Мосьпанов Илья Петрович

Хорошо помню отважного лётчика Илью Петровича Мосьпанова, награждённого за боевые подвиги двумя орденами Красного Знамени. 25 мая 1942 года он вместе с лейтенантом Иваном Бойко и младшим лейтенантом Фёдором Артемовым вылетел на штурмовку крупного вражеского аэродрома возле Константиновки. По данным разведки, там было сосредоточено около 90 самолётов различных типов. К объекту штурмовки "Илы" подошли на предельно малой высоте. Поэтому их удар оказался совершенно неожиданным для гитлеровцев. На земле сразу вспыхнуло несколько костров. Начали рваться бензобаки, бомбы, снаряды. Не давая фашистам опомниться, "Ильюшины" сделали ещё два захода. Пламя охватило весь неприятельский аэродром. И только после того, как все бомбы и реактивные снаряды кончились, советские штурмовики развернулись на обратный курс.

Результат налёта оказался отличным: сожжено 26 и повреждено 22 фашистских самолёта. Командование представило старшего лейтенанта И. П. Мосьпанова к третьей правительственной награде - ордену Ленина.

На фюзеляже некоторых штурмовиков в годы войны была сделана надпись: "Отомстим за Мосьпанова !"   Это были самолёты лучших лётчиков нашего полка, заслуживших боевыми делами особое поощрение командования. На таком самолёте отомстил врагу за Мосьпанова и Герой Советского Союза Василий Шамшурин - лётчик 3-й эскадрильи.

Об Илье Мосьпанове особый рассказ. Помню, как после моего прибытия в полк Холобаев объявил:

- Пойдешь в третью эскадрилью, к Мосьпанову.

Такому назначению я очень обрадовался. Фамилия комэски была знакома по фронтовой газете - не раз читал статьи о храбрости лётчика - штурмовика. Хотелось поскорее представиться, но старший лейтенант Мосьпанов в это время был на другом аэродроме, где теперь базировался полк.

В капонире стоял один Ил-2. На нём только что закончили смену мотора. Мы с заместителем командира полка майором Николаем Антоновичем Зубом ожидали обещанный У-2, который должен был доставить нас по очереди на новый аэродром.

Николай Антонович растянулся на зелёной траве в тени около аэродромного домика - решил вздремнуть. Я тем временем посматривал на свой планшет и изучал район Донбасса. Нелегко было разобраться в этой путанице дорог, которые переплетались паутиной на карте. Над нами низко протарахтел У-2. В задней кабине сидел пассажир. Зуб вскинул голову и сказал:

- Это для перегонки "Ила" лётчика доставили.

Самолёт закончил пробег, с крыла спрыгнул щупленький лётчик в коротком - до коленей, потёртом кожаном реглане. В нашу сторону шёл вразвалочку, косолапя внутрь носками просторных кирзовых сапог.

- Здорово ! - крикнул ему Зуб, приподнявшись на локтях. Тот шага не ускорил, не откликнулся, а только приветственно поднял руку. На смуглом небритом лице его различались тёмные крапинки. Я подумал, что это следы оспы, а когда присмотрелся, увидел: пятнышки зелёные. Похоже, медики обработали зелёнкой...

- Где это тебя так разукрасили ? - спросил Зуб.

- Вчера над Артемовским аэродромом... - ответил лётчик и протянул сначала Зубу, а потом мне небольшую темнокожую пятерню. Присел, скрестив по-татарски ноги, зашарил по карманам ободранного реглана, вытащил измятую пачку "Беломора". Заклеил на папиросе надлом, лизнул и закурил.

- "Эрликон", понимаешь ли, в бронестекло влепил, - неторопливо продолжал он рассказ, - мимо уха пролетел и не взорвался. С ведро стеклянной крупы в кабине привёз... - Он лукаво поглядывал на нас, показывая белые зубы.

- А вот к тебе в эскадрилью пополнение, - кивнул в мою сторону Николай Антонович.

