я свернул с полосы на грунт, чтобы идти к радиостанции, но сопровождавший меня офицер из стартового наряда вдруг закричал:

- Мины !  Тут кругом всё заминировано !..

Час от часу не легче. Полоса - в аварийном состоянии, в сторону ступить нельзя ни шагу - всё заминировано...

Пока шли к радиостанции, я отметил про себя, что на аэродроме не сохранилось ни одной постройки. Люди живут в землянках и в подвалах. Та же картина опустошения...

Когда я уже был на радиостанции, пришло первое звено командира полка Подполковника Ф. И. Шинкаренко. Я взял микрофон и дал полную информацию о состоянии полосы, о недопустимости резкого торможения, о большой опасности сруливать с полосы и рулёжных дорожек.

В соответствии с порядком, установленным ещё перед перелётом, первыми приземлялись ведомые командира полка. Самолёты при пробеге бросало во все стороны, но всё же пилоты произвели посадку благополучно. Я ещё подумал: "Не так, оказывается, страшен чёрт..."  И в это время заходил на посадку командир полка. Расчёт и приземление - точно у посадочного "Т", как и положено опытному лётчику, который ещё в молодые годы работал инструктором в старейшем Качинском авиационном училище.

Но здесь благополучное приземление зависело не только от мастерства лётчика. Фёдору Ивановичу не повезло: в начале пробега на правом колесе сорвало покрышку, самолёт вынесло с полосы на грунт, и почти сразу же один за другим раздались два довольно мощных взрыва.

Дым рассеивался очень медленно: стояла безветренная погода. У меня кольнуло сердце. Вот так, на моих глазах, в относительно спокойной обстановке наверняка не стало лучшего командира полка. Сколько лет летал, заслужил звание Героя ещё в Советско - Финляндской войне, сколько всяких передряг прошёл на трёх фронтах от начала Великой Отечественной войны, и вот так, на земле...

Между тем дым понемногу рассеялся, стал виден самолёт - точнее не он сам, а то, что от него осталось. И вдруг из этой кучи обломков возник Шинкаренко. Весь в копоти, командир полка больше был похож на трубочиста, чем на лётчика. Но живой !  Живой и совершенно невредимый !

По проложенным мосткам, чтобы не подорваться, к самолёту побежали люди. Фёдор Иванович от всякой помощи отказался. Он пытался привести себя в порядок, отряхивая с себя мусор и стирая копоть, но от этого пачкался ещё больше. Очевидно, он так же, как и мы, ещё не успел осознать всё случившееся и потому с преувеличенным усердием продолжал приводить себя в порядок.

- Как справляется командир полка ?

Я подробно и с большим удовольствием рассказал о Фёдоре Ивановиче Шинкаренко, который был моим командиром в 1941 году, и добавил, что, на мой взгляд, он - готовый командир дивизии.

Потом Маршал поинтересовался, есть ли ещё в дивизии лётчики, которые сбили более 10 самолётов противника. Я ответил, что есть, и назвал по фамилиям несколько человек.

- Тех, кто заслуживает, представьте к присвоению звания Героя Советского Союза, - приказал А. А. Новиков.