Я, наконец, понял, что это Мосьпанов. Мой будущий комэска скосил на меня весёлые цыганские глаза и протянул пачку "Беломора".

Когда Зуб улетел на У-2, Мосьпанов сказал:

- Давай сделаем так: полетишь со мной в фюзеляже, а "кукурузник" вторым рейсом прихватит технаря. Чего здесь томиться ?

- С удовольствием... - ответил я, покривив душой. Лететь в фюзеляже штурмовика - удовольствие маленькое: в люк сильно задувает, сидеть приходится на корточках.

- Карта этого района у тебя есть ? - спросил он.

- Есть. - "Зачем карта, если я за пассажира, да ещё задом наперёд полечу ?.."

- Попробуй-ка ориентироваться. Те места, которые опознаешь, отметь крестиком и время их пролёта запиши.

Мосьпанов задал мне задачу не из лёгких. Придётся торчать из люка лицом к хвосту. В таком положении ориентироваться трудно, так как видишь не то, что ожидаешь. При полёте на малой высоте времени на опознавание ориентиров мало. К тому же перед глазами нет никаких навигационных приборов. Одни лишь наручные часы. Да и маршрут полёта комэска почему-то не сообщил, а спросить я посчитал неудобным. Поплёлся Мосьпанов принимать самолёт, и тут у меня мелькнула догадка: "Полетит-то, наверное, по прямой". Приложил линейку к карте, соединил чертой два аэродрома. Успел ещё сделать поперечные засечки, равные пятиминутным отрезкам полёта. "Вот тебе и внезапный экзамен по штурманской подготовке".

Взлетели. Мосьпанов "брил" очень низко, не меняя курса. Чтобы видеть мелькавшие за хвостом штурмовика безлюдные поля, пришлось приподняться. Ноги быстро онемели. Прошло около 10 минут, но я так и не успел зацепиться глазом за что-нибудь приметное. Впечатление было такое, словно сидишь в морском прогулочном катере лицом к корме: видишь только быстро убегающую назад вспененную поду. "Ну, - подумал я, - наверное, придётся показать комэске чистую карту, без единой пометки".

Вскоре, однако, увидел я в стороне деревню, а под хвостом самолёта промелькнула почти пересохшая речушка с извилистым, вроде петли, поворотом русла. Глянул на карту - речка эта там обозначена, и петля такая есть, а прочерченная линия пути проходит как раз через неё. Ориентировка восстановлена !   Начал делать отметки чаще, совсем воспрянул духом.

После посадки Мосьпанов отвел меня на перекур и, будто между прочим, сказал:

- На карте что-нибудь отметил ?

- Отметил... Вот, - я протянул ему планшет. Мосьпанов с нескрываемым любопытством посмотрел на карту:

- Ориентироваться, сидя в самолёте задом наперёд, мне и самому ещё не приходилось. Это, наверное, всё равно что книжку с конца читать... А как воз с соломой опрокинулся, когда мы пролетали, - заметил ? - вдруг оживился он.

- Заметил...

- И место это можешь показать ?

- Вот здесь, за этим бугром, - я указал карандашом на нарте.

- По-моему, тоже тут, - ухмыльнулся Мосьпанов. - Лошадь-то к авиации оказалась неприученной !

...Ведомым у Мосьпанова мне пришлось быть только однажды, с 5-го боевого вылета заставили самого водить группы. Полетели мы двумя четвёрками бить железнодорожные эшелоны на станции Чистяково. Проносились низко над бурой степью. До цели нас ни "Мессеры" не перехватили, ни зенитки не обстреляли. Хитро вёл группу Мосьпанов. Мы уже приближались к Чистяково. Из-за рощи, что раскинулась слева, не было видно ни населённого пункта, ни станции. Это нам как раз на руку. Вдоль опушки - дорога. По ней ни одной машины не проследовало. Впереди, где кончался лес, дорога круто сворачивала влево - к Чистякову, и терялась за деревьями. И вдруг я увидел, как к этому повороту мчится мотоцикл с коляской. Наверное, фрицы заметили нас и спешили скрыться за поворотом.

Ходили слухи, что Мосьпанов питал слабость к легковым машинам. Он не упускал возможности "срезать" с ходу такую цель, если она подвертывалась под руку. Он даже доказывал необходимость жечь легковушки: "На них ведь начальство катается !   Разве стоит одной очереди жалеть, чтобы какого - нибудь оберста ухлопать ?"

И, надо сказать, Мосьпанов, рассуждая таким образом, попал в самую точку. Через год, в 1943-м, вышел приказ наркома обороны специально "охотиться" за легковыми машинами в тылу противника. Сейчас от нас удирала не легковая машина, а всего - навсего мотоцикл. Ведущий вдруг взмыл, чуть довернул самолет влево и начал полого снижаться. В тот самый момент, когда мотоцикл уже сворачивал в лес, брызнул сходящийся у земли веер двух пулемётных трасс, и там, словно кто спичкой чиркнул о коробок, блеснуло, мотоцикл кубарем покатился в сторону от дороги, подпрыгивая, как резиновый мячик.

Меня тогда поразила эта снайперская очередь, уничтожившая такую маленькую цель, да ещё на быстром ходу. Не успело улечься моё восхищение, как Мосьпанов пошёл на высоту, и тут же открылась железнодорожная станция с несколькими товарными составами на путях. Зенитки поставили перед нами заградительный огонь. Первая четвёрка во главе с Мосьпановым перешла в пикирование, а я - крайний правый во втором звене, - увидев разрывы около своего штурмовика, шарахнулся в сторону. Это была мгновенная реакция на опасность. Всего какой-то миг прошёл, и я оказался в стороне от цели. Еле успел довернуть влево и сбросить бомбы на противоположном конце станции.

На аэродроме Мосьпанов отозвал меня и, роясь в карманах реглана, спросил:

- А что это ты перед атакой один в стороне болтался ?

Собирался было ему объяснить, что засмотрелся на кувыркавшийся мотоцикл, да тут вдруг залп зениток... Молчал, подыскивал нужные слова.

- Струхнул ?   Так и скажи...

Я утвердительно кивнул.

- Учти: один раз вздрогнешь, а в другой - резьба сорвётся... Бомбы твои, я сам видел, взорвались на станции, поэтому разговор для ясности замнём...

...Скверное это дело, когда у лётчика "срывается резьба".

Повёл я как-то группу штурмовиков жечь фосфором немецкие танки. Полетел вначале к аэродрому истребителей, чтобы забрать прикрытие. Почувствовал - что-то с мотором неладное. "Разработается", - подумал я и возвращаться не стал. Сделал над аэродромом истребителей круг, другой, третий. Вижу - взлетать никто не собирается: несколько самолётов стоят между сосен, да и те не расчехлены. Запросил свой КП по радио, можно ли лететь без истребителей, но ответа не последовало. Мы уже опаздывали с выходом на цель, горючее попусту расходуем, и я решил лететь без истребителей. "Один раз вздрогнешь, а в другой - резьба сорвётся", - вспомнилось мне...

Лёг на курс, мотор совсем стал плохо тянуть, греется, показания приборов ненормальные. Пришлось передать командование группой Феде Артёмову   ( в первый и последний раз ), а самому вернуться на аэродром. Оторвал взгляд от приборов, осмотрелся, с удивлением увидел, что за мной увязался ещё одни штурмовик. Этого ещё не хватало !   Откомандовал ему вернуться к группе - лётчик не реагирует, будто оглох.

Над аэродромом мотор начал совсем сдавать. Перед заходом на посадку пришлось аварийно сбросить выливные приборы с фосфором в полтонны весом. Сел нормально, и тут началось...

- Почему вернулся с боевого задания ?

- Мотор плохо тянул.

- Проверим. А почему истребителей не взял ?

- Потому, что они не взлетели. Я же об этом по радио запрашивал, а вы не слышали.

- Слышал !

- Так почему отмалчивались ? - я начал уже злиться.

- Ведущий должен сам принимать решение, нечего ждать подсказок, когда находишься за тридевять земель.

- Вот я его и принял...

- Дурацкое решение. Собьют "Мессеры" Артёмова - будешь за это в ответе. Выливные приборы шуранул на свою зенитную батарею... А Неретина почему с собой притащил ?

- Я его не тащил...

Стоит рядом бледный Неретин и не знает, что сказать. Нет у него никаких оправдании: пошёл за ведущим, вот и всё.

Мой самолёт уже облепили техники, ищут дефект. Если он произошёл по их недосмотру, то с техников строго взыщут за срыв боевого полёта. Если же дефекта не обнаружат, меня обвинят в трусости. Инженер полка Тимофей Тучин забрался в кабину, запустил мотор, газует, а мотор, к моему удивлению, работает, как зверь. Я стою поодаль от самолёта, не хочу быть на глазах у техников. Услышал за спиной:

- А может, вам только показалось, что мотор плохо работал ?

Я обернулся, посмотрел на человека, всегда державшегося от лётчиков особняком, и сразу не мог понять: то ли в этом вопросе участие, то ли подозрение. "А может, вам только показалось ?"   Сказать ему о падении наддува, о росте температуры воды ?   Но он ведь всё равно в этом не разбирается: человек без технического и без лётного образования, даже петлицы другого цвета. Я молчал, сдерживался. Смотрю - Мосьпанов вразвалочку подходит. Тронул моего собеседника за локоть:

- Отойдём-ка в сторонку, покурим...

- Я некурящий, - отвечает тот, уходить не собирается.

- У меня к тебе важное дело есть. - Мосьпанов увлёк его к самолёту. Издали догадываюсь по жестам, что мой комэска какие-то указания техникам даёт, а к этому человеку нет у него никакого дела. Уже раскапотили мотор, оседлали его сверху, гайки отвинчивают. Долго тянется время. Дефекта в моторе не находят. Загудели вернувшиеся с задания штурмовики. Одного недосчитываюсь: нет "двадцатки" - самолёта Феди Артёмова... Сколько за один вылет свалилось: потерял друга. Неретина привёл на аэродром, на свою зенитную батарею фосфор сбросил, да ещё, дефекта в моторе не находят...

Ко мне несмело подошёл Неретин.

- Вы уж извините... Я подумал вначале, что все за вами пойдут. А команду вернуться не выполнил потому, что группу потерял, заблудиться боялся.

Что ему скажешь ?   По-своему он прав.

Идут ко мне Мосьпанов с Тучиным. Инженер улыбается, а комэска издали кричит:

- Нашёлся !

- Артёмов ?! - встрепенулся я.

- Дефект ! - провозгласил Тучин своим тягучим голосом. - Перемычка головки блока лопнула, воду в цилиндры гнало !   Производственный дефект...

- А зенитчиков только напугал, - добавил комэска, взяв меня под руку. - Пойдём подкрепимся на сон грядущий.

- Не хочу...

- Не кисни, такое с каждым может случиться. Мотор не варежка - внутрь не заглянешь...

Сидели за столом. Мне боевой вылет не засчитали, поэтому и 100 граммов не выписали. Мосьпанов отдал свою долю, ему от кого-то тоже перепало...

Ужин был в самом разгаре, как вдруг в дверях появился Федя Артёмов: жив - здоров. Ура !   Федя улыбается, весёленький - пехотинцы попотчевали за отличную работу. Подбитый зениткой, он шлепнулся к ним.

Всё хорошо, что хорошо кончается, но после этой истории у меня вдруг расклеилось дело... со взлётом. Каждый раз при разбеге нагруженный бомбами самолёт перед отрывом уводило вправо, я чуть не скатывался с полосы. Это опасно. Командир полка меня даже предупредил:

- Ты со взлётом что-то мудрить начал... Смотри у меня ! - и погрозил пальцем. Не подумал ли, что я делаю это умышленно, чтобы получить передышку в полётах ?

Мосьпанов тогда сказал:

- Выбрось из головы мысли о развороте на взлёте !   Я вот тоже как-то поднимал самолёт с передовой и начал сам себе мозги туманить: "А вдруг как развернёт меня на разбеге ?"   И представь себе: от того, что так думал, так меня крутануло, чуть в ящик не сыграл...

Слова Мосьпанова пошли впрок - взлёт у меня действительно наладился. А про то, как Мосьпанов поднимал самолёт с передовой, рассказать стоит.

...Подбитый штурмовик приземлился, едва перетянув линию фронта. Лётчик добрался до аэродрома на попутных. Для эвакуации самолёта послали группу техников. Ил-2 с повреждённым мотором стоял на колёсах в лощине, хвостом к оврагу, до которого было с километр. А по ту сторону оврага проходил передний край обороны противника. Посвистывали пули, изредка рвались мины. К штурмовику техникам вместе с сопровождающим пехотинцем пришлось пробираться ползком. Местность была перекопана траншеями, заминирована, поэтому нет возможности отбуксировать самолёт от передовой. Для спасения машины оставался один выход: после смены повреждённого мотора взлететь с того места, где он стоял. Но можно ли это сделать ?

На место вынужденной посадки прибыл Мосьпанов. Он долго ползал у передовой и, возвратившись к техникам, сказал:

- Если мотор замените, попробую взлететь.

Взлететь, оказывается, можно было лишь в сторону противника: только оторвётся самолёт - и уже окажется за линией фронта, под огнём. Для взлёта пригодна узенькая полоска: малейшее отклонение на разбеге - и угодишь колёсами в траншею. Менять мотор почти на виду у противника - тоже дело опасное; если обнаружит немецкая "Рама" - дотошный разведчик, - минами накроют как пить дать.

Самолёт забросали ветками. Ночью техники прикрылись брезентовыми чехлами и при свете переносной лампы принялись снимать мотор. Во вторую ночь поставили исправный мотор, а наутро следующего дня снова на У-2 доставили Мосьпанова.

Илья Петрович лёг около замаскированного самолёта на свой обшарпанный реглан, с которым редко расставался даже в жаркие дни, закурил, посматривает на дымок от папиросы. Ветер тянет со стороны противника. Это хорошо: при взлёте против ветра разбег будет короче. Посмотрел Мосьпанов на бугорок замаскированного блиндажа - это единственный ориентир, по которому нужно выдерживать направление при взлёте. Ветер получался встречно - боковой, и оттого, что боковой, у Мосьпанова засосало под ложечкой: "А вдруг поведёт вправо ?   Тогда катастрофа неминуема..."   Мысль эту отогнать никак не удавалось. Мосьпанов швырнул окурок.

- Ну как, всё готово ? - спросил он у техников. Три пары глаз пристально смотрели на лётчика. Обратился он ко всем, а отвечать должен один, старший команды, круглолицый и проворный Петро Семёнович Глущенко. И говор у него быстрый, успевай только схватывать.

- Все шланги и трубопроводы присоединены, гайки на подмоторной раме зашплинтованы, - сам проверял, - водой и маслом заправили, горючим тоже...

- Постой, постой, Петро Семёнович, - остановил его лётчик, - не трещи как пулемёт. Ты скажи: лететь можно ? - и посмотрел на техника в упор, забыв на время о боковом ветре. Тот заёрзал, будто с кочки хотел пересесть на ровное место.

- На своём аэродроме я бы его не выпустил... - мотнул техник головой на самолёт.

- Это почему же ?

- Мотор ведь не опробовали, тросик регулятора оборотов установили на глазок... А вдруг раскрутка винта будет ?

- А ты ещё раз проверь хорошенько на свой глазок, а чтобы раскрутки не было, полетишь со мной в фюзеляже. - Мосьпанов глянул на техника.

- Есть лететь с вами, товарищ старший лейтенант, - сказал Глущенко. - А как мы мотор перед взлётом прогревать будем ?

Вопрос резонный.

В этот утренний час, когда немцы по заведённому распорядку завтракали, на переднем крае установилась тишина. Противник не стрелял, а наши тоже попусту боеприпасов не расходовали. Но стоит только запустить мотор да пока температуру воды доведёшь до 80 градусов, как противник непременно начнёт палить по самолёту... И Мосьпанова осенила мысль: надо, чтобы заговорила наша артиллерия, тогда "под шумок" можно прогреть мотор. Разыскал какого-то артиллерийского начальника, изложил просьбу. Тот сказал:

- Хорошо, пошебаршим малость с запасных позиций, будто бы пристрелкой целей займёмся. Только предупреди, когда начинать.

Мосьпанов вернулся к техникам:

- Ну как, Петро Семёнович, тросик регулятора оборотов проверил ?

- Проверил.

- Раскрутки не будет ?

- Не должно...

- Вот и хорошо... Развернём самолёт носом на тот бугорок, - показал лётчик в сторону переднего края.

Налегли на хвост все разом, повернули штурмовик, как нужно, лётчик полез в кабину. Глядь, а на сиденье парашюта-то нет. Севший вынужденно лётчик, оказывается, его забрал, а Мосьпанов свой привезти не догадался. Техники заволновались:

- Вылет отложим ?

- А парашют мне бы понадобился как подушка, чтобы сидеть не низко: всё равно ведь на бреющем полечу, не прыгнешь.

Мосьпанов сложил свой видавший виды реглан пакетом, сунул в чашу сиденья, уселся, вытянул шею, но из-за капота мотора ориентира для взлёта не видит: ростом лётчик не вышел, сидит низко. И тут снова засверлила мысль: "Выдержать бы направление при боковом ветре..."   Пришлось ещё куртку техника под себя подложить. Теперь вроде бы нормально. Пристегнулся привязными ремнями к сиденью.

- Петро Семёнович ! - крикнул Мосьпанов. - Беги на батарею, пусть начинают !

- Так мне же лететь, я другого пошлю... - засуетился тот.

- Один полечу, зачем лишний груз...

Заработала наша артиллерия. Мосьпанов запустил мотор, начал прогревать. Вывел на максимальные обороты - раскрутки нет, за мотор спокоен. Одна только мысль: не развернуться бы на взлёте и проскочить мимо блиндажа. Он спустил штурмовик с тормозов, взвихрилась увядшая зелень, которой был замаскирован самолёт, и только облако пыли осталось позади. Но то, чего он больше всего опасался, в один миг и произошло: только на разбеге поднял хвост, как самолёт повело вправо. Он теперь бежал прямо на блиндаж, а там - траншеи... Прерывать взлёт поздно, штурмовик на виду у противника... Мосьпанов включил форсаж и у самого блиндажа хватил ручку на себя...

Гул двигателя замер где-то за линией фронта. И вскоре штурмовик низко пронёсся над нашими войсками, качнув с крыла на крыло.

Вот об этом случае и вспомнил Мосьпанов, когда внушал мне на аэродроме у хутора Смелого:

- Выбрось из головы мысли о развороте на взлёте !   Будешь думать об этом - обязательно развернёт.

Я ему благодарен за это внушение: оно мне куда больше помогло, чем поднятый перед моим носом палец...

Во время отступления наших войск за Дон летом 1942 года командиру 3-й эскадрильи капитану Мосьпанову приходилось летать особенно много. Были дни, когда он по 4 - 5 раз водил группы бить вражеские колонны. Возвращаясь с задания, передавал по радио на аэродром:

- Готовьте другого "коня", корм есть !

После приземления он сразу пересаживался в самолёт с подвешенными бомбами и вёл другую группу. Командиру полка говорил:

- Я знаю, где сейчас эта колонна, и лучше выведу группу, чем тот, кто там ещё не был.

Пересадку ведущего с одного самолёта на другой кто-то тогда назвал "конвейером Мосьпанова". Много он летал в те дни, а усталость вроде бы и не коснулась этого на вид физически не очень сильного человека. За ужином он ещё и шутки отпускал:

- Начпрод уравниловкой занимается. Нет бы выписать 4 раза по 100, а он опять на донышке выставил...

А потом ещё на сон грядущий усаживался сгонять партию в шахматы. Шахматы были страстью Мосьпанова. Играл без спешки, подолгу обдумывая ходы. И уж если Илья Петрович садился против партнёра, то даже самые неуемные подсказчики крепко держали язык за зубами, суфлёров не терпел. Не прощал ошибок и партнёру, заранее его предупреждая: "Уговор - не смыкать !"

25 июля на полевом аэродроме около станицы Кагальницкой, близ Ростова, выдался жаркий день. Летали бить переправы на Дону. Мосьпанов был в боевом расчёте. В ожидании своей очереди он сидел в тени около землянки за шахматной доской, обдумывая свой ответный ход на выпад достойного противника - Хаима Янкелевича Хашпера. Тот "смыкать" тоже не любил и умел ставить хитрые ловушки. Эта интересная партия была неожиданно прервана: над КП взвилась ракета - вылет !

- Не рушь фигуры, - сказал Мосьпанов. - Я тебя на этой "завлекалочке" ещё припечатаю... - и заспешил к дежурному грузовику.

Начальник связи Нудженко крикнул Мосьпанову:

- Буду давать настройку, слушай !

- Вас понял, приём ! - улыбнулся ему Мосьпанов и тряхнул шлемофоном.

Недолюбливал Мосьпанов несовершенное тогда радио за шум и треск в наушниках, поэтому в полёте частенько выключал приёмник... К тому же от ларингофонов, застегивавшихся кнопкой ниже подбородка, на шее у него оставались синяки - бритвой прикоснуться больно. "Отрежу их к чертям !" - сказал как-то Мосьпанов при Нудженке, и тот после этого весь день ходил за ним по пятам: "Та хиба ж це можно отрезать ?"   Вот и теперь, провожая Мосьпанова в полёт, начальник связи решил напомнить ему о настройке.

Самолёты порулили на старт. Нудженко стоял у рации с микрофоном в руке. "Р-раз, р-раз, как слышишь ?"   Ведущий не отвечал. "Может быть, хочет позлить ?"   Штурмовики пошли на взлёт, оторвалась первая пара, стала набирать высоту, и в это время кто-то закричал:

- Худые !   Худые !

Все вскинули глаза к солнцу, а там, словно хищные щуки, плавали 2 истребителя с тонкими фюзеляжами - "Мессеры". Нудженко снова закричал в микрофон, предупреждая об опасности, но ответа по-прежнему не было. Лётчику не до ответов сейчас. Самолёт ведущего летел не шелохнувшись, без маневра. "Мессеры" ринулись вниз. От их крыльев рванулись дымные трассы "эрликонов". Вздрогнул штурмовик Мосьпанова и тут же круто опустил нос... На окраине Кагальницкой взметнулось пламя, хрястнул взрыв.

Вечером хоронили Илью Петровича Мосьпанова. В лёгком гробу вместе с останками комэски лежал спекшийся в огне кожаный шлем без ларингофонов...

Хутор Зубово Курской области значится только на картах старого издания. Теперь это хутор Мосьпанов. В центре его на высоком постаменте стоит бюст бывшего вожака деревенской комсомолии, Героя Советского Союза Гвардии капитана Ильи Петровича Мосьпанова. Это звание было ему присвоено 23 ноября 1942 года посмертно.

Мы были в то время на Северном Кавказе, на "точке номер три". Тогда на фюзеляжах штурмовиков и появились выведенные белой краской слова: "Отомстим за Мосьпанова !"

С первых дней Отечественной войны тов. Мосьпанов показал в боях с немецким фашизмом свою беспредалькую преданность партии ЛЕНИНА - СТАЛИНА к Социалистической родине.

Им совершено 69 эффективных боевых вылетов на самолёте Ил-2, в результате которых им было уничтожено: танков 33, бронемашин 2, автомашин 140, мотоциклов 20, повозок 89, лошадей 157, полевых орудий 13, зенитных точек 2, переправ 1, вагонов товарных 12, станковых пулемётов 6, БЗ - 3, узел связи 1, КП - 2, миномётов 12, укреплённых домов 12, сожжено самолётов 8, повреждено 13, солдат и офицеров 1361. Сброшено листовок 19800.

В трудных метеорологических условиях он водил своё звено и группы самолётов в бой и всегда, метко поразив цель, возвращался на свой аэродром не имея ни одного случая потери ориентировки. За период боевой работы звено не имело ни одной аварии и поломки.

Звено, водимое им в бой, совершив 61 боевой вылет, уничтожило танков 54, автомашин 116, орудий разного колибра 11, лошадей 105, мотоциклов 56, солдат и офицеров 1500.

Правительство оценило боевую работу тов. Мосьпанова, наградив его орденом КРАСНОЕ ЗНАМЯ.

Не сплошные огневые стены зенитной артиллерии, пулемётов и миномётов, ни сложные метеорологические условия летом и зимой, не останавливали его на пути к цели. Сила воли к победе, мужество и бесстрашие, героизм и отвага пробивали все преграды на пути к победе над врагом.

12.10.1941 ему была поставлена боевая задача: с боем разведать движение противника в районе ТАГАНРОГА. Отлично ориентируясь и маскируясь местностью он обнаружил колонну танков противника. Противник поставил заградительный огонь из всех видов оружия. Снарядом было повреждено управления самолёта, пробит бензобак и мотор. Он не вышел из боя на своём раненом самолёте пока не сбросил весь боевой заряд. В этой разведке боем он лично уничтожил: 2 танка и поджёг 5 автомашин с солдатами и офицерами и военными грузами. Отлично владея мотором и самолетом он привёл штурмовик на свою территорию. Задание было выполнено отлично. По доставленным им разведданным, наша авиация продолжала громить противника и его мотомехчасти.

10.05.1942 он повёл за собой звено самолётов на уничтожение самолётов противника на аэродроме СТАЛИНО. Внезапно выскочив на аэродром, он обрушил весь бомбовый заряд на самолёты противника. В результате исскустно выведенная группа на цель, уничтонила 16 и повредила 22 самолёта противника. Лично тов. Мосьпанов уничтожил 2 и повредил 7 самолётов.

29.05.1942 он повёл звено самолётов на уничтожение самолётов противника на аэродроме КОНСТАНТИНОВО. Противник, застигнутый врасплох, открыл интенсивный огонь по самолётам. Но это не могло помешать тов. Мосьпанову выполнить задачу. Звено всей своей мошью обрушилось на самолёты протквлика. В результате звеном было сожжено 26 и повреждено 22 самолёта. Лично тов. Мосьпанов уничтожил 6 самолётов противника и повредил 6 самолётов.

При подходе к цели снарядом был повреждён козырёк, осколок фонаря ушиб правую руку лётчика. Несмотря на боль он привёл группу на свой аэродром.

За 10 дней командования им эскадрильей, последняя совершила 13 боевых самолёто - вылетов, уничтожив 8 автомашин, 5 танков, 28 солдат, сожжено 6 и повреждено 6 самолётов противника.

4 июня 1942 года.